Цой: черный квадрат - Долгов Александр

В связи с тем, что Политбюро ЦК КПСС не выступило против государственного переворота, считаю, что оно должно самораспуститься. Со своей стороны, не считаю для себя возможным дальнейшее выполнение функций Генерального секретаря ЦК КПСС и слагаю соответствующие полномочия с сегодняшнего дня.

Верю, что демократически настроенные коммунисты выступят за создание на новой основе партии, способной вместе со всеми прогрессивными силами активно включиться в продолжение коренных демократических преобразований нашей Родины.

Они все еще курят. Каспарян и Цой.

А на экране телевизора появляется заставка с Кремлем.

– Вы смотрели официальное заявление Президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева, – объявляет диктор.

В комнате висит тишина.

– Е…ать мой лысый череп! – наконец, говорит изумленный Виктор.

Каспарян молча тушит сигарету. Дела…

В открывшуюся дверь заглядывает администратор группы:

– Витя, только что звонил директор ЗООПАРКА, у них осенью десятилетие группы, спрашивает, будем ли мы у них выступать на юбилее…

Ему никто не отвечает. Администратор немного удивлен:

– Ребята, что с вами?

Но все по-прежнему молчат.

Киев. 19 августа 1991 года

Как хорошо, когда в туре есть время для отдыха. Когда-то на берегу этого озера с красивым названием Тельбин снимались кадры короткометражного фильма «Конец каникул». Шел далекий уже 1986 год, только начиналась перестройка, и было трудно представить, что из всего этого выйдет. «Дальше действовать будем мы», – почему-то рефреном звучит в голове Виктора. Жизнь меняется, но этот песчаный пляж почти не изменился. Все то же ветвистое дерево, все та же легкая рябь воды. Сегодня они отдыхают втроем. Цой, Гурьянов и Каспарян.

– Просто не верится, а ведь с тех пор пять лет прошло. Вроде все как было, вон дерево стоит, песочек, – ностальгирует Каспарян.

– Тогда холодней было… Да и радиации сразу после чернобыльской катастрофы, наверное, больше, – рассудительно замечает Виктор.

– Да, только красное вино нас и спасало, – вставляет свое веское слово Гурьянов.

– Вить, а помнишь, как ты, набравшись, свалился в канаву, а я тебя вытаскивал оттуда, – вспоминает веселое время Каспарян.

– Не-а, ни фига не помню, – вяло отмахивается Виктор, – А что, я действительно свалился? Неужели такой пьяный был?

Все дружно смеются.

– А помните, как нас у памятника чекистам на площади Дзержинского киношники разыграли? – вдруг вспоминает Гурьянов.

Ни Цой, ни Каспарян этого не помнят.

– Да мы с Тишей на травке рукопашный поединок устроили, – говорит Гурьянов. – А вокруг же расставлены таблички «По газонам не ходить», и режиссер, сволочь такая, испугался, что нас менты за это свинтят, и сказал нам, что в траве радиации больше накапливается. Ну, мы с Тишей оттуда выскочили, как ошпаренные.

И снова всем смешно. Это жизнь. Их жизнь.

Как всегда невовремя появляется взъерошенный администратор:

– У-ух, наконец-то вас нашел. Через полчаса настройка звука во Дворце спорта, Тиша уже там…

Его не слышат. Продолжают расслабленно валяться на траве…

Но у администратора есть и другие новости.

– Слышали, что народ говорит!? Министр внутренних дел Пуго, один из главных заговорщиков, застрелился, когда его брали дома… Говорят, что в Форосе двойник Горбачева отдыхал, а сам он в Москве все время был, – руководил нейтрализацией заговора. Личный советник Пуго был его осведомителем… Кстати, по радио объявили о том, что завтра в Москве состоится подписание нового союзного договора. Девять республик из пятнадцати его подписывают…

– Чувствую, скоро в Прибалтику будем ездить по визам, – безрадостно замечает Цой.

Пора ехать. Машина уже у пляжа. Отдых окончен.

Через несколько часов в киевском Дворце спорта. Цой и администратор выглядывают из-за кулис. Удивительно, но впервые за долгое время зал заполнен только наполовину.

– Почему так публики мало? – неприятно поражен Виктор.

– Организаторы сказали, что билеты пошли только перед самым концертом, а так месяц мертво стояли… Зато, по слухам, у ТЕХНОЛОГИИ на днях намечается аншлаг, – неохотно поясняет администратор.

– Где? – Виктор впадает в странное оцепенение.

– Здесь же. Через два дня. У них афиши по всему Киеву содраны. Это верный признак успеха. Я сам видел. А наши афиши висят нетронутые… Кстати, Витя, директор ЗООПАРКА опять звонил по поводу их юбилея. Что ему ответить?

Он ждет ответа, но Виктор будто во сне:

– Мы же в туре. Сыграть не сможем. Так и ответь…

Когда Цой выходит на сцену, его походка тяжела, словно в подошвы кроссовок залит свинец. Он с тоской смотрит в полупустой зал. Это какое-то другое время…

Другой мир…

Москва-Токио. Октябрь 1991 года

В Москве у него начинается депрессия. В своей московской квартире Виктор часто остается один. Выглядит он плохо. Вокруг беспорядок, квартира не прибрана, – повсюду пустые бутылки, разбросанная одежда, скомканные листы бумаги с черновиками. В руках Виктора акустическая гитара. В который раз он берет одну и ту же ноту, но все бесполезно – мелодия не рождается. Его занятие прерывает телефонный звонок. Виктор поднимает трубку.

– Цой – ты говно, – слышится мальчишеский голос в трубке.

Короткие гудки. Отбой. Кому-то понадобилось высказаться – его личное дело.

Виктор снова берет в руки гитару, и снова звучит прежняя нота. Бесполезно – мелодии нет. Размашистым ударом он с удовольствием разбивает свой инструмент о стену. Во все стороны летят обломки гитары. Нет ничего хуже, когда время стоит на месте. Или ушло. Нужно разобраться, нужно понять. Проходит день, второй, третий. Он все еще в квартире один. Только становится еще грязнее, и вокруг еще больше хаоса. Виктор то лежит, то сидит, то ходит, как лунатик со стеклянными глазами. Из комнаты на кухню. Из кухни в комнату. Периодически в квартире звонит телефон, но Виктор не отвечает. Такое ощущение, что он просто не слышит звонка. Иногда он останавливается посреди комнаты. Пьет из горлышка коньяк.

– Ты похоронишь группу, – реплика продюсера группы Юрия Айзеншписа звучит как приговор.

Другое мнение у администратора. Дело не в Викторе. И не в группе.

– Публике не нравится диджей. Люди хотят видеть старое КИНО, – пытается убедить продюсера администратор.

Половина зала. Теперь – нормальное дело.

– Во всех городах одно и то же – аншлаговые концерты у ТЕХНОЛОГИИ, наши билеты в продаже стоят мертво, без всякого движения, – слова администратора прочно засели в голове Виктора. Он слышит их слишком часто. И, наконец, наступает предел.

– Я больше не буду выступать в пустом зале, – однажды говорит Виктор.

Администратор в растерянности.

– Группе придется заплатить неустойку. У нас расписано больше двадцати концертов, – вяло сопротивляется он.

Но решение уже принято. Пустых залов быть не должно.

Иногда эти решения звучат жестко. Но по-другому нельзя.

– Я прерываю тур и распускаю группу. КИНО больше нет, – в один прекрасный день объявляет свои музыкантам Цой. Наверное, так будет лучше. Наверное…

Еще есть фанаты – они рисуют самопальные плакаты и требуют вернуть им любимую группу, еще есть Наташа, но что-то умерло, уже нет КИНО, а есть какая-то другая жизнь, и однажды Виктор принимает еще одно жесткое решение.

– Мы не можем быть вместе, – говорит он заплаканной Наташе. Все изменилось. И будет лучше, если они расстанутся…

Теперь он совсем один.

Тем неожиданней этот звонок.

Он машинально берет трубку. Машинально подносит к лицу.

Он устал. Он очень устал.

– Алло?

Это Акико. У нее встревоженный голос. Она опять говорит по-английски:

– Виктор, здравствуй, что с тобой? Ты, может быть, болен?

– Акико?! – нервы Виктора напряжены до предела. Не так-то просто сжигать мосты. Он вспоминает ту чудную ночь в Таллинне, ее смущение и растерянность, ее немного нелепое и такое неожиданное объяснение в любви. – Акико?! – Голос у Виктора дрожит, он не может говорить, потому что готов расплакаться – у него сдали нервы.