Сергей Антонов - Темные туннели. В интересах революции. Непогребенные
— Слышь, ты… зоологическая морда! Трепись, да меру знай…
Выдав эту тираду, Аршинов сплюнул себе под ноги и замолчал.
— Ага. Вот ты себя и выдал, — закивал головой Теченко. — А я еще не соглашался с Отто, когда тот предложил вас заморозить. Теперь вижу — надо. От себя лично я бы пришил каждому по шесть лап, чтоб знали, как издеваться над живыми существами!
Толик понял — молчать больше нельзя. Иначе их обвинят во всех смертных грехах, начиная от развала Советского Союза до развязывания Последней Войны.
— Тарас Арсеньевич. То, что я скажу вам сейчас…
— О-о, ты скажешь. Обязательно. Только не сейчас, а чуть позже. Пойдемте, Исай Александрович. Там у Лютца какие-то проблемы с заправкой установки.
Пленники остались одни. Оставалось лишь ждать, пока их соизволят выслушать, и надеяться, что им поверят. Томскому даже стало смешно. Над их головами, самое большее в сотне метров, находится мир, которому вряд ли суждено восстать из руин и пепла. Давно перестали существовать понятия, которые обитатели Академлага впитали с молоком матери. Все изменилось раз и навсегда. А здесь время словно замерло.
«И почему, собственно, „словно“? Поставь себя на их место. Люди, помещенные в морозильные установки в далеких пятидесятых, выходят из них, чтобы через восемьдесят лет рапортовать партии и правительству о том, что они выжили. Они не знают о том, что произошло наверху. Готовятся к встрече с потомками. А тут заявляются три оборванца. Один из них — молчаливый карлик с невиданным зверьком, а второй — грубиян-солдафон, позволяющий себе насмехаться над линией партии. Как бы ты сам повел себя на их месте? И не помешает учесть: эти люди — узники, наказанные за преступления, которых не совершали. Есть откуда взяться и недоверию, и злобе…»
— Толян, они — то, что я думаю? — спросил Аршинов. — Их действительно законсервировали в этих блестящих банках во времена незабвенного Лаврентия Палыча?
— Как ты догадлив, Алексей, — наконец подал голос Вездеход. — Теперь они хотят сунуть в одну из блестящих банок тебя.
— Ну, на это они не пойдут…
— Если речь зашла о заправке установки, всякое может случиться, — разочаровал прапора Толя. — Хочешь не хочешь, а придется им все рассказать.
— Теперь не поверят, — покачал головой Носов. — Будут думать, что мы обманываем их ради спасения собственных шкур. Потом, конечно, им все станет ясно, но мы к этому времени… Короче, Толян, пока мы в положении пленников, никто нас слушать не станет. Говорить с этими парнями теперь надо на равных, а лучше — с позиции силы.
— Это точно! — согласился прапор. — Между прочим, я с самого начала предлагал сразу на мушку брать, а не муси-пуси разводить. А сейчас попробуй, выкрутись! Стальной проволокой, суки, связали…
Толик посмотрел на проволоку, которой были связаны его ноги. Действительно, стальная. Это было заметно по цвету металла на торце кабеля. Стальная проволока толщиной в три миллиметра. Затянули на совесть. Наверняка пользовались плоскогубцами.
Томскому не хотелось вспоминать лабораторию профессора Корбута, но ничего поделать с собой он не мог. Ведь там тоже людей прикручивали к кроватям-рамам стальной проволокой.
«Раз уж начал вспоминать, Толян, вспоминай до конца. Разве забыл об обрывках этой проволоки и о том, как ты удивился силе гэмэчелов? Имеются и более поздние воспоминания. Таль в Зале Червей. Ты ведь радовался, что удалось применить таящуюся в тебе темную силу во благо. Почему бы не попробовать еще разок? Понятное дело — принять такое решение трудно. Советчиков больше нет. Решайся, Томский! Куницын с коллегами могут образумиться, а могут и выполнить свои угрозы. Вариант „пятьдесят на пятьдесят“ тебя устраивает?»
Такой вариант Толика не устраивал, но и в очередной раз позволять мистеру Хайду управлять собой он не хотел. Опасность навсегда остаться в шкуре монстра была вполне реальна.
Решение помогли принять обрывки фраз из разговора академлаговцев. Толик не смог расслышать того, что говорил Куницын, не удалось разобрать и в сбивчивой, обильно сдобренной акцентом речи Отто. Зато одно слово из ответа Теченко он услышал очень отчетливо. И слово это было: «ненавижу!»
Томский закрыл глаза, расслабился и несколько минут ждал наступления изменений. Ничего не происходило. По всей видимости, одной ненависти Тараса Арсеньевича было мало для превращения в гэмэчела. Может, надо не расслабляться, а напрягаться? Жаль, что он не может дотянуться до бутылочки с эликсиром. Дешевый трюк, но все-таки…
Толик попробовал развести кисти рук в стороны. Кабель впился в кожу, и ничего больше.
«Чтоб ты сдох, Желтый! Где же твое маниакальное желание верховодить роботом по имении Томский? Приходи, урод, для тебя освободили местечко!»
Толик открыл глаза. Не выходит. То ли он не может вызвать приступ одним только усилием воли, то ли Желтый слишком горд, чтобы откликаться на первый зов.
«Остается смириться и ждать милости от этих замороженных особ. Они ведь добрые. Если упадешь на колени — простят. Проклятые умники. Очкастые интеллигенты. Педерасты, придумавшие атомную бомбу и приведшие мир к гибели! Душить их, не передушить…»
За мгновение до того, как Томский понял, что в его голове вертятся чужие, насквозь пропитанные ненавистью мысли, он увидел — листья на медной декоративной решетке зашевелились. Потом они сделались очень похожими на каплевидные листья Мирового Дерева, а звезда трансформировалась в лицо профессора Корбута. Медные глаза его уставились на бывшего пациента. Преображенный Томский улыбнулся своему создателю. Захотел выпрямиться во весь рост, а когда он понял, что мешают связанные за спиной руки, с легкостью разорвал кабель.
Под ошеломленными взглядами Аршинова и Вездехода, Томский освободил ноги, встал и осмотрелся.
— Толян, быстро развязывай нас! Сейчас мы им покажем!
Не обращая внимания на просьбу прапора, Толик направился к блестящим цилиндрам морозильных установок. Он еще не видел ученых, но отлично слышал их голоса. Каждое слово. Малейшие оттенки интонаций. Несмотря на приличное расстояние, звуки били по ушам, словно академлаговцы вопили во всю мощь легких.
Первым Томского увидел Теченко. Пока тот удивлялся, пытался непослушными руками сорвать с плеча автомат, Толик уже оказался рядом. Удар в челюсть отбросил зоолога к стене установки. Новым ударом Томский окончательно вырубил ученого, поднял и повесил свой автомат на плечо. На шум прибежал Лютц. В отличие от коллеги, гауптман умел управляться с оружием. Он даже успел выстрелить, но мишень оказалась слишком быстрой. Пока Отто соображал, куда мог подеваться Томский, тот, лавируя в дебрях аппаратов, оказался у противника за спиной. Точный прием свалил Лютца на пол. Толик вырвал из рук немца «калаш» и отшвырнул его далеко в сторону.
— Встать! Хенде хох!
Куницын не пытался оказывать сопротивление. Просто поднял руки и с выражением покорности на лице ждал приказов.
— Помогите дружку, — Толик поразился хриплости собственного голоса. — И освободите тех двоих… Быстро!
Куницын с Лютцем подняли Теченко. Он слабо держался на ногах и мог передвигаться, лишь опираясь на плечи товарищей.
Томский наблюдал, как ученые развязывают Аршинова и Вездехода, и никак не мог понять, когда его ребята успели стать для него «теми двоими»?
Необходимости в быстрых и четких действиях больше не было. Толик не знал, что ему делать дальше. Совсем недавно у него была какая-то цель, а теперь в голове извивались, сплетались в причудливые клубки странные мысли. О Мировом Дереве, которое не отбрасывает тени; о чистом свете и раскрепощенном разуме. Томский чувствовал, что должен выйти из транса, пока не случилось непоправимое. Но как? Ущипнуть себя за руку? Толик поднес руки к лицу. На запястьях виднелись глубокие, кровоточащие ссадины. Вспомнил. Он разорвал стальную проволоку. Сделал то, что под силу только гэмэчелу. Он и есть гэмэчел. Или все-таки охотник, который должен найти дорогу к своей избушке? Нить Ариадны… Путеводная звезда… Томский сунул руку в карман и тут же выдернул ее обратно. Что-то обожгло ему пальцы. Что-то, чего не следовало касаться гэмэчелу.
Когда Толик попытался вновь добраться до пуговицы в кармане, пальцы на руке одеревенели и отказывались сгибаться. Лишь страшным напряжением воли Томский добрался до пуговицы и сжал ее в ладони. Боль от ожога сменилась ноющей болью в запястьях. Яркие краски померкли. Звуки стали тише. Добро пожаловать в реальность!
Толик разжал ладонь. Хватит таскать пуговицу в кармане. Она, как и положено оберегу, должна висеть на груди.
Глава 23
КАК НАМ ОБУСТРОИТЬ МЕТРО
Аршинов толкнул Лютца в грудь, усаживая его на свой стул. Обвел взглядом всю троицу и улыбнулся:
![Джек Вэнс - Умирающая Земля. Сб. [Умирающая Земля. Машина смерти. Глаза Верхнего мира. Большая планета.]](/uploads/posts/books/60504/60504.jpg)
![Сергей Антонов - МЕТРО 2033: В ИНТЕРЕСАХ РЕВОЛЮЦИИ [Темные туннели 2]](/uploads/posts/books/101737/101737.jpg)
