Баба Люба. Вернуть СССР 3 (СИ) - Фонд А.

Анжелика скрылась обратно в доме, а мы выскочили за калитку.

Орала и плакала тётка Шура. Напротив неё стоял чёрный автомобиль с тонированными стёклами, из которого высунулся огромных размеров коротко стриженый мужик с золотой цепью с крестом на бычьей шее. Примечательно, что цепь была толщиной с палец, а столь увесистому кресту мог позавидовать любой настоятель церкви.

— Я вам русским языком повторяю! Я в этом доме живу всю жизнь! Я здесь родилась! Моя мамка здесь родилась! И моя бабка тоже! И ни про какую землю я не знаю! И знать не хочу! Это всегда был наш двор! И огород наш!

— Ещё раз повторяю, — монотонно-угрожающе выплюнул слова мужик, — мы выкупили всю землю по этой улице. Освободите её. Срок — четыре дня. Потом приедет бульдозер и всё снесёт.

— Ах, ты ж божечки мои! — охнул дед Василий и растерянно посмотрел на меня. — Как же так?

— А вы кто будете? — спросила я мужика.

— Тебе, мать, чего надо? — скользнул по мне неприветливым взглядом мужик.

— Я тебе не мать! Я здесь живу! — отрезала я, — что за землю ты выкупил и почему не посоветовался с жильцами?

— Буду я отчитываться перед всякими! — рявкнул мужик и сурово припечатал, — срок вам — четыре дня! Вся улица. От первого дома до двадцать шестого. Всё!

Он закрыл тонированное стекло и автомобиль, взревев, покатил прочь.

— Ой, что теперь буде-е-е-ет! — тоненько, на одной ноте, завыла тётка Шура.

— Люба, что теперь делать? — на деда Василия было больно смотреть.

— Так! Тихо! — велела я и скомандовала, — пошли в дом.

— Так у Шурки же тоже, — запричитал дед Василий. — И другие соседи. Пётр Фомич вон тоже, и Алевтина Степановна…

— Отец, — сказала я строгим голосом, — прекращай причитать. Ещё ничего не случилось. Ну, приехал какой-то мудак, поугрожал. К тому же не нам, а соседке. Документов он не показал. Поэтому давай заранее не паниковать. Пошли в дом, говорю.

Но дед Василий уже «поплыл», съежился, втянул голову в плечи и побрёл за мной во двор, еле-еле переставляя ноги. На улице осталась голосить тётка Шурка. На шум начали выглядывать другие соседи.

— Люба, как же так? Как так-то? — он сел как-то боком на деревянный чурбачок, обхватил голову руками и, раскачиваясь, тихо стонал на одной ноте.

Это меня разозлило окончательно.

— Хватит! — рявкнула я, и дед очнулся и посмотрел на меня испуганным, но уже более осмысленным взглядом. — Прекращай голосить, Василий Харитонович. Детей мне перепугаешь.

— Ну, так сама же видишь… — растерянно развёл руками он.

— Вижу! — спокойно сказала я, — во-первых, он угрожал не тебе. Во-вторых, у нас есть ещё аж целых четыре дня, в-третьих, если даже всё рухнет, то тебе есть, где жить. Хоть у меня, хоть в Тамаркиной квартире. Она, кстати, сейчас пустует. Так что на улице ты не окажешься. И не забывай, я ведь работаю в ЖЭКе. Так что кое-какие связи у меня есть. Завтра вернусь в город, пойду к своему начальнику и попрошу всё выяснить. И у нас есть Олег. Ну, помнишь, юрист, который помог тебе дом вернуть?

— Наверное, не надо было этот дом возвращать, — тяжко вздохнул старик, — это меня боженька наказал…

Я ещё минут десять уговаривала его не раскисать. Очевидно, Любашин отец относился к той категории людей, для которых любое потрясение сродни апокалипсису. И они раскисают от малейшего дуновения ветерка перемен.

Но ничего, выход есть всегда. Во всяком случае, должен быть.

С ребятами — Олегом и Игорем — я встретилась на следующий день, когда мы с Анжеликой уехали в город.

Мы всё никак не могли пересечься: то у Игоря приболела мать, и он ездил с нею в санаторий, то Олег улетал на свадьбу к сестре в Кишинёв. Так что наш будущий бизнес всё отодвигался и отодвигался. А сейчас причина у меня была железная, поэтому им пришлось отложить все насущные дела и таки встретиться.

— И он дал четыре дня… точнее уже три, — со вздохом продолжила я и печально вздохнула.

— Так, документы на ваш дом я помню, — задумчиво кивнул Олег, — а вот по земле вопрос нужно выяснять. Если земельные участки принадлежали сельсовету, то это одно, если какому-то предприятию — другое. В общем, я посмотрю, кто там собственник, и потом скажу.

— Только ты поскорее, пожалуйста, а то мужик тот сказал, что с бульдозерами приедет и всё снесёт. Отец волнуется, соседки плачут. Они же всю жизнь там прожили.

— Я постараюсь, — вздохнул Олег, — но вы готовьтесь к переезду. Если там серая схема, то ничего уже не сделаешь.

Я внутренне вздрогнула. Что значит, ничего не поделаешь⁈ Нет, я смириться и тихо сложить лапки не могу.

Я задумалась. И тут одна занятая мысль пришла мне в голову.

— Любовь Васильевна, мы в прошлый раз так ничего и не порешали по бизнесу, — вернул меня к реальности Игорь. — Время-то идёт.

— Ну, деньги у меня есть, — сказала я, — но сам понимаешь, сейчас их тратить я не могу, пока с отцовским домом вопрос не прояснится. А то я вложу, у отца дом снесут, а что я потом буду делать? У меня двухкомнатная квартира и полный дом людей. В смысле детей. Старику там будет некомфортно. Дети, они же шумные, а ему днём поспать часок надо, чтобы всё тихо было. Так что ему отдельное жильё всё равно надо. К тому же он в квартире не хочет. Всю жизнь в деревне прожил.

— Да я понимаю, — кивнул Игорь, — просто хотелось бы какой-то определённости.

— Определённость будет, — пообещала я и рассказала ситуацию, — в общем, у меня есть пай моего зятя. Он в коме, и, скорее всего не выйдет. Но, даже если и выкарабкается, то ему будет не до завода. И там нужно деньги вложить, за паи. Одна я стопроцентно не потяну. Мы могли бы втроём выкупить весь пакет.

— Что за завод? Сколько процентов? — живо заинтересовались ребята.

Я коротко обрисовала ситуацию, и они прямо вдохновились. Игорь вообще размечтался со временем весь завод под себя взять. Он пообещал всё выяснить о позициях завода (вдруг он там банкрот или ещё что-то), через знакомых. Олег тоже был озадачен, ну а я, распихав свои проблемы на других, с чистым сердцем отправилась в Дом молитв.

Всеволод меня, как оказалось, уже давно ждал. Не успела я войти в зал, как он кивнул головой, поманив в свой дом. Видимо, разговор предстоит серьёзный. Я прошла через весь огромный зал для молитв, провожаемая злым взглядом лучезарной Марины, прошла через двор, где цветы сестры Инны пышно разрослись и пьянили пряными ароматами. И вошла в дом старейшины.

— Любовь Васильевна, проходите! — сказал Всеволод.

Ну ладно, я прошла по обыкновению в библиотеку.

— Не туда! — крикнул из соседней комнаты Всеволод, — сюда идите, в кабинет. Здесь никто не подслушает и не помешает.

Мда, начало было многообещающим. Прямо уж любопытно стало.

Я вошла в кабинет старейшины «Союза истинных христиан» и огляделась. Здесь обстановка коренным образом отличалась от обстановки остальных комнат. И хоть я нигде, кроме библиотеки не была, но, проходя через прихожую, мельком видела через распахнутые двери другую комнату — и везде обстановка была у Всеволода крайне аскетичная.

Здесь же, наоборот, дубовые резные стеллажи для книг, часть открытые, часть — закрытые. Явно работа непростого краснодеревщика. Посередине кабинета — массивный стол, крытый зелёным сукном, стул, где сидел сам старейшина, напоминал небольшой трон, инкрустированный дорогим поделочным камнем камин, на полу — затейливые узоры паркета и небольшой ковёр ручной работы под двумя мягкими креслами.

Мда, а Всеволод-то, оказывается, тот ещё гедонист-затейник. Никогда бы не подумала.

— Нравится? — просто спросил старейшина и я кивнула.

Ну не буду же я ему говорить, что обстановка меня ошеломила. Не то, чтобы я никогда раньше такого не видела, видела, и не такое, но вот кабинет этот был как бы чужеродным элементом, который, казалось, выдернули из другой обстановки и поместили сюда, в убогое аскетичное хозяйство закоренелого холостяка.