Роман Буревой - Боги слепнут
– О, Маны! – звала Летиция.
Никто не откликался на ее призыв. Она выбилась из сил, она устала. Хотелось лечь в зеленый туман и уснуть. Но она знала, что спать здесь нельзя. Уйти… скорее… Она повернула назад. Шаг – и она очутилась в пещере. Железная дверь приоткрылась, за дверью была тьма.
Сон кончился. И вместе со сном кончилось с действие наркотика.
IIIГимп очнулся. Что-то противное, липкое ползло по лицу. Липкое, но ославляющее влажный, прохладный след. Неведомая тварь уже побиралась к щеке. Он схватился за лицо. На ощупь – влажная плотная тряпка с какими-то клочьями, торчащими во все стороны.
– Н… н…д… – сказала тряпка вполне отчетливо. Гимп отшвырнул ее и расслышал мокрый шлепок.
Гимп открыл глаза. Он видел по-прежнему. Напротив него к стене прилепилась черная тряпка, такая драная, что даже на помойку ее нести было бы стыдно. И эта тряпка смотрела на него, Гимпа. Бывший покровитель Империи несколько раз отчаянно моргнул, пытаясь прогнать наваждение. Но видение не исчезало. Тряпка наблюдала за пленником. И при этом старательно что-то «изображала». В черных складках то и дело мелькало подобие человеческого лица. Черные тряпичный рот гримасничал, будто силился выдавить какой-то звук.
– Т… в…д…ш… – произнесла тряпка.
«Ты видишь!» – догадался Гимп.
– Ловушка! – наконец дошло до бывшего гения.
Тряпка, висящая напротив Гимпа, что-то пробулькала. Говорит? Но что? Гимп не понимал.
Лужи, застывшие черными стеклами на римских мостовых. Дважды он проваливался в их предательскую глубину. Но то была не первая встреча. Первая – гораздо раньше. В лагере недалеко от Нисибиса. Именно там впервые он ощутил это липкое прикосновение. Он помнил, как неведомая тварь обвилась вокруг его ноги. Они оттуда, издалека, из безумного пламени, что выжгло гению глаза и уничтожило тридцать тысяч человек.
– Ты видишь в этой комнате? – удивился Гимп.
– Д-д… – сообщила тряпка и изобразила некий жест, отдаленно напоминающий кивок головы.
Конечно же, собрат по несчастью, она тоже видела свет смерти. Свет, обративший мир гения Империи во тьму.
– Зачем они поместили меня в эту комнату? Ты знаешь?
– Д-д… – отозвалась тряпка. – Д-ш…
– У гениев нет души.
– …ст…
– Гений сам дух. Что же тогда его душа?
– Зн…н…
– Его знания?
Гимп почувствовал, что холодеет. Будто лучи смерти, освещавшие его комнату день и ночь, уже отделили душу от тела. Знания… Тайна гения. У каждого она своя, недоступная для прочих. Ими гении не делятся друг с другом. Гений Империи как гений власти знает много чего такого… И прежде всего, он знает подлинное латинское имя гения Рима. Того самого, о котором людям даже неизвестно – женщина это или мужчина. Единственного гения, не сосланного на землю. Тот, кто знает это имя, повелевает Римом. Так вот что нужно Гюну! Так вот почему такая забота. Когда душа (или знания) покинут гения, они достанутся Гюну. Когда это случится? Завтра? Через час? Что же делать?! Бежать, бежать немедленно!
Но как?
– Как мне убежать? – спросил Гимп вслух. – Ведь я слеп за пределами этой комнаты. Ты можешь мне помочь?
– Н…т – отвечала тряпка. – Т… г…н…, пр…д…м…
– Но как я могу придумать!
За дверью раздались шаги, и тряпка поспешно выскользнула в окно, просочившись в щель оконной решетки.
– Как дела? – раздался голос Гюна. – Тебе нравится у нас? Что делаешь?
– Размышляю, – Гимп старался говорить, как можно более беззаботно.
– О чем?
– Да обо всем на свете. К примеру, зачем боги швырнули гениев на землю.
– Чего тут думать – нас наказали за то, что мы осмелились спорить с богами.
– Нет, все не так просто, – покачал головой Гимп. – Боги хотели, чтобы гении были среди людей, и мир стал бы другим. Мир, в котором живут гении. Неплохо звучит, – он улыбнулся, зная, что Гюн не видит его улыбки.
– Это дурацкая выдумка.
– Да нет же. Дурацкие выдумки – это истории про потоп, Марсия или Арахну. Боги не бывают бессмысленно жестоки.
– Ты слишком высокого мнения о богах.
– Бессмысленная жестокость присуща лишь низшей материи. Мир движется от Тьмы к Свету, от Зла к Добру. Бессмысленная жестокость толкает мир в хаос. Боги не могут служить хаосу.
– Что ты заладил одно и то же. Бессмысленная жестокость, бессмысленная жестокость, – передразнил Гюн.
– Раз мы среди людей, – Гимп продолжал улыбаться, – значит, должны творить добро и вести мир к добру и…
– Куда? – перебил его Гюн.
– Разве вы не этим заняты? – почти искренне удивился Гимп.
– Примерно так, как это делал Древний Рим.
– Я хочу это видеть! – с жаром воскликнул Гимп, сделав вид, что не заметил двусмысленности в ответе Гюна. – То есть видеть я, разумеется, не могу. Но принять участие. С другими гениями. Представляешь, что мы можем сделать, когда все объединимся! – его восторг был почти неподделен. – Неужели гении наконец объединятся?!
– Ты в это не веришь? – пришел черед Гюна снисходительно улыбнуться.
– Я хочу в этом участвовать. Тогда я поверю.
– Ну что ж… Скоро у тебя будет такой шанс.
– Отлично! – воскликнул Гимп, и его радость была искренней.
Глава IX
Сентябрьские игры 1975 года (продолжение)
«Сенатор Бенит заявил, что исполнил уже две тысячи пятьсот двадцать два желания. Раскрыть механизм исполнения желаний он отказался. Это его тайна. Так же он отказался опубликовать список исполненных желаний. Сенатор Флакк заявил, что утверждение Бенита – чистейшее жульничество. Однако сенатор Луций Галл склонен считать слова Бенита правдой».
«Акта диурна», 11-й день до Календ октября [24]Теперь боль была уже терпима. Она будто обломала зубы, превратилась в ноющее, непрерывно зудящее существо. Летиция больше не вслушивалась в тревожный шепот медиков, не спрашивала, какую гадость ей вливают в вену. Она лежала неподвижно, прикрыв веки. Ее уговаривали поесть, сиделка совала ложку с чем-то теплым в губы. Потом Августу погрузили в теплую ванну и позволили лежать около часа, потом опять пытались кормить и опять чем-то кололи. Но к вечеру боль вспомнила о своей изуверской натуре и опять принялась когтить ногу. Летиция застонала. Топот и суета вокруг усилились, опять поставили капельницу, опять позвали какое-то светило для консультации. Боль не утихала. Медики еще немного посуетились. Потом ушли. Значит, уже стемнело. И скоро явится ее избавительница и сделает долгожданный укол…
– Мечта, – шептала Летиция. – Мечта.
И вот в темноте послышался знакомый голос. Приятный, чуточку сладковатый запах духов.
– Оценила? – спросил вкрадчивый голос. – Возьмешь меня с собой?
Летиция почувствовала, как игла входит в вену.
– Идем, – щедро предложила Летиция. – За мной, скорее! Скорее!
Летиция опять очутилась в пещере, клубы серного желтоватого дыма медленно поднимались к своду. В следующую секунду Летиция уже мчалась по узкому коридору, пробитому в скале. Ей показалось, что кто-то летит следом. Она оглянулась, увидела прозрачную тень, но тут же потеряла ее из виду. И вот опять возникло поле под зеленым небом, туман клубился, расползаясь вширь, и казался почти одушевленным. Летиция блуждала меж теней. И вдруг взгляд ее остановился на идущем впереди призраке. Вместо погребальной тоги – красная военная туника, грязная тряпка обмотана вокруг шеи. И… призрак хромал! Летиция бросилась к нему. Элий! Догнать не могла. Тень ускользала. А туман поднимался все выше и уже был готов скрыть Элия с головой.
– Куда же ты! – кричала она.
Но он ее не слышал. Она брела в тумане, как в воде. Туман густел, цеплялся клочьями за одежду, за волосы, хватал липкими влажными щупальцами за руки.
– Элий!
Она была уже рядом. Уже почти полностью в тумане. Студенистая зелень доходила до шеи, и медленно поднималась выше. Сейчас туман захлестнет ее, и Летиция утонет. Останется здесь навсегда вместе с другими. Ужас гнал ее назад! Назад немедленно! Спасайся! Из этого тумана нет выхода. Только тьма, только смерть. Она подпрыгнула и выплыла из тумана. Вспомнила, что может летать, и полетела. Догнала призрак, коснулась плеча. Он обернулся. Она не ошиблась! Это был Элий! Она обвила руками его шею, приникла к губам, губы были бестелесны. И все она почувствовала, как он отвечает на ее поцелуй.
– Летиция, ты здесь? Ты умерла?
– Нет, нет, я жива. И я пришла, чтобы позвать тебя назад.
– Это невозможно.
– Возможно. Ты мне нужен! Вернись!
– Здесь тихо. Покойно. И здесь нет боли. Зачем мне возвращаться?
– Здесь нет меня. И Постума. И Рима тоже нет.
Он вздрогнул. Она так и не поняла, какое из трех слов заставило его вздрогнуть.
Ибо руки ее разомкнулись, непреодолимая сила потянула назад, прочь от Элия. И поле, затянутое зеленым туманом, сделалось недостижимо далеко.
Она очнулась и поняла, что видит. Небо за окном светлело. В палате горел ночник, и трое медиков, обряженные в зеленое, суетились вокруг ее кровати. Она отнеслась к возвращению зрения почти безразлично. Была уверена, что умирает.
