Александр Рибенек - Гиблое место
Решили выслушать в первую очередь Ваську, узнать, что он думает по этому поводу. Побледневший парень вышел вперед и повернулся к своим товарищам. Набрав в легкие побольше воздуха, он начал:
— Вот тут товарищ Звягинцев сказал о моем отце, что он — «враг народа» и искусно маскировался все это время. Мой отец родился и вырос здесь. Одним из первых вступил в партию, участвовал в создании ячейки в нашем районе. Воевал в гражданскую, лично знаком с товарищами Буденным и Ворошиловым…
— Никто не умаляет его прошлых заслуг, Головин, — перебил его Звягинцев. — Речь идет о сегодняшнем дне. На данный момент твой отец — враг Советской власти!
Толик увидел, как Васька побелел и сжал кулаки. Это состояние было ему знакомо. Парень и так был на взводе, но теперь… Должен был последовать взрыв, и он не заставил себя ждать.
— Отец никогда не был врагом Советской власти! Он — честный человек! Вы же все его хорошо знаете… Как же вы можете так говорить о нем? Он виновен не больше каждого из вас, здесь присутствующих!
— Так ты что, Головин, сомневаешься в компетентности наших органов? Хочешь сказать, они могут ошибаться? Может, и остальных «врагов народа» осудили неправильно? — вмешался председательствовавший на собрании Лыков.
— Я не знаю, как там обстоят дела с «врагами народа» в других областях, а у нас многих осудили неправильно! Я знаю тех, кто приезжал к моему отцу в сторожку, это — хорошие люди, верные партии! — запальчиво выкрикнул Васька.
— Ну хватит! — перебил его комсорг. — Теперь нам окончательно ясна твоя позиция. Кто хочет выступить по этому поводу? Свинцов, ты вроде бы хотел?
Толик, с ужасом осознавший, что Васька своим выступлением погубил себя, надеялся, что Петька забудет о нем. Не забыл… Он встал и обреченно поплелся на место, где перед этим стоял Васька. Поравнявшись с другом, он опустил голову, чтобы не видеть его взгляда. Он не мог глядеть в его глаза, потому что знал, что должен сказать и что последует за этим…
— Товарищи! Что я могу сказать по этому поводу? Комсомолец Головин был моим другом все эти годы, но теперь я просто обязан сказать, что ты не прав, Василий! У нашего государства много врагов, как внешних, так и внутренних. Задача в том, чтобы вовремя распознать их и нейтрализовать… Я не могу сказать ничего плохого про Ивана Андреевича, но… Не думаю, что люди, приезжавшие к твоему отцу, стали бы вести какие-нибудь разговоры при тебе. Ты не мог постоянно находиться при них, поэтому не можешь точно утверждать, чем они занимались в твое отсутствие. Думаю, у сотрудников НКВД были какие-то основания для ареста…
Закончив свое короткое выступление, он пошел на место, чувствуя, что его речь не удовлетворила ни Лыкова, ни Звягинцева. Видимо, от него ожидали более жесткого выступления. Секретарь райкома что-то сказал комсоргу, и тот кивнул, соглашаясь.
— Так, товарищи, кто еще хочет выступить?
— Можно мне? — услышал он голос Лизы.
— Конечно, Семенова, — улыбнулся Лыков. — Выходи сюда.
Лиза встала на то место, где совсем недавно стоял он, и заговорила, от волнения теребя кончик своей косы, перекинутой через плечо и спадавшей на ее грудь:
— Ребята, все мы не первый год знаем Васю. Он всегда был примерным комсомольцем и хорошим товарищем. Теперь поставьте себя на его место… Его отца арестовывают, предъявляют очень серьезные обвинения. Разве можно с него сейчас спрашивать что-либо? Он еще и опомниться не успел, а вы уже лезете к нему со своими суждениями! Вы сами провоцируете его на эти выступления, товарищи!.. Что же касается его отца… Я хорошо знаю Ивана Андреевича и тоже не верю, что он мог быть врагом Советской власти. Я уверена, что это — какая-то ошибка. Думаю, скоро во всем разберутся, поэтому давайте не будем торопиться. Осудить всегда успеем.
Она ушла на место, а среди комсомольцев послышался возмущенный ропот.
— Кто еще хочет выступить?
Дальнейшие выступления были не такими осторожными, как у него, и совершенно противоположными по смыслу речи Лизы. Все обличали «врага народа» Головина-старшего, досталось крепко и Ваське за его слова.
— Ну, по-моему, тут все ясно, товарищи, — сказал Лыков, завершая длившееся почти два часа собрание. — Давайте подведем итоги. Головин, — обратился он к Ваське, — выслушав своих товарищей, что ты можешь нам теперь сказать?
— То же, что и говорил, — твердо ответил тот. — Отец — не враг Советской власти! Я не отрекусь от него, как вам того хочется!
Лыков усмехнулся и обратился к комсомольцам:
— Все слышали?.. Итак, какое примем решение по данному вопросу?
— Исключить Головина из комсомола! — послышались голоса.
— Хорошо, ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы исключить Василия Головина из рядов комсомольской организации?
Вверх дружно взметнулись руки. Судьба Васьки была решена.
— Кто против?
Одинокая рука поднялась над головами. Рука Лизы…
— Кто воздержался?
Толик поднял свою руку.
— Хорошо, вопрос решен.
— И Семенову тоже надо исключить, — сказал кто-то в зале.
Он поискал глазами говорившего, но не смог найти. Послышались голоса:
— Правильно! Верно! Таким не место среди нас!
Со своего места поднялся Звягинцев.
— Товарищи комсомольцы! Благодарю вас за то, что быстро отреагировали! Таким, как Головин, не место среди передовых рядов молодежи. Но и перегибать палку нельзя! Семенова, конечно, проявила политическую близорукость. Но я уверен, что она подумает над своими словами и поймет, что была не права. Некоторым, — его взгляд остановился на Свинцове, — тоже не мешало бы подумать. Так что, думайте, анализируйте, взвешивайте. Спасибо за внимание. До свидания.
Звягинцев ушел. Был зачитан протокол собрания. Ваську исключили из комсомола, Лизе был объявлен строгий выговор с занесением в личную карточку. Он же не получил никакого взыскания.
Ему было стыдно взглянуть в глаза другу. Честно говоря, он испугался. Испугался, что его неправильно поймут, выгонят из комсомола. Для него комсомол был всем. Всегда активный участник всех дел, начинаний, энтузиаст комсомольской работы, он не мыслил своего существования без него. Поэтому и не проголосовал ни за, ни против. Высказался наиболее осторожно, чтобы и не восприняли, как прямую поддержку Васьки, и другу попытаться помочь выбраться из этой щекотливой ситуации. Ведь согласись Васька с его словами, и все могло бы быть по-другому…
А Лиза не испугалась. Даже рискуя быть исключенной из комсомольской организации, она рьяно защищала Ваську и его отца. Для нее личное было выше общественного. А вот у него общественные дела всегда стояли на первом месте. Она не сомневалась в своей правоте, а вот он сомневался, что отец Васьки ни в чем не виноват. Правильно сказал Петька: органы не могут ошибаться!..
Васька прошел с Лизой мимо него, будто и не заметил. Но он-то знал, что Головин был обижен на своего друга. Он пошел сзади, шагах в десяти, не решаясь подойти и заговорить.
А на улице их уже ждала толпа во главе с Санькой Рябым.
— Идет! Враг народа идет! — послышались голоса.
Рябой подскочил к Ваське с перекошенным от злости лицом.
— А, сволочь! За сколько Родину продал?
Ваську сбили с ног и долго пинали. Лиза пыталась вмешаться, остановить это побоище, но разъяренные парни не обращали на нее никакого внимания. А он вообще не стал вмешиваться. Что-то не пускало его. Ни помочь не мог, ни присоединиться к другим. Молча отвернулся и побрел домой, на ходу размазывая слезы. Детство закончилось, начиналась взрослая жизнь, жестокая, со своими законами…
Лиза поздно вернулась домой. Пока помогла Ваське добраться до дома, пока обмыла ему разбитое лицо, смыла кровь, сготовила ужин, прошло много времени. Добралась до дома, когда уже было темно.
Осторожно прикрыв за собой дверь, она хотела незаметно проскользнуть в свою комнату. Не тут-то было… Вспыхнул яркий свет, и она увидела отца. Как всегда пьяного…
— Ну, и где ты была?
Она подумала, что нет смысла врать.
— У Васьки.
— Так…
Отец подошел к ней. На его руку был намотан ремень.
— А ты знаешь, что он — сын «врага народа»? Ты понимаешь, что всех нас губишь?
— Иван Андреевич — не «враг народа»! Ты же его давно знаешь, пап! Неужели ты веришь во все это?
Отец не ответил. Только сказал:
— Приходил секретарь райкома комсомола товарищ Звягинцев. Рассказал о твоем недостойном поведении на собрании, просил провести разъяснительную работу… Что будем делать? Сама завтра покаешься в своих ошибках или?..
— Но пап!..
Отец кивнул головой.
— Понятно. Значит, будем проводить разъяснительную работу. Подымай подол!
— Нет! — твердо ответила она. — Это ты раньше мог измываться надо мной и мамой! Теперь все! Не позволю!
Его глаза налились кровью. Наотмашь, сильно он хлестанул ее по лицу.
— Ах ты, сучка! Отцу перечить? Я тебе покажу и Ваську, и комсомольское собрание, и как родителей не уважать! Курва! Тебе наплевать на нас? Этот придурок попал благодаря своему языку, и ты хочешь? Убью, гадина!
