Андрей Колганов - Жернова истории 3 (СИ)
Едва решение о создании Государственного научно-технического комитета прошло через Совнарком и ЦИК СССР, как внутренние проблемы на какое-то время были оттеснены на задний план внешними.
Тревожный сигнал поступил из Польши: Пилсудский двинул войска на столицу, в Варшаве развернулись уличные бои. Полной неожиданностью этот военный мятеж для Сталина не стал – ИНО ОГПУ еще в сентябре 1925 года предупреждал о возможности такого поворота событий. Но тогда, в предсъездовской горячке, это не привлекло особого внимания, как и сведения о возможном заключении соглашений между Англией, Францией и Германий о гарантиях границ и приеме Германии в Лигу Наций – тоже, кстати, подтвердившиеся уже в декабре. Теперь же председатель Совнаркома вспомнил, как в записке ОГПУ формулировалась цель возможного переворота: предупредить массовые выступления снизу против правительства эндеков и небольшими уступками погасить нарастающее возмущение трудящихся, прибегнув к социальной демагогии в духе Польской партии социалистов, где Юзеф Пилсудский сам некогда состоял. Так, значит примерно в таком духе надо через Исполком Коминтерна срочно дать директивы компартии Польши. А не то эти деятели, с радости, что эндеков поперли долой, еще поддержат Пилсудского…
* * *
За бурными событиями XIV съезда как-то смазалось впечатление от заключения Локарнских соглашений. Нет, советские газеты не преминули разоблачить очередной сговор империалистических хищников, лицемерно прикрытый фразами об укреплении мира в Европе. Однако общее внимание в декабре 1925 года было обращено все-таки на внутрипартийную борьбу. Мое внимание было сориентировано точно так же, и все же удовлетворение от того, что прогноз, вброшенный через Трилиссера наверх, оправдывается, я испытал.
Но вот об одном зарубежном событии 1926 года, которое в моем прошлом вызвало немалое возбуждение в стране, в этом прогнозе упомянуто не было. И не потому, что я о нем забыл. После того, как была сорвана афера с «письмом Зиновьева» и выборы 1924 года не дали победу консерваторам, оставив у власти лейбористско-либеральную коалицию, события в Великобритании уже не могли развиваться так же, как было известно по моей прежней истории.
Впрочем, изменилось не все. Точно так же был допущен на внешние рынки дешевый немецкий уголь, чтобы дать возможность Германии выплачивать репарации, и точно так же это вызвало кризис в британской угольной промышленности, как и желание шахтовладельцев вылезти из кризиса за счет рабочих. Ожидаемо было и возмущение шахтеров, и выделение в 1925 году правительством субсидий на поддержание уровня зарплаты в отрасли – только не на девять месяцев, как это сделали консерваторы, а на год. Создана была и правительственная комиссия, призванная определить пути оздоровления ситуации в угольной отрасли. Но, так или иначе, 30 апреля локаут владельцами шахт объявлен не был, и не началась майская всеобщая стачка. Нарыв все-таки должен был лопнуть, но когда и как?
А вот переворот Пилсудского произошел, как и было предсказано. Раскрыв 14 мая свежую газету, читаю о походе Пилсудского на Варшаву и об уличных боях в польской столице. И здесь не ошибся! Приятно оказаться удачливым пророком, хотя никаких видимых последствий это для меня и не повлекло. Никто не торопился выразить мне свое восхищение, почтительно восклицая: «А ведь вы опять оказались правы, Виктор Валентинович!».
После того, как долго остававшаяся загадочной охота за моей персоной благополучно прекратилась, «Зауэр» я стал обычно оставлять дома. И если бы не постоянные увещевания жены, настаивавшей на том, что навыки и стрельбы, и рукопашного боя требуют регулярных тренировок, не стал бы больше появляться ни в динамовском тире на Лубянке, ни в спортивном зале того же общества на Цветном бульваре. Но под ее давлением время от времени все же приходится выбираться и туда, и туда, с трудом загоняя свою лень в подполье. А в это воскресенье, 16 мая, Лида вознамерилась провести занятия на природе, в уже знакомом нам местечке близ Зосимовой Пустыни.
К вокзалу нас привез новенький трамвайный вагончик, который я сначала принял за обычный, дореволюционной постройки, из числа капитально отремонтированных на заводе СВАРЗ. И лишь когда он остановился рядом с нами, успел сообразить, что этот лишен большого фонаря на крыше, благодаря чему стал малость ниже ростом. «Наверное, из числа тех, что Моссовет заказал через ГОМЗ на Коломенском заводе», – припомнил информацию, что проходила через мои руки.
Середина мая в этом году оказалась теплой, если не сказать – жаркой, так что нам не пришлось повторять подвиги первого выезда в здешний лес (предпринятого в апреле прошлого года) и тащиться через непролазную грязь. Да и зеленело вокруг все уже весьма буйно, хотя ландыши еще только показали стрелки с крохотными зеленоватыми бутончиками. Но ничего, если тепло продержится еще несколько дней, появятся целые ковры маленьких душистых колокольчиков белоснежного цвета.
Вдоволь порезвившись, расстреляв по две обоймы патронов, и наставив друг другу синяков и защипов в рукопашной, мы повалились передохнуть на зеленый ковер. Лида медленным движением положила мою руку себе на живот, всхлипнула, потом закусила губу, унимая слезы, и, старательно сдерживая предательскую дрожь в голосе, выдавила из себя:
– Зря только в Крым ездили. Ничего не вышло. Пустая я. Не помогли эти грязи…
– Не помогли за один раз, помогут за два. Надо будет – и третий раз съездим, – голос у меня сейчас твердый, даже жесткий. Иначе нельзя.
– Ты сам-то веришь, что поможет? – жена приподнимается на локте и наклоняется надо мной, заглядывая прямо в глаза. Да, ей скоро двадцать шесть. По нынешним понятиям – совсем перестарок для рождения первого ребенка. Годы уходят и надежда тает.
– Верю, – мой голос спокоен, без всякого нажима, но по-прежнему тверд. Смотрю на нее, не отводя взгляда. – Прежде всего, я верю в тебя. В то, что ты не сдашься, не сломаешься, не раскиснешь, и пройдешь через все возможное и невозможное, чтобы добиться своего. Поэтому летом мы снова едем в Саки.
Беру ее руку в свою, и поочередно согревая каждый пальчик дыханием и отмечая мимолетными прикосновениями губ, заканчиваю каждый выдох словами. Паузы между ними получаются довольно заметными, поэтому выходит что-то вроде:
– …Радость моя… ненаглядная… хочу… чтобы ты… радовалась… вместе со мной. …Послушай… как заливаются… птицы… над нашей… головой. …Взгляни… на бег облаков… по синему… небу…
У меня не хватает выдержки на самом последнем пальце: поворачиваюсь и жадно ловлю ее губы своими, машинально смахивая рукой прошлогодние пожухлые травинки, приставшие к ее роскошным волосам (и зачем она их так коротко стрижет?). А затем мы лежим молча, вглядываемся в высокое небо над нами, слушаем щебетание весенних птах, и чувствуем, как бьются рядом наши сердца.
Когда мы занялись немудреной трапезой, Лида поинтересовалась:
– Ты вчера допоздна задержался на работе, сказал, что был очень серьезный разговор с Дзержинским. На ночь глядя больше ничего говорить не стал, обещал рассказать на свежую голову. Я жду.
Да, и верно. Был такой разговор, и было обещание жене с утра обо всем поведать. Слово надо держать.
– Феликс Эдмундович поставил меня перед очень нелегкой проблемой, – начинаю медленно, подбирая слова, чтобы точнее передать ход своих мыслей. – Он хочет рекомендовать меня кандидатом в члены ЦК.
– В ЦК? – недоверчиво переспросила Лида. – Это за какие такие заслуги?
– Вот в том-то и дело, что не знаю я за собой никаких таких заслуг, – подтверждаю ее сомнения. – Ведь самый высокий партийный пост, до которого я сейчас добрался – член Бауманского райкома. Да и то совсем недавно избрали, ни с какой стороны себя еще показать не успел.
– Как же тогда это понимать? – моя любимая встревожена. – Дзержинскому нужна дополнительная поддержка в ЦК? Но он никогда всяких там групп вокруг себя не сколачивал…
– Вот и я весь в сомнениях. Феликс Эдмундович, вроде бы, меня достаточно ценит. Но зачем ему нужно тащить меня в ЦК? От него ли ветер дует? – высказываю мучающую меня догадку.
– А от кого же еще? – дергает плечом жена. – Ты же ни с кем больше с партийного Олимпа не связан. Разве что Красин… Но ему-то зачем?
– Ситуация непонятная, и это меня беспокоит не на шутку. Не хотелось бы попасть в игру, правила которой мне неизвестны. Но, с другой стороны, попробуй, откажись – сразу станут глядеть как на человека, бегущего от ответственности, – резюмирую, наконец, свои сомнения.
– Не отказывайся, – после недолгого молчания подводит черту Лида. – Тебе от подобных вызовов уклоняться нельзя. А в ЦК ты сможешь добиться большего. Ты ведь с самого начала решил не отсиживаться в уголке со своими знаниями? – вопрос риторический, и она сама не ждет на него ответа. – Тогда вперед!
