Кровавая весна 91-го (СИ) - Шу Алекс

— Фуух, — Николай Иванович, сыто отдуваясь, отодвинул пустую тарелку. — Рассказывай, как дела в школе?

— Нормально дела, — пожал плечами Максимов. — Сегодня на алгебре, до того как меня отпустили с уроке, интеграл, формулу Ньютона-Лейбница изучали. Доклад о международном положении на Ближнем Востоке для комсомольского собрания вместе с одноклассницей подготовил. Сегодня после уроков она должна зачитать. А так всё идёт своим чередом, учусь, занимаюсь спортом.

— Как успехи в карате? — лукаво прищурился отец. — Осваиваешь смертоносные удары?

— Не такие они уж и смертоносные, — хмыкнул Андрей. — Так фигня, показуха сплошная. Бокс лучше.

— Да ты что? — развеселился батя. — А кто когда пошел на карате, прыгал от счастья и мне все уши прожужжал о смертельном боевом искусстве? А сейчас бокс лучше? Интересно, с чем связано это умозаключение?

— Так получилось, постоял с одним боксером, — нехотя признался Максимов. — Он меня за секунду сделал. Сперва в нос левой дал, потом в бороду правой.

— Так может он разрядник какой, — рассудительно заметил отец, — А ты карате меньше года занимаешься.

— Может и так, — вздохнул Максимов. — Но дело даже не в этом. Я просто понял одну вещь. Вот смотри, при прочих равных удар ногой занимает больше времени чем рукой. Поэтому защититься от него легче. Можно закрыться предплечьем, отпрыгнуть в сторону, контратаковать, пробить в начале движения, сделать шаг навстречу и поймать ногу на захват. Вариантов на самом деле масса.

— В карате тоже есть удары руками, — возразил Николай Иванович.

— В классическом карате они часто наносятся от бедра, особенно правой рукой, находящейся сзади левой. В боксе техника проще, эффективнее, основана на естественной биомеханике тела. Рука уже находится в боевом положении её достаточно подтолкнуть корпусом и разогнуть. Джеб, прямой правой, оверхэнд получаются резче и мощнее, — Максимов увлекся любимой темой и сам не заметил, как стал «умничать» и употреблять специфические термины.

— Ты где этих слов нахватался? — изумленно глянул отец. — Естественная биомеханика, джеб, оверхэнд. Никогда раньше от тебя подобного не слышал.

«Черт, сильно увлекся, надо контролировать себя».

— Просто в последнее время много читаю, — Андрей смущенно улыбнулся. — Учебник по боксу у друга, разные переводы по боевым искусствам, общаюсь с боксерами и каратистами, анализирую.

— Анализ и попытка оценить, это хорошо, — улыбнулся батя. — Отличная тренировка ума. Растешь сынок, взрослеешь, пытаешься глянуть на то, чем занимаешься со стороны, непредвзято, не слушая чужих хвалебных речей. Правильно делаешь.

— Пап, а что мы о всё обо мне? Давай о тебе поговорим. Как дела на работе?

— Тебе действительно интересно? — прищурился отец.

— Конечно, — подтвердил Максимов — Мы же родные. Да и хочется узнать как и чем дышит сегодня самый большой завод в городе. Там же куча народу работает. Предки Вадика, отец Сани и ещё много наших знакомых.

— Знаешь, сынок ты уже парень взрослый, поэтому буду с тобой откровенным, — вздохнул отец. — У меня ощущения, что мы идём к катастрофе. И это не только завода касается. Талоны эти, кооперативы, пустые прилавки, спекулянты, выползшие из всех щелей, ставшие коммерсантами и продающие, практически перекупленные товары из государственных баз и магазинов. Хозрасчет, борьба с алкоголизмом, кооперация, все делается как-то криво, больше напоминает судорожные метания туда-сюда. Такое впечатление, что наши начальники на самом верху, толком не знают, чего хотят.

Вот смотри, — после небольшой паузы продолжил Николай Иванович, — у нас ещё с конца шестидесятых годов на базе завода работала научно-техническая лаборатория. Улучшала характеристики разрабатываемых узлов и агрегатов сельскохозяйственной и специальной техники, предлагала новые разработки. У Игоря Анатольевича — начальника лаборатории, вся стена в грамотах и благодарностях за изобретения и рационализаторские предложения. И что? А то, что первым делом в рамках хозрасчета вместе с сокращением продукции, уменьшили финансирование. И несколько уникальных специалистов, известных за рубежом, просто послали на фиг завод, и свалили работать в кооперативы и другие соцстраны. Там им дали гораздо лучшие условия, высокие зарплаты и буквально на руках носят. А ведь могли приносить пользу стране, но оказались не нужными. Дальше — больше, думаю, большой тайны не открою, весь город все равно в курсе, что на нашем заводе есть отдельное предприятие, связанное с оборонкой, так называемый «почтовый ящик» с отдельным входом. Ребята трудились на благо страны, их продукция была нужна Родине. А сейчас производство закрыли, их заставили кастрюли клепать! Кастрюли, только представь! И они очень убогие выходят, никому нахрен не нужны — больше на каски похожи, чем на посуду. То, что они делали раньше, многие страны в Африке, Азии, готовы за миллионы покупать. Но плевать, пусть уродские кастрюли штампуют, млять. У кого-то на самом верху, точно кукушка поехала, мать его!

— Бать, я вчера в фотках копался, документы на глаза попались, — осторожно заметил Андрей. — Я свидетельства видел, сертификаты и даже благодарность от министра. Ты же сам изобретатель и рационализатор. Матушка говорила, тебя в разные страны работать приглашали, готовы были платить огромные деньги. Она на тебя до сих пор дуется, что отказался. Сам же сказал, всё идёт к катастрофе. Зачем тебе тонуть вместе со всеми? Изменить ты ничего не можешь. Может лучше согласиться?

— Сынок, ты не понимаешь, — вздохнул Николай Иванович. — В шестидесятых годах, мы, будучи студентами политеха, мечтали приносить пользу Родине. Когда-то думали, наши изобретения прославят страну, дадут новый технологический рывок. Учились не ради галочки, действительно были увлечены, горели идеями и мечтами. Далеко не все, конечно, но многие. Двадцать три года назад я первый раз ступил на порог цеха «Агрегатмаша». Прошел путь от мастера участка, до главного инженера. Люди мне верят, надеются на меня, тут уже всё стало родным, и всё это в один момент бросить? Я так не могу.

Максимов мудро промолчал. Что он мог сказать? Поведать Воронову-старшему, что дальше будет ещё хуже: страны не станет, многие заводы пойдут под нож, инженеры, мастера, специалисты будут поставлены на грань выживания, доценты и доктора наук начнут торговать на рынке, а главным критерием успешности будет не ученая степень и полученные знания, а умение зарабатывать махинациями и аферами миллионы. Рассказать отцу о бандитском беспределе девяностых, расстреле парламента, войнах в Приднестровье и Чечне, коррупции, «прихватизации», разворовывании страны, других особенностях правления «Царя Бориса»? Не поверит. Слишком фантастично звучит. Даже сейчас, когда «процесс пошел». Он бы на месте отца точно не поверил. Да ещё бы подзатыльником слишком «умного» сынулю наградил, чтобы глупости не говорил.

— Так что сынок, такие дела, — вздохнул Николай Иванович. — Я остаюсь на заводе. Пока есть надежда, буду пытаться что-то сделать. А дальше видно будет.

В прихожей заверещал телефон.

— Сиди, пап, я возьму, — Андрей вскочил и быстрым шагом вышел в коридор. Схватил телефонную трубку:

— Алло.

— Андрей⁈ — в мамином голосе явно слышалось удивление. — Ты почему дома?

— Голова болела, школьная медсестра отпустила с уроков на один день, — честно признался Максимов.

— Слушай тут такое дело, — в мамином голосе явственно слышалось смущение. — Я хотела отца попросить, но раз ты уже дома…

Анастасия Алексеевна сделала паузу.

— Говори, мамуль, — подбодрил Максимов.

— Можешь по магазинам пробежаться? Молока взять, сметаны, сахара, хлеба, яиц и ещё кое-чего. Я сегодня собиралась медовик сделать. Отец денег даст.

— Без проблем, — заверил Андрей. — Хоть сейчас.

— Тогда дай отцу трубку, — попросила мать.

— Секунду.

Максимов прижал ладонью микрофон и крикнул:

— Пап, это мама. Тебя зовет…

Улица встретила Андрея теплыми лучами весеннего солнца. Прохладный ветерок, играясь, теребил куртку, даря ощущение свежести. Остатки подтаявшего снега расползлись грязными лужами на асфальте. На первых уже набухших почках уже кое-где проклевывалась зелень будущих побегов.