Эстер Фриснер - Псалмы Ирода
Бекка торопливо заговорила, стремясь заглушить голос Червя. Но это не помогало. Червь плясал на босых ножках юной девушки, он плел вокруг себя кокон, свивая его из стонов и плача, услышанных ею в ночь бдения, а также из тех страшных вещей, которые она видела в глубинах Поминального холма и в той роще, где стоял котел, где они были с Томом, а еще из наглой силы зловещего лица Адонайи, которое повсюду преследовало ее, даже когда она вместе с другими девушками сидела за вышиванием, даже когда они готовили наряды для праздника Окончания Жатвы, восхищаясь привезенными из города материями. В каждом стежке иглы ей тогда мерещились узкие глаза Адонайи, жадно щупающие ее тело.
«Он ведь тоже будет на празднике Окончания Жатвы, — напомнил ей Червь. — И ты отлично знаешь, ради чего он туда приедет. И в ту ночь ни одному мужчине не может быть отказа, если ты девственница и не в поре. „Будем же благодарны“, — скажет женщинам проповедник, но ведь только мужчины будут в эту ночь иметь повод для благодарности».
Этого ей не вынести! И сколько бы там ни говорили, что это ее долг, но только не с Адонайей! Она будет в безопасности, пока идет танец девушек, в безопасности во время борьбы подростков и бойцовских матчей на полу риги, где молотят хлеба и где будут присутствовать торговцы из города.
Но когда замужние женщины погасят факелы и все фонари, кроме самого главного фонаря Имения, и когда останется лишь кривая улыбка луны-свидетельницы, тогда ей придется пойти с любым мужчиной, который попросит послужить ему любым способом, какой только доступен для еще никем не востребованной девственницы. Это ничего, говорили пожилые женщины. Это всего лишь выражение благодарности и простой вежливости.
(— Ты же не захочешь опозорить Праведный Путь?
— Да и кончится это быстро.
— Да, если ты хорошо помнишь уроки и знаешь, что надо делать.
— А я никогда не хотела, когда была молодой, чтоб это кончалось быстро.
— Ну, Селена, ты даешь! Разве женщина из такого может извлечь удовольствие?
— Ну не знаю. Просто это мне напоминает о тех временах, когда я бываю в поре. Уж не хочешь ли ты сказать мне, что ты и тогда ничего не чувствуешь?
— Смотри — ты крошку Рушу прямо в краску вогнала.
— Ну и пусть себе! В темноте не видно.
— Вот именно так меня и приметил Пол — в темноте на празднике Окончания Жатвы.
— О гордыня, гордыня…)
Эхо женских голосов исчезло, остался лишь Червь, передразнивающий их смех.
«Если бы ты только знала, что в темноте тебя будет ждать Джеми, ты небось первой вскочила бы в повозку, отправляющуюся на праздник Окончания Жатвы».
Бекка продолжала говорить, не обращая внимания на Червя, не замечая голосов взрослых женщин. Она слышала собственный голос, рассказывающий па о том, что гнетет ее, и о том нечистом существе, которое подчинило себе ее дух. То, в каком странном облике — запятнанное кровью — это существо перед ней явилось, и то, как она впервые познакомилась с этим наваждением, Бекка от отца, однако, утаила. Наконец Бекка кончила рассказывать и теперь ждала, что сейчас альф одним словом покончит со всем этим.
Пол к тому времени уже снова сидел у стола, подкрутив фитиль лампы так, чтоб она давала побольше света.
— Это все, детка? Только внутренний голос, который сеет в тебе сомнения?
Бекка кивнула.
— Плохие сомнения, па. Сатанинские. Иногда я не сплю целыми ночами, прислушиваясь к нему.
Пол сложил руки, положив одну ладонь на другую. Он не смотрел на дочь. Все время разговора с ней его взгляд был устремлен в маленькое окошко, так слабо освещавшее комнату.
— Когда мне было года на два больше, чем тебе, умер мой брат Натан, — наконец сказал он. — Он был старше меня на год, и ему должно было исполниться девятнадцать. Мы были полными братьями, а не просто родичами и родились вот на этой самой ферме. Моя ма говорила, что нас обоих принимала Баба Фила и что мы происходим по прямой линии от нее; не знаю, правда ли это. — Пол вздохнул. — В тот год, за месяц до того, как ему исполнилось бы девятнадцать, Натан вызвал нашего па на бой и проиграл. Силы у него было много, а по весу и росту он был равен отцу, но именно отец сломал ему шею. Мы все присутствовали на этом бою, а после него, помню, Захария похвалялся, что он провел бы поединок иначе, чем Натан, и получил бы хутор. Однако я что-то не припоминаю, чтоб он сделал такую попытку. Натан был отличный парень. А Захария — проныра и болтун, недостойный коснуться пыли у ног Натана. Но Натан умер, а Захария — жив.
Пол отвел взгляд от окна и перевел на Бекку глаза, как две капли воды похожие на ее собственные.
— Именно в «этот год и пришел ко мне тот сатанинский Червь и поселился во мне.
— В тебе, па? — Бекка не могла представить себе, как эта залитая лунным светом девица подходит к ложу ее отца и шепчет полные яда слова. А может, папин Червь принял другой облик? Бекка пришла покаяться, и оттого, что все обернулось почти наоборот, она ощутила какую-то расслабленность — и в теле, и в уме. И она тут же обругала себя за то, что не нашла лучшего способа избавиться и от праздника Окончания Жатвы, и от Адонайи.
«Ага! — дохнул ей в ухо Червь. — Так вот какова была истинная причина твоего прихода сюда! Вовсе не я! Если бы Джон — начальник Джеми — не сказал, что тот ему нужен на полях, то Джеми отправился бы на праздник, и ты никогда не поведала бы обо мне своему отцу ни слова!»
— Сомнения, — меж тем продолжал Пол, — вот и весь твой дьявольский Червь. Ты росла, как и я, в Праведном Пути. Тебя хорошо воспитывали, рассказывали, что правильно и достойно, а что неправильно и греховно. То, чему мы учим детей, никогда не меняется: вот это верно, и все тут! И пока вы обучаетесь этой детской правильности, у Сатаны нет ни малейших шансов вас заполучить. Но вот приходит время, когда вопросы тебе задает уже не учитель, да и задаются они частенько не вслух. И так как ты хорошо воспитана, ты знаешь, что есть такие вопросы, которые вообще не следует задавать… но ветхий Адам, живущий во всех нас, силен. Ты говоришь: «Ведь это не я задаю все эти почему? отчего? зачем? — ибо знаю, что делать этого нельзя. Значит, должно быть, сам Сатана проник в мою душу и отравляет ее злом».
— Почему твой брат должен был умереть? — тихонько произнесла Бекка.
— Да, это был один из моих вопросов. — Пол протянул ей руку, и она ухватилась за нее обеими руками. — Но я понял, что не следует перекладывать на Сатану вину за то, что есть во мне самом. Я знал, что если буду продолжать в том же духе, то вскоре примусь винить дьявола в каждом непристойном слове, которое произнес, и в каждом плохом поступке, а не только в одних дурных мыслях.
— Значит… это все-таки я сама. Но ведь Баба Фила сказала…
— А сколько лет миновало с тех пор, как Баба Фила позабыла, что такое быть юной? Я же понимаю, откуда твоя боль, малышка. — Пол наклонился и положил на ее ладонь вторую руку. — Это ведь ребенок мисс Линн, не так ли? — Ему даже не понадобилось ждать утвердительного кивка. — Я знал это. То, что ты называешь Червем, подсказывает тебе, что это неправильно, что это несправедливо, что это плохо?
На этот раз Бекка чуть помедлила, прежде чем кивнуть.
— Что ж, может, оно и так. Может, боль так глубока и сильна, что тебе кажется, будто сами кости у тебя сейчас запылают огнем; может, это и в самом деле плохо и жестоко. Но я скажу тебе, чему я научился и что вернуло все мои сомнения в тот ад, из которого они вышли: то, что нечто несправедливо, вовсе не значит, что оно еще и плохо.
Пол притянул Бекку поближе и заставил сесть к себе на колени. Шутливо подергав ее за один из локонов, он продолжал:
— Твой единственный грех состоит в том, что ты слишком быстро развиваешься. Хотелось бы мне, чтоб это была единственная причина, мешающая тебе радоваться поездке на праздник Окончания Жатвы.
— И я бы хотела того же…
Голос Бекки звучал совсем глухо. Ее отец должен был бы быть и слепым, и глухим, чтоб не понять — у нее на душе лежит и другая тяжесть. У Пола с ушами и глазами был полный порядок, а еще он обладал даром задавать нужные вопросы. Всего один простенький вопрос, и вот уже Бекка выплескивает скопившийся в душе страх.
— Адонайя? Хм-м… — сказал Пол, когда Бекка кончила говорить. Он спустил ее с колен и задумался. — Старший сын из живых сыновей Заха, насколько мне известно, или наверняка будет таким, если он унаследовал пронырливость и хитрость отца. Что ж, можешь забыть свои тревоги, Бекка. Поезжай на праздник с легким сердцем вместе с остальными и ничего не бойся. Держись со мной рядом, сколько потребуется и сколько захочешь, и если мы увидим, что Адонайя подходит к нам, я тут же расскажу сказочку о том, как ты помогаешь мне в моих делах и что тебя от них нельзя отрывать. Не говоря уж о том, что там будет множество других девчонок, которые с радостью доведут его до самых Райских Врат.
От слишком вольных слов отца личико Бекки стало совсем пунцовым, но ни один проповедник не мог бы определить масштабов истинной благодарности, которую она сейчас ощущала.
