Alex Virochovsky - MythagoWoodRus
� Кто убил ее, Крис? � тихо спросил я. � Ты?
� Нет, � ответил он, перестал плакать и опустил взгляд на стол. � Ее застрелил мифаго. И я ничего не мог поделать.
Мифаго? Я не знал значение этого слова, хотя оно встречалось на листке из дневника отца, который я всегда носил с собой. Я спросил, и Крис, опираясь руками о стол, встал и посмотрел на меня. � Мифаго, � повторил он. � Они все еще в лесу... они все. Там я и был, искал среди них. Я пытался спасти ее, Стив. Она была еще жива, когда я нашел ее, и она могла бы выжить, но я вынес ее из леса... и, в определенном смысле, убил. Я оторвал ее от вихря, и она быстро умерла. Я был в панике, не знал, что делать. И я похоронил ее, потому что так казалось проще всего...
� Ты сказал полиции? Сообщил о ее смерти?
На лице Кристиана появилась улыбка, но не мрачная, а скорее понимающая, улыбка человека, знающего тайну, которой он ни с кем не делился; и, тем не менее, это был защитный жест � очень скоро он опять помрачнел. � Нет необходимости, Стив... полиция не заинтересуется.
Я зло вскочил из-за стола.�Мне казалось, что Кристиан ведет себя � и вел! � с ужасающей безответственностью. � Ее семья, Крис... ее родители! Они должны узнать!
И тут Кристиан рассмеялся.
Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. � Не вижу ничего смешного.
Он мгновенно перестал и посмотрел на меня почти смущенно. � Ты прав. Прости. Ты не понимаешь, и пришло время тебе все объяснить. Стив, у нее нет родителей, потому что у нее не было жизни, настоящей жизни. Она жила тысячи раз, и она никогда не жила. Но я все еще люблю ее� и обязательно найду ее в лесу, опять; она где-то там...
Неужели он сошел с ума? Его слова походили на бред сумасшедшего, однако что-то в его глазах и манере себя вести говорили мне, что это не сумасшествие, а, скорее, одержимость. Но одержимость чем?
� Ты должен прочитать записки старика, Стив. Больше не откладывай. Они расскажут тебе о лесе, о том, что там происходит. Вот что я имею в виду. Я вовсе не сумасшедший или бесчувственный. Однако я пойман в ловушку, и, прежде чем опять уйти, я бы хотел, чтобы ты узнал, куда и зачем я иду. Возможно ты поможешь мне. Кто знает? Прочитай книгу. И тогда мы поговорим. И когда ты узнаешь, что собирался сделать наш дорогой покойный отец, вот тогда, боюсь, мне опять придется уйти.�
Четыре
Одна из записей в дневнике отца, похоже, отмечала поворотную точку в его исследованиях... и его жизни. Более длинная, чем все остальные записи того времени, и за ней последовало полное молчание, на семь месяцев. Хотя иногда он писал красочно, с большим количеством деталей,�я бы не назвал его выдающимися мемуаристом: его стиль менялся от отрывочных заметок до гладких описаний. (Кстати, я обнаружил, что он сам выдрал из дневника много листов, таким образом полностью скрыв мое преступление. Кристиан и не заметил, что не хватает одной страницы.) В целом он, похоже, использовал дневник и время, когда писал в него, как путь для разговора с самим собой � способ прояснить собственные мысли.
