Солдат и пес 2 (СИ) - Советский Всеволод

Пока загружались в УАЗ, мои размышления продолжились, придя к промежуточным итогам. И еще не закончив разворачиваться на узкой, неудобной для езды улочке, Романов внезапно спросил:

— Сергеев! Есть первичные соображения?

— Так точно, — прозвучал уверенный ответ.

— Излагай.

И я изложил то, о чем уже сказано выше.

— Разумно, — со сдержанным одобрением оценил полковник — так, что непонятно: то ли он думал то же примерно самое, то ли мои слова стали катализатором для его уже собственных дальнейших соображений… Если и так, я огорчаться не стал. Главное сейчас общее дело, а о своей сверхзадаче я всегда помню.

УАЗ повернул на главную улицу — вон сельсовет, вон болотный «Москвич» Петра Петровича… И здесь я добавил:

— Товарищ полковник, и еще одно…

— Слушаю.

— Прошу вашего разрешения с Синяковой поговорить мне лично. В силу особых обстоятельств я считаю, что это будет продуктивнее. Вы понимаете, о чем я.

Сказал я Романову, а недвусмысленное движение плечами сделал Смольников. Видать, туманные слухи, блуждавшие по части, до него достигли и прежде. А тут, с моими словами, туман взял и расступился.

Не знаю, как взводный с этической точки зрения расценил данное открытие. Во всяком случае, просто промолчал.

Командир молча подрулил к сельсовету, тормознул.

— Посмотрим, — буркнул он.

Не сомневаюсь, что шеф расценил мое предложение как разумное. Но решил выдержать дистанцию.

— Ну, идемте, — сказал Романов, подтянув ручник.

— Вы идите, — сказал Смольников, — а я тут посижу. Чего собак зря таскать?.. Сергеев, Грома оставь, не переживай.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

Я обошелся сухо-уставным ответом, хотя про себя немало подивился. Никак, просчитал что-то старлей, увидел особые отношения между своим начальником и своим же подчиненным. Это, конечно, не очень хорошо… то есть, лучше бы этого не было, но и шило в мешке трудно спрятать. Остается положиться на дисциплинированность Смольникова. Старый служака, он если и заметит намек на какой-либо «секретный фарватер», то по огромному опыту решит, что в эту сферу лучше не соваться. Просто не замечать ее.

— Алексей Петрович, думаю, что мы надолго, — обернулся полковник.

— Ничего. Порядок.

— Ну, смотри.

И мы с командиром вышли. Сдается мне, что и Романов смекнул — Смольников увидел и услышал больше, чем надо бы по службе. Это не то, чтобы проблема… но, видимо, дополнительный разговор между офицерами состоится.

В сельсовете стоял очень характерный советско-канцелярский запах: залежалых, мягко-пыльных бумаг, силикатного клея, чернил… Кабинет председателя находился в центре, под фронтоном, дверь была чуть приоткрыта, из нее в полумрак коридора падал световой сектор. Приглушенно звучали голоса.

Мы вошли в ярко освещенный кабинет. Председатель сидел во главе стола, Петр Петрович пристроился рядом. Наташу старики за отдельный столик, угостили чаем с сухарями — простецкое деревенское гостеприимство. Чай Наташа действительно пила; грызла ли сухари — сказать не могу, а вообще вид у нее был отрешенный, как у буддийского монаха в состоянии медитации, или же у православного, узревшего Фаворский свет. К чашке, впрочем, она прикладывалась, отпивала маленькими глоточками.

— Ну, — спросил Романов, войдя, — как здесь у вас?..

— Более-менее, — ответил Петр Петрович. — Дамочка в ступоре, еще не вышла. Ну, мы ее и не донимаем, сама отойдет. Видать, хлебнула лиха.

Полковник мельком глянул на нее.

— Да уж, — буркнул он.

Я тоже посмотрел на Наташу. Она заметно осунулась, постарела, что ли. Волосы были разлохмачены. Но даже при этом она была необычайно привлекательна, настолько много было в ней заряжено от сущности Инь, от всемирной Афродиты. Взгляд мой задержался, точно ее женский магнит притянул его…

И она ответно взглянула на меня. Первые секунды взгляд был такой как прежде, плывущий по метафизическим пространствам… а затем вдруг в нем промелькнуло нечто осознанное… а потом осознание превратилось в смятенное чувство.

— Это… — пробормотала она, — это ты?

— Я.

Признаться, я постеснялся сказать: Наташа. Промолвил:

— Я. Это я, Наталья Владимировна.

— Боря! — воскликнула она. Отставила чашку в сторону. — Боря!!! — вскричала с неистовой силой, вскочила и бросилась ко мне.

Признаться, я этого никак не ждал. Прочие и того менее.

Наташа бросилась ко мне на шею, обхватила крепко-крепко, прижалась… И я ощутил, как она содрогается в беззвучных рыданиях.

— Расколдовалась, — обалдело пробормотал Василий Иванович, а полковник с Петром Петровичем понимающе переглянулись.

Ну что тут поделаешь?.. Женщины они такие… женщины. Я успокаивающе обнял ее, гладил по затылку, плечам, спине — а присутствующие старались деликатно делать вид, что этого не замечают. Не то, чтобы не замечают, нет — а делают вид, что все нормально. Что взрослая баба, только что схоронившая мужа, сходит с ума от пацана, который ей в сыновья годится.

— Наталья Владимировна, — докторским голосом проговорил я. — Все хорошо. Успокойтесь.

Она как будто бы и вправду начала успокаиваться. Шмыгнула носом, немного отлипнув от меня, вытерла глаза. Обернулась. Вроде бы начала соображать, что находится в каком-то помещении среди незнакомых людей… А вот и один знакомый!

— З-здравствуйте, Евгений Палыч, — чуть запнувшись, пробормотала она.

— Здравствуйте, — очень нейтрально ответил командир.

— Я… — она отодвинулась от меня, — извините, это я в шоке, вот только вроде бы в себя прихожу…

— Понимаем, — сказал Петр Петрович.

Она вздохнула:

— Эх! Понимаете… Боюсь, не понимаете.

Отступив, она села на свое место, посмотрела на недопитый чай так, точно не догоняла, что это за чашка, откуда она взялась.

С улицы донеслось характерное тарахтение двухтактного мотоциклетного мотора, быстро приближающееся.

— О! — воскликнул председатель. — Едет!

Из дальнейшего его короткого комментария выяснилось, что у здешнего участкового инспектора милиции Вадима Герасимова под началом находятся оба села: Стрельчиха и Иваниха, а опорный пункт находится в Стрельчихе — такая вот административная закавыка.

Трескотня мотора совсем приблизилась, затем заглохла, затем по коридору гулко застучали уверенные шаги. В комнату, на ходу сняв шапку, вошел молодой светловолосый младший лейтенант милиции.

— Здравствуйте, товарищи! Василий Иваныч, наше вам! Петр Петрович, и ты тут⁈ Здорово… Товарищ полковник! Как говорится, рад вас видеть!

Романов смерил «младшого» взглядом сверху вниз:

— Здравия желаю. Мы знакомы?..

— Немного. Виделись однажды в райисполкоме. Где-то полгода назад, в самом начале весны… Не помните?

— Не припомню.

— Ну, ничего! Можно сказать, заново познакомимся.

— А ты чего так долго-то? — спросил председатель.

— Да как же! Цыгане у нас в Стрельчихе объявились, ты слыхал?

— Так, краем уха от Рафаилыча…

— Ну, вот тебе и край уха. Купили дом, старуха Семеновна померла, помнишь ее?..

— Так, немного.

— Ну вот, померла она, дом опустел, ну вот они купили. Семья, детишек штук шесть. Прописались, все честь честью. А народ волнуется! Сейчас, дескать, начнется у нас тут цыганский сабантуй! Эти вселились, через год их тут целый табор будет, и что тогда?.. А у них все по закону, как к ним придерешься⁈ Никак. Я теперь голову ломаю, между нами говоря. Не было печали! Сейчас-то у них и верно, тихо-мирно, а потом и в сам деле понаедут всем кагалом, глядишь, и попрет со свистом такое, что греха не оберешься!

Говоря это, он по-свойски подсел к столу, и вообще в комнате среди сидящих остался один стоящий — я.

Романов это заметил:

— Сергеев! Ты пока успокой Наталью Владимировну, поговори с ней… Сядь, вон стул свободный.

Я присел и стал свидетелем выяснения межведомственных отношений.

Естественно, представитель МВД стал выяснять, что произошло на подконтрольной ему территории. Ответное слово взял Романов — на голубом, так сказать, глазу он поведал, что к нему обратились из КГБ, и не в службу, а в дружбу попросили оказать силовую поддержку. По их, дескать, чекистским данным, в Иванихе скрываются два исключительно опасных типа, взявшие в заложницу женщину, да еще и вдову недавно умершего нашего замполита…