Андрей Саргаев - Партизаны Е.И.В.
Но как же вкусно её кушать, когда прутиком выкатишь горячую из углей, разломишь хрустящую корочку, пачкая пальцы, посыплешь крупной серой солью... Или почищенную отварить в котелке, а потом заправить мелко порезанным салом, и растолочь. Жалко вот, что гранаты кончились, а то были весьма удобны для приготовления этого блюда. Говорят, будто сам государь-император Павел Петрович подобную кулинарию одобряет. Особенно с соловецкой селёдкой, солёными рыжиками, и под хлебную слезу тройной очистки. Самый что ни на есть русский продукт - ни с коньяком, ни с винами такого чудесного сочетания не даёт, исключительно с водкой. А здесь люди нутром это чуют, что ли?
- Дым от костра не привлечёт внимание незваных гостей? - забеспокоился Пшемоцкий. - Дрова сырые...
- Если только на запах еды сбегутся, - немного легкомысленно ответил Давыдов. - Или жалко будет делиться?
- Мне? - пан Сигизмунд изобразил ненатуральное удивление. - Для французов я не пожалею самого дорогого, что у меня осталось.
- Самогону?
- Пороха и пуль! - шляхтич погладил лежавшую на коленях кулибинку и заинтересованно спросил. - А разве у нас осталось чего-нибудь... ну, вы понимаете?
- Представления не имею, это нужно у Кузьмы спрашивать.
Пшемоцкий улыбнулся - за время пути бывший крестьянин, а ныне "вольнонаёмный народный мститель", как окрестил его Денис Васильевич, проявил удивительный талант в снабжении маленького отряда съестными припасами. Природная склонность тому причиной, или наследственный разбойных нюх, но в покинутых жителями деревнях и сёлах партизан всегда находил выпивку и закуску. Пусть не ахти какие разносолы, но сало в его заплечном мешке не переводилось, а позабытая спешащими хозяевами горилка отыскивалась даже будучи закопанной в землю. Полезное в походе свойство, что ни говорите.
- Не буду отвлекать нашего кормильца от рыбалки, - решил пан Сигизмунд, и поудобнее устроился у костра. - Думаю, что русский народ в неизбывной доброте своей не обойдёт чаркой сирого польского шляхтича. Хотя... какого там, к чертям, польского!
- В каком смысле? - удивился Денис Васильевич.
- В прямом, - Пшемоцкий нервно дёрнул щекой. - Мой батюшка умер за полтора года до моего рождения... да... И ходили упорные слухи, что появлению на свет божий наследника славного рода поспособствовал некий униатский священник, холера ему в бок.
- А вы не пытались найти его и поговорить?
- Пытался, - пан Сигизмунд горько вздохнул. - После того, как мы стали подданными российской короны, отец Андрей принял православие и получил приход где-то на Волыни, а предполагаемая родня даже на порог не пускает. Скверные люди, эти Достоевские.
- Кто, простите?
- Достоевские, - повторил Пшемоцкий. - Голодранцы, холера им в бок.
- Подождите-подождите... - капитан-лейтенант глубоко задумался. - Сёйчас вспомню... Нет, забыл! Хотя... Если не ошибаюсь, то это потомки бежавшего в Литву Василия Ртищева? Да, точно так и есть!
- Предательское семя.
- Нет, вы не правы, Сигизмунд Каземирович, Литва тогда была вполне русским и православным государством, так что не стоит говорить о предательстве.
- Да?
- Совершенно верно. И вы, как я понял, являете собой пусть и побочную, но всё же прямую ветвь старинного дворянского рода.
- Русского рода?
- Ну не китайского же?
Теперь уже пан Сигизмунд впал в задумчивость. На лице его явно читалась борьба, ведомая с самым серьёзным противником - с самим собой. После длительного молчания он наконец-то принял решение, о коем сообщил громко во весь голос:
- Ненавижу, поляков, пся крев! Представляете, Денис Васильевич, они почти тридцать лет прельщали мою православную душу ложными посулами, и лишь кровь истинного сына Отечества нашего... Кстати, а вы согласитесь стать моим крёстным отцом?
Забегая чуть вперёд.Документ."Рассмотрев прошение Красной Гвардии старшего сержанта Сергея Андреевича Ртищева о восстановлении в дворянстве Российском, не находим к тому препятствий."
Сов. Мин Российской Империи, 1808 года, января 5 числа.(резолюция рукой Его Императорского Величества - "Не возражаю. Павел.")Документ."Дело в отношении шляхтича Гродненской губернии Сигизмунда Каземировича Пшемоцкого прекратить, в связи с отсутствием оного в числе подданных Российской Империи."
Министр В.Д. Платов М.И.Министр Г.Б. Бенкендорф А.Х.- Ваше благородие, - вернувшийся с рыбалки Кузьма притащил десятка три крупных сорожек на кукане, но, несмотря на приличный улов, выглядел встревоженным. - Денис Васильевич, стрельба с северу слышна.
Новый Устав допускал в военное время называть офицеров по имени-отчеству, но партизан позволил себе такое в первый раз. Напугался неведомой опасности, или наоборот, становится полноценным солдатом? И какая ещё, к чёрту, стрельба?
- Не слышу.
- И я тоже, - подтвердил Пшемоцкий. - Уж не пьян ли ты?
- Без командиров пить грешно и неприлично, - оскорбился Кузьма. - Да вы сами послушайте.
- Будешь мне тут сказки рассказывать, - проворчал Давыдов, и жестом остановил собирающегося что-то сказать Пшемоцкого. - Подождите, Сигизмунд Каземирович...
Да, партизан оказался прав - откуда-то с севера доносилась частая ружейная стрельба. На самом пределе слышимости, потому не удивительно, что за разговором на неё попросту не обратили внимания. Бумкает где-то потихоньку... может это у лошадей животы пучит?
- Пропал обед. - Сигизмунд Каземирович, просивший больше никогда не называть его паном, посмотрел на рыбу, плюнул в костёр, и ударил кулаком о ладонь. - Надо спешить. Вдруг это кто-то из наших воюет?
- А мы сунемся, и все планы порушим, - усмехнулся капитан-лейтенант. - Стоит ли мешать проведению операции?
- А мы не помешаем, ваше благородие, - вмешался Кузьма. - Выручим - кулибинок-то совсем не слышно, только французы палят. У наших голос басовитый, а те как моськи лают.
- Точно говорю - на помощь спешить надо, - оживился бывший поляк. - А винтовок не слыхать, потому что патроны кончились.
- Тогда седлаем, - решил Давыдов. - бей их в песи, круши в хузары!
- Точно! - Пшемоцкий покосился на командирского денщика и заржал во весь голос. - Покажем супостату кузькину матку бозку!
К месту побоища не успели совсем чуть-чуть. Или успели вовремя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны - маленький отряд из трёх человек вылетел на место разыгравшейся трагедии в самый последний момент, и Денис Васильевич с ходу стоптал конём солдата в синем мундире, попытавшегося поднять ружьё. Немного приотставшему Пшемоцкому повезло больше, и сейчас он крутился в седле, схватившись одновременно с двумя французскими гусарами. Но Кузьма не одобрил развлечение Сигизмунда Каземировича, и несколькими выстрелами лишил того соперников.
- Что творишь, мерзавец? - оставшийся без соперников Пшемоцкий зло оскалился и поднял коня на дыбы. - Да я тебя сейчас...
- А ну прекратить! - Давыдов погрозил бывшему шляхтичу кулаком, спешился, и склонился над сбитым с ног французом. - Смотрите-ка, вроде бы живой.
- Добейте.
- Экий вы кровожадный, - усмехнулся капитан-лейтенант. - Что за манеры, Сигизмунд Каземирович?
В это время пленник открыл глаза и закашлялся. Струйка крови из уголка рта пробежала по многодневной щетине.
- Не жилец, сломанные рёбра всё унутрях проткнули, - заключил Кузьма, и вернулся к увлекательному занятию, заключавшемуся в потрошении солдатских ранцев. - Может и вправду добить? Не дело, когда христианская душа мучается.
- Не умничай! Воды ему дай.
- А разве можно?
- Ему уже всё можно.
Петров немного поворчал, стараясь, чтобы командир этого не услышал, и протянул вместительную флягу. Судя по запаху, совсем не с водой. Но живительная влага помогла, и француз заговорил.
Его рассказ удивил Дениса Васильевича. Выяснилось, что ни партизаны и ни русская регулярная армия не являлись целью батальона наполеоновской гвардии. Наоборот, они атаковали своих собратьев по оружию, если так можно выразиться, с одной единственной целью - добыть пропитание. Оголодавшие "старые ворчуны" положили глаз на гусарских лошадей, но справедливое требование пустить десяток-другой на жаркое встретило непонимание, результатом чего стала ожесточённая битва с печальным исходом для обеих противоборствующих сторон. Гвардейцы неплохо держались против кавалерии, разменивая жизнь на жизнь, а уцелевшие...
Тут француз прервал повествование и улыбнулся через силу:
- Я рад, что умираю от руки русского офицера, месье.
- Конские копыта не слишком-то похожи на мои руки, - возразил Давыдов.
- Знаю... Но вы же не откажете в милосердии?
Проявлять милосердие не пришлось, наполеоновский гвардеец умер сам во время сильного приступа кашля. Капитан-лейтенант закрыл покойнику глаза и окликнул денщика:
