Позывной "Курсант" 4 - Барчук Павел

Причем, сам не знаю, почему. Какая по большому счету разница, кем меня будут величать в особо узких кругах. Хоть трамваем пусть назовут. А вот нет. Клин зашёл и все тут.

В общем, Панасыч еще раз попытался объяснить мне, что Курсант — не самый лучший вариант, но, не добившись успеха, плюнул, махнул рукой и сказал, что впервые за всю его службу он готовит настолько идиотскую группу для запуска в святая-святых врага. И не абы какого, а так-то на сегодняшний день самого опасного.

После бега по пересечённой местности Молодечный уводил нас в спортзал, сразу же, без перерыва, и там начиналось новое веселье. Я бы назвал это избиением младенцев. Кривоносый просто будто с цепи сорвался. Он мутузил нас так, словно мы его реальные враги.

— Убит! Либерман, ты уже убит! Трижды за десять минут! Соберись! Ну! — Орал товарищ сержант госбезопасности, в очередной раз отправляя Бернеса головой в угол зала.

— Вот раньше вы мало говорили и нравились мне гораздо больше. — Не выдержал однажды Марк. — А сейчас только и слышно, соберись, подтянись, увернись. Мы же не настолько опытные, чтоб запросто вам отпор давать. А вы нападаете в полную силу. Это нечестно.

— Правда? — Кривоносый шагнул к Бернесу, который согнулся на полу, баюкая вывернутую сержантом руку, схватил Марка за шиворот, подтянул его вверх, а потом выплюнул ему в лицо. — Нечестно? Это ты кому говорить будешь, Либерман? Офицеру Гестапо? Думаешь, у вас есть вариант попасться? Нет. Забудь. Вы должны при любом раскладе либо убить врага и уйти, либо сдохнуть. И это я сейчас говорю не о долге перед Родиной. Он само собой подразумевается. Я говорю о твоей шкуре, Либерман. И поверь, враг честно в драке вести себя не будет. Ты думаешь, если они там себе свою империю придумали, так теперь и ведут соответствующем образом? Встал и отбил мой захват. Ясно? Однажды именно это спасет тебе жизнь.

— Господи… — Тихо буркнул Подкидыш и закатил глаза к потолку. Его очередь вставать в спарринг с Молодечным была следующей. — Если я выживу в этой Школе, обещаю, больше никогда не воровать деньги у старух. И… И уважать старших.

— Ты воруешь деньги у старух? — Я с удивлением покосился на Ваньку. Просто молитвы, конечно, разные слышал, но таких еще не приходилось.

— Млять, Реутов, тебя сейчас это волнует? У нас вон товарищ Молодечный с ума сошёл, того и гляди грохнет нас здесь по-тихому, а ты за каких-то старух волнуешься. — Еле слышно ответил Подкидыш, справедливо опасаясь, что Кривоносому может не понравится вот это «с ума сошел».

— Разин, ко мне! — Кривоносый в очередной раз разделался с Бернесом и решил, видимо, что Марку пока хватит.

— Господи, я все сказал. Услышь меня, пожалуйста. — Ванька снова посмотрел куда-то вверх, а потом, тяжело вздохнув, направился к товарищу сержанту госбезопасности.

Вот в таком темпе проходило каждое наше утро. Потом правда была возможность перевести дух во время завтрака, но следом уже наступало время уроков.

На занятия мы ходили вместе с остальными слушателями. Правда, возникла одна проблема, которая особо много не решала, но в то же время слегка нервировала. На нас решили обидеться остальные детдомовцы.

— Ой, вы поглядите, хто явился… Товарищи, держите меня семеро, иначе я от счастья рухну без чувств.

Корчагин, который вместе с Ленькой и Степаном чистил дорожки, отложил в сторону лопату, затем выпрямился и встал в полный рост, наблюдая, как я подхожу к их компании. Выражение лица было у него очень говорящим, эмоциональным. Без каких-либо дополнительных слов это лицо советовала мне пройти на хрен. Впрочем, демонстративно выделенное «хто», тоже изначально давало понять, моей персоне вообще не рады.

Причиной такого поведения стала до глупости банальная ситуация. В первый же день после разделения детдомовцев на две группы, Корчагин подошёл во время занятия и со смешком поинтересовался, чем теперь мы втроем, я, Бернес и Подкидыш, занимаемся? Чего это нас отделили? А вполне понятно было всем, что отделили именно нас. Сам факт парней не расстроил, очевидно, жизнь усеченой группы станет гораздо более напряжённой, хотя бы потому, что Панасыч остался с нами.

Однако при этом им явно было очень интересно, в чем прикол? Какая перспектива маячит впереди у нашей троицы. Возможно, еще сказался тот момент, что с первого дня пребывания в школе мы всегда держались вместе, отдельной детдомовский тусовкой. Делились всем, секретов особо не имели.

— Эх, Матвей… — Ванька с серьезным лицом хлопнул Корчагина по плечу. — Я бы с удовольствием ответил, да знаешь, в чем дело? Ток смотри, никому не говори. Государственная тайна это.

— Конечно не скажу. — Склизкий, который не иначе исключительно из-за мучительного любопытства забывший, с кем беседует, подался вперед и даже настороженно оглянулся на Леньку со Степаном, которые стояли чуть дальше.

— Понимаешь, вот ушли вы вчера, нам Панасыч сразу велел вещи собирать и в барак возвращаться. Ну а мы первым делом, конечно, поинтересовались. Так, мол, и так, можно ли нам Матвея с собой взять? Можно ли его тоже посвятить в предстоящее серьезное дело. И знаешь, что ответил Панасыч?

Валька с абсолютно серьезным лицом уставился на Корчагина.

— Что? — Спросил тот, с подозрением изучая физиономию Подкидыша. Видимо, интуитивно все-таки ощущал, сейчас ему прилетит плюха.

— Нельзя, сказал товарищ сержант государственной безопасности, Склизкого в это дело вмешивать. Он же дурак. Все запорет с самого начала. А еще, сказал Шипко, Склизкий ваш храпит по ночам, да воздух портит. Так что, Матвей, звиняй. Нельзя. Не могу рассказать.

Почти минуту в кабинете, где мы ждали появления Эммы Самуиловны, стояла тишина. А потом все детдомовцы дружно заржали. Все, кроме Матвея, естественно.

Подкидыш своей любовью к подобным шуточкам был детдомовцам очень даже известен, но именно в этот раз Корчагин реально обиделся. Не столько из-за шутки, сколько из-за самого факта поведения Ваньки. Матвей решил, будто мы теперь втроем зазнались и их не ставим больше ни во что. Причем убедил в этом ещё и Лёньку со Степаном.

Соответственно, на протяжении уже недели бывшие товарищи теперь с нами вообще не разговаривали. Более того, всячески своим видом показывали, насколько мы неправы.

В данный момент Корчагин, Ленька и Степан снова чистили дорожки. Видимо, эту почётную обязанность вместе с самими детдомовцами Шипко передал их новому воспитателю.

— А чего один? Где твои ближайшие соратники? — Продолжал изгаляться Матвей. — Или тебя тоже турнули? Что? Не дотягиваешь?

— Слушай, может, хватит уже? — Я остановился рядом с пацанами. — Что вы обижаетесь? Как девчонки. Сказано было, мы не имеем права обсуждать с вами занятия, которые проходят без вас. Это ведь не блажь какая-то. Нам так приказали. Матвей, ты ведь не маленький. Сам понимать должен. Личные отношения — одно. Дружба, все дела. Здесь вопрос стоит совсем по-другому.

Вообще, не то, чтоб я специально искал этой встречи. Даже наоборот, сейчас точно ни с кем разговаривать не хотелось. Уж тем более отношения выяснять. Я вышел на улицу, имея сильное желание привести в порядок мысли. Тем более, впервые за долгое время приключился не особо загруженный день. Даже удивительно.

После обеда занятий не было. По крайней мере, общих. Уж не знаю, что это за благодать нам снизошла.

Однако, повезло не всем. Подкидыша забрали на индивидуальный урок по радиоделу.

— Зашибись… — Протянул он недовольно, когда на крыльце Большого дома практически за шиворот его поймал Шипко. — Что ж я такой фартовый?

— Ты давай, Разин, языком то, как помелом, не мети. Не забывай, тебе требуется долг Родине отдать. За то, что она тебя, дурака, на верный пусть наставляет. — Заявил Панасыч, а потом весьма ощутимо подтолкнул Ваньку в спину. — Шуруй в кабинет. Ждут тебя.

Это давало основание предположить, что Ванька станет радистом нашей группы. Не просто так ведь его лично натаскивает преподаватель, маленького роста, щуплый, но крайне суровый и резкий мужик.