Юрий Корчевский - Воевода
Я уложил бумаги, потоптался на мешке. Стал он почти плоским, уменьшившись по крайней мере втрое по толщине.
— Георгий, как тебе удалось в дом проникнуть? Я ведь смотрел за тобой. Стоял у дома и вдруг исчез. И обратно появился внезапно — как из ниоткуда. Ты, случаем, магией черной не владеешь?
Я достал из-за пазухи крест.
— Разве маги православные?
— Ладно, потом поговорим. Главное — дело сделано. Домой приеду — не один день читать придется. Грамотки бы в целости только домой Доставить. Сведения в них тайные да великие. Да, не зря говорят — все тайное когда-нибудь явным становится. Молодец, Георгий! Не зря я о тебе вспомнил, сразу ты мне понравился тогда. Однако надо собираться, поутру выезжать.
А чего мне да ратникам собираться? Подпоясались, попили воды, оседлали лошадей — и готовы.
Федор приторочил мешок у своего седла — опасался за груз.
С утречка и тронулись в путь.
Из города выехали беспрепятственно. Стражи на воротах больше присматривали за въезжающими, чтобы никто беспошлинно товар не провез. А с выезжающих чего взять? Пусть едут себе!
Как отъехали от Кракова верст на пять, хлопнул звучно Федор себя по ляжкам да захохотал зычно.
— Ты чего, Федя?
— Удалось ведь, Георгий! Как дал государь поручение, думал — ни в жизнь такое выполнить невозможно. А ведь сделали! Домой доберемся — поведаю государю о твоих заслугах, пущай отметит. Может — землицы отписать желаешь?
— Не! — испугался я. — На землю ратники новые нужны. Смотр скоро, а у меня в дружине одного воина не хватает. Если только сына выставить новиком. Он уж оружием владеть обучен.
— Ладно, поразмыслю, какую тебе награду за службу верную вручить. То когда еще будет…
— Верно, только еще до дома добраться надо.
Мы гнали лошадей с утра и почти до самого
вечера, остановившись только на обед — себе да лошадей покормить.
Через несколько дней добрались до порубежья. Поляки, едва глянули на подорожную, махнули рукой:
— Езжайте!
Так же спокойно мы проехали и Литву.
А на нашей стороне заминка случилась. То ли стражникам делать было нечего, то ли уж очень рьяно службу несли.
Прочитав подорожную, они потребовали показать — что в мешке?
— Не твоего ума дело! — резко бросил Федор.
— Ты как, купчина, с ратником на службе государевой разговариваешь! — вспылил стражник и наставил на Кучецкого острие алебарды. — Ну-ка слазь!
Я вмешался:
— Зови старшего!
Страж сунул пальцы в рот и засвистел по- разбойничьи. Из небольшой сторожки вышел десятник, что-то дожевывая на ходу.
— Вот, отказывается мешок к досмотру предъявить, — пожаловался страж.
— Ты чего, купчина?! Плетей отведать захотел?
Я спрыгнул с коня, подошел к десятнику.
— Ты что, ополоумел? Стряпчего государева, боярина Федора Кучецкого не узнал? Сейчас и сам плетей отведаешь, и вся стража твоя! Протри глаза!
Десятник смутился:
№ 2559
— Не знаю я в лицо стряпчего, да и в подорожной про то ничего не писано! Сказано — купец, по делам торговым.
— Коли неприятностей хочешь — зови боярина, что стражей ведает. Вы откуда?
— Костромские мы.
Кучецкому надоело слушать наши препирательства.
— Боярина ко мне! — рявкнул он.
Один из стражников сел на коня и умчался галопом. Остальные окружили нас, наставив копья.
Через полчаса вернулся стражник, и с ним боярин — зрелого возраста муж. Едва завидев Кучецкого, он поклонился ему в пояс:
— Здрав буди, боярин!
— И тебе того же. Чего это люди твои на нас окрысились?
— Прости, боярин, не признали. Ну — чего с оружием наизготовку? Плетей захотелось?
Ратники опустили копья и отошли в сторонку. Вестимо — от своего начальника можно не только плетей отведать.
Мы тронули поводья.
— Боярин! Поосторожнее, ляхи пошаливают на дороге.
— Ну так не зевайте! Чем здесь путников мурыжить попусту, леса бы прочесали.
Отдохнувшие кони понесли легко.
Мелькали мимо кусты, деревья, затем показалось первое село. Вернее — даже еще не само село, а колокольня церкви.
— Там и остановимся, уже не стоит опасаться— мы на своей земле!
Мы быстро нашли в небольшом селе постоялый двор. Хозяин — явно на польский манер — повесил на заборе вывеску, где коряво было написано: «Постоялый двор Агеева», а также нарисован поросенок на вертеле и кружка с пеной.
— Гляди-ка, прямо как у ляхов! — заметил один из ратников.
Прислуга увела коней в конюшню, а мы пошли в трапезную. Поели нашей, русской кухни блюд, попили нашего пива. Хозяин лично, ввиду отсутствия других гостей, провел нас в отведенные комнаты. Федор расположился отдельно, я — в комнате рядом с ним, а воины — в комнате напротив Федора.
Я снял сапоги и кафтан — дальше раздеваться не стал, положил рядом с собой саблю, а в изголовье, под подушку, сунул пистолет. Привык я так спать в походах. Да и то: застигнет враг врасплох — голым не повоюешь.
Заснул сразу: у поляков спал вполуха и вполглаза — вымотался. Но выспаться мне не дали.
Далеко за полночь в селе раздались крики. Проснулся я мгновенно, сел в постели, прислушался — не показалось ли?
Нет, был слышен звон оружия, крики детей и женщин. Не та ли это банда поляков, о которой предупреждали порубежники?
Я быстро обулся, надел кафтан, опоясался саблей, пистолет — в руку. Выбежал в коридор, а ратники Федора уже там — одеты и обуты, к Кучецкому в дверь стучат.
— Ну, чего там? — послышался сонный и недовольный голос государева стряпчего.
— Поднимайся, боярин. Похоже — поляки на село напали.
Вскоре Федор уже вышел к нам, одетый и с мешком в руках.
— Коли случится со мной что, мешок доставить в Посольский приказ, там уж знают, что делать. Седлайте коней, уходим.
— Может, здесь пересидим? В избе обороняться удобней, — сказал Алексей.
— Подпалят избу — и все дела, — ответил я. — Быстро в конюшню!
Ратники побежали седлать лошадей.
Федор повернулся ко мне.
— Мешок с грамотками сейчас дороже любого села. В драку не ввязываться, будем прорываться и уходить. Понял?
Я кивнул.
— За мешком следи пуще, чем за мной.
Мы побежали к выходу. Крики раздавались уже в ближних избах.
У ворот стояли готовые лошади. Оба ратника подтягивали подпруги.
Мы поднялись в седла. Первым выехал Алексей, за ним Федор, потом я, и замыкал нашу кавалькаду Трифон — второй охранник.
Битва кипела где-то рядом. Деревенские мужики отбивались топорами, косами. Бабы визжали, дети кричали.
Трифон крикнул мне:
— Может, поможем?
— Нельзя!
Мы во весь опор скакали по деревенской улице и уже почти поверили, что ушли, как впереди возникло несколько всадников.
— Стой, пся крев!
Я сместился чуть в сторону от Федора и выстрелил на голос. В той стороне вскрикнули — видимо, пуля нашла цель, и прогремел ответный выстрел. Алексей упал на шею коня. Мы же гнали вперед, не сбавляя хода. Один из всадников кинулся нам наперерез, но с ним вступил в бой Трифон. Теперь мы с Федором остались одни и, не жалея, пришпоривали коней.
Версты через две, когда не стало слышно криков и выстрелов, мы остановили лошадей. Гнать в такой темноте по незнакомой дороге — чистое безумие. И так нам несказанно повезло, что ни один из коней не споткнулся, и никто из нас не сломал себе шею.
Но я рано радовался.
— Георгий, посмотри, по-моему — я ранен, — попросил Федор.
Я соскочил с коня и помог спуститься Федору. Весь рукав его кафтана был липким от крови. Темно, не видно ничего. Я снял с луки седла веревку, отмотал от нее кусок и, отрезав, перетянул ему руку почти у подмышки импровизированным жгутом, чтобы остановить кровь.
— В седле удержаться сможешь?
— Постараюсь, — сквозь зубы ответил Кучецкой.
Я помог ему подняться в седло, взял повод его лошади, сам сел на свою лошадь, и мы поехали.
Лошади шли спокойно, я их не подгонял. Дороги толком не видно, да и как гнать, если Федор может не удержаться в седле. Нам бы сейчас до любой деревеньки добраться, светильник зажечь, рану у Федора осмотреть. Жгут — в данном случае веревку — нельзя держать больше двух часов, рука омертветь может.
Деревня показалась через час пути, когда на востоке уже стало светлеть. Рассвет близок.
Добравшись до крайней избы, я постучал в ворота. Долго не было слышно никакого движения, затем открылась дверь, и крестьянин с порога прокричал:
— Кого тут ночью нечистая носит?
— Эй, холоп, здесь боярин раненый. Прими лошадей, да в избу проводи, надо помочь.
— Ах ты, беда какая! — Селянин бросился открывать ворота.
Заведя лошадей, я помог Федору спуститься на землю. Он уже сильно ослаб — стоял на ногах с трудом, его качало.
— Мешок не забудь, — прохрипел он.
— Не забуду, Федя, не забуду.
