Сэй Алек - Рейхов сын
— Ну вот и славно, — улыбнулся гауптман. — Здесь за углом, если помнишь, делают замечательный кофе.
Господа офицеры неторопливо направились в кафе, продолжая беседу.
— Я вижу, вы оставили пехоту ради инженерных войск? — поинтересовался, между прочим, оберлейтенант, когда они заняли столики и сделали заказ.
— Что делать? Кому-то надо и этим заниматься, — ответил Теодор фон Хиппель. — Принял восьмисотый строительно-учебный батальон особого назначения. Нас, кстати, тут расквартировали. Ну да что обо мне? Я-то все по тылам. Лучше расскажи, как там, в Турции? Накостыляем Новой Антанте? Расквасим им нос до юшки кровавой, как полагаешь?
— Судьба войны решится не там, — покачал головой фон Берне. — Плацдармы для атаки на Сирию и Египет потеряны, после нашего разгрома Турция разрезана надвое…
— Фу-фу-фу, так уж и «разгрома», — хмыкнул гауптман.
— Разгрома, — твердо ответил Дитер. — Приди русские минут на десять позже, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Да и то, что пришло… Признаюсь честно, я не считаю японцев столь уж хорошими вояками, но после более чем убедительной победы русских под Халхин-Голом предполагал, что у них современная армия, чего-то стоящая. Финляндия — ну, возможно, там очень тяжелые условия для наступления, не знаю, если честно. Может, Советы просто никуда не спешат. Но, сказать по чести, та их техника, что я видал, никакой критики не выдерживает. Да, появление их танков заставило отойти англичан и дать отступить нам, но когда они снова пошли в атаку, русские горели, словно броня их была из фанеры. Их и румын выкинули за реку буквально в течении трех суток, при том, что просто маршировать до Кызылмурана бриттам было два дня. Не знаю, у меня было такое ощущение, что в бой шли вооруженные «Кюгельпанцеры» или Sd. Kfz.3. В лучшем случае — Sd. Kfz.13,[38] только с пушками. Да и то не все, большинство-то пулеметными и были.
Оберлейтенант покачал головой.
— Сдается мне, прислали вам не новейшую технику, Дитер, — пожал плечами фон Хиппель, — а те танки, которые для современной войны уже непригодны, а на метал отправлять жалко. Про «сухопутные линкоры» в монгольских степях даже в японских газетах уважительно отзывались.[39]
— Может быть, может быть, — ответил фон Берне. — Но ни одной «Матильды II» русские так и не подбили. А мы остановили парочку. Одну даже совсем мальчишка подбил, сын полка наш.
— Что-то я такое читал, — ответил гауптман. — Но, сказать по чести, полагал, что это очередная «правда» доктора Геббельса.
— Да нет, вполне реальный мальчик, официальный кандидат в горные стрелки, — улыбнулся Дитер. — Как раз в мою роту его и пристроили. Я-то сначала думал, что навязали обузу мне на шею, а он вон как отличился. Целое отделение лайми положил, а потом в упор умудрился застрелить танк. Так что в газетах врут только о том, что он фольксдойче. Мы его когда подобрали, он воды наглотался, хрипел как старая патефонная пластинка, вот и услышал наш знаток славянских наречий его имя как «Гейнц Гудериан».
— Да, чего только не бывает, — усмехнулся фон Хиппель. — Вон, такой же мальчишка, сын нашего дипломата в Анкаре, потерялся во время эвакуации посольства, так не только выбрался из вражеских тылов, а еще и привел с собой целый партизанский отряд из турок, в два десятка штыков. Как собрать и возглавить-то умудрился, один Бог знает.
— Да, читал. Вроде бы на их счету до полуроты лягушатников, — кивнул оберлейтенант. — Но тоже полагал, что это такая особая разновидность «правды» от нашего рейхсминистра образования.
На этом беседа практически прервалась, поскольку официант принес заказанную офицерами еду. Гауптман во время обеда был задумчив, и отвечал на редкие реплики фон Берне с некоторой задержкой, односложно и едва ли не невпопад. Наконец, когда с едой было покончено, фон Хиппель вернулся к прерванному разговору.
— Скажи, а вот этот мальчик в вашем полку, Гудериан, он тебе очень дорог?
— В каком смысле? — не понял фон Берне.
— Ну, ты не сильно расстроишься, если я заберу его к себе в батальон?
Ереван, штаб Отдельной Кавказской Армии.
11 апреля 1940 года, 10 часов 20 минут.
— Ну что, Константин Ксаверьевич, — обратился Яков Владимирович Смушкевич к крепкому, в самом расцвете лет мужчине со знаками различия комкорпуса в петлицах, чубатому, с открытым лицом и пронизывающим взглядом светлых, не то серых, не то светло-светло-зеленых, почти бесцветных глаз, — освоился уже на новой должности?
— Освоился, товарищ командарм второго ранга, — ответил тот. — Чего ж не освоиться? Солдаты в тридцать пятом и сорок девятом корпусах обстрелянные, да и командиров их, комбригов Кирпоноса и Москаленко, я хорошо знаю, так что никаких проблем не возникло. С комбригом Кузнецовым, из сто шестьдесят третьей мехдивизии, я, правда, по службе раньше не пересекался, но у меня он оставил самые благоприятные впечатления, как и личный состав его подразделения. Да и о его действиях в Карелии отзывы исключительно положительные. Так что, готовы на выдвижение в Турцию хоть сейчас, если авиация прикроет.
— В этом, товарищ Рокоссовский, можете не сомневаться, — усмехнулся Смушкевич. — Авиация поддержит. Как у вас налажено взаимодействие с Готом?
— С Готом не очень, — нахмурился комдив. — Командовать, паршивец, пытается, жар нашими руками загребать норовит.
— Ну, я думаю, — произнес находившийся здесь же, в кабинете командующего недавно сформированной армией, заместитель наркома обороны и начальник Главного политуправления Красной Армии, Лев Захарович Мехлис, — аппетиты наших немецких товарищей можно будет поумерить. Готу подчинены войска в Западной Турции, а командование советской Отдельной Кавказской, как и силами турецких союзников на востоке, возложено на вас, товарищ Мартинес.[40] Пускай товарищ Гот это учтет.
Северная Турция, западный берег реки Кызылмуран.
11 апреля 1940 г, 11 часов 17 минут.
— Мойше, скажи мне честно, как на духу, как одессит одесситу…
— Сеня, я с тебя удивляюсь. Ты таки действительно хочешь, чтобы я тебя честно послал куда подальше, как одессит одессита? Сэмен, я таки извиняюсь, но если я это сделаю, ты ж туда не дойдешь.
Два механика-водителя в званиях простых красноармейцев сидели на броне стоявшего в засаде Т-37А и рубали сало с луком. Весеннее турецкое солнышко припекало, противник не наблюдался, и сидеть в раскаленных коробках боевых машин у молодых людей не было ни малейшего желания.
— Мойше, ты меня обижаешь. Я уже дошел практически до ручки, а ты говоришь, что я не дойду куда подальше? Я дойду хоть до края земли, если хочу что-то узнать. Мойше, скажи, каким образом такой тихий еврейский мальчик с пальцами музыканта попал за рычаги управления этой дуры?
Красноармеец кивнул в сторону расположенного неподалеку Mk I, «Матильда».
— Сеня, если как на духу, то сам ты дура, а моя «Моталка», щоб ты знал, даст твоему водоплавающему уродцу сто очков форы. В последнем бою я в борт получил четыре снаряда и только немножечко оглох и попортил себе краску на корпусе.
— Чтобы всучить мне эту самую фору, твоей каракатице, на минуточку, надо меня еще догнать, а это тебе, Мойше, ни разу не угрожает. Но я все еще не слышу ответа на свой нескромный, но корректный вопрос!
— Сэмен, я с тебя потею. У меня мудрая еврейская мамочка, она знает что лучше для ее сына, и что еврей, если хочет быть честным пролетарием, а не контрой, может быть либо музыкантом, либо сапожником. Конечно же она отдала меня учиться скрипке ко Льву Аркадьевичу, или откуда у меня такие пальцы? Ты знаешь что такое скрипка, Сэмен? Знаешь ли ты, что такое заниматься на этом великом инструмэнте, когда соседские мальчишки гоняют в футбол или лапту, а ты в это время, как проклятый, извлекаешь из нее божественные мелодии? Нет, ты этого не знаешь, и не дай боже тебе этого знать. Конечно, когда в школе набирали учеников на курсы механизаторов и водителей трактора, я поговорил с кем надо и попал в трактористы по комсомольскому распределению. Мама, я извиняюсь, ничего не сказала, а причем довольно громко, но — ша, она у меня мудрая женщина. Когда на следующий день она ссорилась с нашей соседкой, тетей Симой, щоб ей быть такой здоровой, как я сейчас подумал, то пообещала, что я нечаянно задавлю всех недовольных своим трактором. Що ты думаешь? Тетя Сима на полчаса онемела! С тех пор мама точно знает, что еврей, если хочет быть честным пролетарием, а не контрой, может быть либо музыкантом, либо сапожником, либо трактористом.
— И що, ты уже больше не терзаешь нервы своей скрипкой соседям?
— Я их терзал всему совхозу «Красная Заря», где нас учили управлять трактором, и, скажу тебе, настолько успешно, что после демобилизации сразу и непременно женюсь на замечательной девушке Оксане, дочери главного инженера.
