Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.
— Говори, сын мой, — сказал он в заметном нетерпении.
— Отец Дитрих, — сказал я торжественно, — я побывал в Ватикане и был принят самим его святейшеством папой!.. Душа моя восполнилась умилением и всяческим энтузиазмом, возвышенным и восторженным.
Он кивнул, строгий и сосредоточенный, но я видел, что мои слова польстили его самолюбию, оно в каждом из нас, только настоящие мужчины его не выказывают слишком явно.
— Что насчет помощи?
— Благодаря вашему письму, — сказал я, глядя ему в глаза, вдруг да сморгнет, — и великодушному заступничеству, папа личным декретом, даже буллой, хотя и устной, а также неофициальной, изволил разрешить мне самому выбрать по руке что-то из сокровищ Ватикана!..
— Прекрасно, — ответил он нетерпеливо, даже не поинтересовавшись, что взял, словно я щебечущая женщина, сообщающая восторженно, какие фрифлюлики купила на распродаже, — спеши, сын мой. Собаки воют уже и днем!.. Бедные животные чуют гибель всему живому и скорбят, что не могут защитить своих хозяев.
— Я сейчас же, — сказал я, — вы позволите… в храме?
Он поморщился:
— Если это очень важно.
— Надо утрясти кое-что с Мишей, — сказал я и, увидев недоумение в его глазах, уточнил: — С архангелом. Архистратигом как бы. Главой небесного легиона как бы.
Он вздохнул, посмотрел с укором:
— Да, сын мой. Для него это место будет наиболее…
— Ой, спасибо!
Он указал в сторону неприметной двери за аналоем, куда могут входить только священники:
— В виде исключения.
— Благодарю, отец Дитрих!
Комнатка чистая, сильно пахнет ладаном и восточными ароматами. Я прямо от двери вышел на середину, кровь стучит в висках, собрался с духом и сказал внятно:
— Михаил!.. Архистратиг Михаил!
Полная тишина, только на грани слышимости ударили в колокол.
— Михаил! — прокричал я громко. — Я, Ричард Длинные Руки, человек и хозяин мира, созданного Всевышним, повелеваю тебе явиться и встать передо мной немедленно!
Ничего не произошло, тогда я набрал в грудь воздуха и сказал страшным голосом:
— Михаил! Господь создал этот мир и вручил его мне, сделав своим наследником. Ты тогда поклонился мне, признавая мою власть над созданным миром и над ангелами в том числе… Если не явишься, то это мятеж! То, что я так сочту, тебя мало волнует, знаю, но Господь тоже так сочтет, как ты понимаешь тоже!
У противоположной стены засиял яркий свет, собрался в сверкающую плазменным огнем дугу, а из-под нее вышел, пригибаясь, огромный римский центурион, таким Михаил показался вначале, хотя, конечно, по рангу он трибун или даже легат в зависимости от того, какой период римской истории представляет.
На него почти больно смотреть, настолько весь блещет золотом, начиная от золотых волос и заканчивая золотом сандалий с тонкими ремешками, завязанными под коленями. Особенно блестит кираса с выдавленным сложным барельефом, полным символики, в которой не люблю разбираться, я же прост и понятен, того же хочу и от других. Блестят поножи и даже латная юбка, на которую стараюсь не смотреть слишком часто, хотя для меня юбка на самце всегда выглядит несколько смешно, хотя, с другой стороны, какой из Михаила самец?
У меня гора рухнула с плеч, но я с величайшим трудом не выказал облегчения, а заявил с надменностью:
— Что-то медленно шевелишься!.. Посланцы обязаны являться на зов мгновенно!
Он рассматривал меня с нескрываемым интересом и таким же презрением.
— Человек, — произнес он так, словно разговаривает с червяком, — я появился вовсе не потому, что повиновался твоему презренному зову! А чтобы посмотреть на презренное существо, осмелившееся… да-да, осмелившееся на такую презренную дерзость!..
— Что-то язык у тебя небогат, — сказал я едко. — Военная косточка? Все еще ничему у людей не научился?
Он переспросил в изумлении:
— Что-о-о?
— Ты поклонился мне тогда, — сказал я резко. — Поклонишься и теперь!
Он покачал головой, в глазах надменное высокомерие разгоралось все ярче.
— Смертный, — произнес он с невыразимым презрением. — Ты что-то не понял.
— Ну-ну, чего?
— Творец, — произнес он тем же тоном, — велел нам поклониться, чтобы признать тебя существом, которое допущено в райский сад.
— Вы и животным кланялись? — спросил я едко. — Кстати, можешь сесть. Ничего, что я пригласил тебя в церковь? А то вдруг вы уже и ее не признаете…
Он сказал терпеливо:
— То неразумные животные, а ты был существом, что умело разговаривать. Творец в своей невероятной милости позволил тебе приблизиться к нашему подножью и внимать нашему величию, мудрости и благородству. Нам не очень хотелось признавать за тобой столь высокий ранг, ты не отличался от животных, однако мы в своем большинстве не решились перечить Творцу…
Он осмотрелся, в комнате чисто и девственно скромно, хмыкнул и опустился в кресло у стола, откуда смотрел на меня, как на просителя у большого начальника.
— Ну да, — сказал я саркастически, — а Самюэль, Азазель, Вельзевул… они оказались настолько заносчивыми, что отказались даже кивнуть человеку в знак приветствия?
Он ответил спокойно и по-прежнему высокомерно:
— Не только…
— А что еще?
— Надо было, — пояснил он, — не только кивнуть, но и признать за человеком право бродить в саду, где вздумается, чего животным вообще-то не позволялось.
— Ну-ну?
Он сказал терпеливо:
— Нужно было признать за ним право обращаться к нам с вопросами по своему желанию, а не когда этого изволим мы…
Я ощутил, что, стоя перед ним, пусть даже начну прохаживаться взад-вперед, все равно буду выглядеть просителем, придвинул себе кресло, сел и сказал со злым интересом:
— И это настолько задело вашу гордость небесных ангелов?
— Да, — ответил он твердо и посмотрел мне в глаза прямо и немигающе.
Я ощутил нарастающую неуверенность, ангелы вроде бы по своей природе не умеют лгать, но в то же время свергнутые на землю чему только не научились у людей… С другой стороны, эти на землю не спускаются, потому вроде бы чище.
С трудом раздвинув губы в насмешливой улыбке, я проговорил как можно более веско:
— Михаил… Я даже готов поверить, что за столько времени ты забыл саму суть повеления Господа, хотя это уже само по себе проступок. Да что там проступок, это преступление! Серьезное преступление. Значит, лично ты решил не выполнять повеление Господа, понятно. Хорошо, спрошу остальных, а потом мы с Господом решим, что с вами делать. Я вообще-то предложил бы полную ликвидацию. Зажрались старые слуги, забыли о своем назначении всего лишь посланников… начали присваивать все новые функции. Но Господь долго терпит, но больно бьет.
Мы сидели теперь друг напротив друга, и хотя он в золоте, а я в стальных доспехах, но «все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат», так что мой ранг ничуть не выглядит ниже, на войне булат ценнее злата. Архистратиг как будто понял, прижал руки к сердцу, но ладони уперлись в выпуклую кирасу из надраенного золота.
— Человек, — произнес он почти проникновенно, — поверь!.. Ты все не так понял!..
— Михаил, — ответил я, чувствуя, как победно начинает стучать сердце, — вешай лапшу другим ангелам. Я человек, ты что, не понял?.. Я понял даже то, что ты до сих пор не… усвоил, говоря политкорректно. Хорошо, давай пока о другом.
Он произнес надменно, словно я уже стою перед ним на коленях:
— Говори, смертный.
— Примерно определено место, — произнес я с усилием, — где накапливаются заговорщики.
— В аду?
— Само собой, — ответил я, — там у них база, тренировочный лагерь, где готовят боевиков и, подозреваю, смертников. Из числа бывших заключенных, как полагаю.
Он спросил с хамским интересом:
— Которые в котлах сидели?
— Которые вообще отбывали пожизненное, — ответил я и уточнил: — Продленное до Судного Дня. И не так важно, где сидели и как их наказывали. Их и должны были наказывать за особо опасные преступления против человечества и отдельных особо уважаемых граждан.
— И что собираетесь делать? — спросил он с тем же ленивым интересом.
Я сказал зло:
— Михаил, не прикидывайся. Там и твои люди! Боюсь, они и есть основные заговорщики. Тем, свергнутым, не до бунта. Чтобы их расшевелить, нужны были сытые и уже зажравшиеся. Из твоего небесного легиона, если ты по солдатскому быстроумию еще не понял.
Он поморщился:
— Что ты предлагаешь, смертный?
— Предлагаю спешно собрать свои легионы, — отрезал я и посмотрел ему в глаза твердо и требовательно. — Вельзевул откроет для вас врата. Нужно ударить немедленно, пока мятежники не успели выступить. Лучше захватить их в их же гнезде врасплох, чем отслеживать их отряды.
Он взглянул победно:
— А Вельзевул сам не совладает?
— Может, — ответил я, — и совладает. Но там и твои соратники из небесного легиона. Тебе в самом деле не жаждется покарать изменников? И как это будет выглядеть, если ты не поведешь войска в бой? Как трусость?
