Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы
― Не от туберкулёза, полагаю, ― обыденным тоном произнес Китс, внимательно вглядываясь вперед в поисках заведения Кьюзака. ― Чаще всего это выглядит как туберкулёз, или что-то настолько к нему близкое, что доктора даже не удосуживаются продолжать осмотр. Так случилось и с моей матерью. Он пошел быстрее, и Кроуфорду пришлось утереть глаза и прибавить шагу, чтобы не отстать. ― Оно подбиралось к ней долгие годы. Я… знал, что это я виноват, даже когда был ребенком ― когда мне было пять, я стоял под дверью в ее спальню со старым мечом, надеясь защитить ее от существа которое мне приснилось. Я даже не уверен, что это был меч, помню только, что он был из железа. Однако, все было тщетно. Он остановился, и когда он обернулся, в его глазах тоже стояли слезы. Так что не думай, что я согласен с твоей свояченицей, ― сердито сказал он.
Кроуфорд кивнул и шмыгнул носом. ― Хорошо.
― Какие у тебя планы?
Кроуфорд пожал плечами. ― Я подумывал снова стать хирургом под фамилией Франкиш ― моя настоящая фамилия Кроуфорд, и я…
― Акушер Кроуфорд? Я слышал о тебе.
― Но этот план полетел к черту, когда Джозефина опознала меня. Свояченица. Полагаю, она устроилась медсестрой сразу в несколько Лондонских больниц, на случай если я попытаюсь вернуться в медицину. Так что, думаю, теперь мне придется покинуть Англию. Если дойдет до слушанья дела об убийстве, вряд ли какой-нибудь суд признает меня невиновным. Китс согласно кивнул. ― Пожалуй. В судебной власти чертовски мало нефферов… тем более тех, которые признались бы в своей осведомленности. А вот и Кьюзак.
Постоялый двор, на который они прибыли, был просторным двухэтажным домом с прилепившейся сбоку конюшней и причалом позади, так что посетители могли прибывать в него на лодке. Китс повел их в бар, который своими дубовыми панелями на стенах и обитыми кожей стульями, являл обнадеживающий контраст по сравнению с обстановкой Галатеи. Кроуфорд надеялся лишь, что не сильно пропах зловонием того места.
― Ты… сказал, ты думаешь, что виноват в смерти своей матери, ― сказал он, когда они нашли столик у окна, выходящего на реку. ― Почему ты так решил? В таком случае и я, получается, виноват в смерти Джулии?
― Боже, даже и не знаю что сказать. Если и так, с твоей стороны это явно было неумышленно. Есть, пожалуй, несколько способов, с помощью которых такое существо может связать себя с человеком, но большинство из них требует от этого человека добровольного согласия. В моем случае, полагаю, формальным согласием послужила ночь, в которую я родился. Похоже, что эти существа могут добраться до детей, рожденных в ночь тридцать первого октября. Какая-то обычная защита в эту ночь отсутствует, и если ты родился в это время, ты… почетный член их семейства. Тебя усыновляют. Они могут… сфокусировать свое внимание на таком новорожденном, и после того как единожды это сделали, они похоже следят за ним всю его жизнь. И это их внимание оказывается губительным для его семьи. ― Бокал кларета, пожалуйста, ― добавил он девушке в переднике, которая подошла к их столику.
― И пинту горького, пожалуйста ― добавил Кроуфорд.
― У тебя есть семья? ― спросил Китс, после того как девушка удалилась к барной стойке. Издалека над водой доносился звон колокола речного торговца пивом.
Кроуфорд подумал о пошедшей ко дну лодке, о горящем доме и раздавленном трупе в кровати. ― Нет.
― Счастливчик. Подумай как следует, если решишься изменить положение вещей. Он покачал головой. ― У меня вот два брата и сестра. Джордж, Том и Фанни[76]. Мы сироты, и всегда были очень друг другу близки. Держались друг за друга, знаешь ли. Он поднял руку и уставился на нее. Одна лишь… мысль… о том, что что-нибудь подобное произойдет с ними, о том, что они станут частью этого… особенно Фанни, ей всего тринадцать, и я всегда был ее любимым…
Кроуфорду приходилось постоянно напоминать себе, что Джулия действительно необъяснимым образом умерла, и что он, на самом деле, видел этим утром парящего в воздухе змея. Может быть то, что рассказывал ему Китс, и не было похоже на правду, но какие привычные объяснения годились для всего с ним случившегося.
Принесли напитки, и Кроуфорд, вспомнив про свой черед, за них заплатил. Он отхлебнул пива, и открыл рот, собираясь что-то сказать.
Но Китс его опередил. ― Ты, наверное, хочешь, чтобы я сходил за твоими вещами и принес их тебе куда-нибудь, соблюдая осторожность, чтобы не привести за собой хвост.
Кроуфорд смущенно закрыл рот, а затем открыл его снова. ― Э-э, собственно говоря, да. Я был бы тебе чертовски признателен… и, хотя не могу отблагодарить тебя сейчас, как только я устроюсь за границей, я…
― Забудь. Когда-нибудь мне самому может понадобиться помощь от вынужденного хозяина неффа. Китс вопросительно вскинул брови. ― В Швейцарию?
Кроуфорд почувствовал, как лицо его заливается краской, когда он в упор посмотрел на юношу, так как был уверен, что никому не говорил о планах своего путешествия, да он и сам не знал, почему решил отправиться в Швейцарские Альпы. Китс, казалось, знал о нем больше чем он сам.
― Слушай, ― спокойно сказал он. ― Я готов признать, что столкнулся здесь с чем-то… сверхъестественным, а ты, очевидно, знаешь гораздо больше чем я, обо всех этих грязных делах. Так что я был бы тебе признателен, если бы ты просто сразу выложил мне все, что знаешь о моей ситуации, и приберег драматические паузы для своей чертовой поэзии.
Самоуверенная улыбка исчезла с лица Китса, и он внезапно показался молодым и сконфуженным. ―…Стивенс? ― спросил он. ― Рассказал тебе?
― Он самый. И вообще, как ты можешь рассуждать о том, насколько презренны все эти люди, эти нефферы, если сам сохранил те отвратительные камни из мочевого пузыря, чтобы они помогали тебе писать твою чепуху? Они что работают как счастливая кроличья лапка? Полагаю, однажды ты укутаешься плащом, подвесишь на шею обезображенную челюсть старого Баркера, и тогда Байрону, Вордсворту и Эшблесу останется только свернуть шатры путешественника и вернуться домой, верно?
Китс ухмыльнулся, но лицо его пошло пятнами. ― Ты не виноват, ― еле слышно, словно самому себе, сказал он. ― Ты не знаешь, что все это для меня значит, и я не могу на тебя обижаться… по крайней мере, обижаться сильно. Он вздохнул и запустил пальцы в свою рыжеватую шевелюру. ― Послушай. Я один из тех людей, которые привлекли внимание представителя этой другой расы. Как я уже говорил, это произошло в ту ночь, когда я родился. Если бы я захотел использовать эту связь, чтобы помочь моему писательскому ремеслу ― а я думаю что мог бы, эти существа запросто могут оказаться созданиями, которые в мифах упоминаются как Музы ― мне нужно было бы лишь позвать мою… скажем так фею-крестную, и попросить об этом. И уж, конечно, мне не пришлось бы отираться в палатах неффов, выискивая возможность стянуть камень из мочевого пузыря или чашку крови, в надежде вступить в ту эфемерную связь, что приоткрывает свою суть лишь в закоулках одержимых снов.
Кроуфорд попытался было заговорить, но Китс поднял руку, призывая его помолчать, и продолжил.
― Знаешь ли ты ― хотя нет, вряд ли ― что среди нефферов модно носить запятнанный кровью носовой платок, чтобы выглядеть больным чахоткой? Это намек на то, что ты действительно привлек внимание одного из вампиров, что один из них уделяет свое время, поглощая тебя. Весьма почетно… но я и так уже член этого проклятого семейства. И ты очевидно тоже. Они уделяют нам так много внимания, что не позволят нам умереть ― хотя у них нет такой же щепетильности по поводу членов наших настоящих, земных семей. Китс покачал головой. ― Но моя поэзия, черт тебя подери, касается только меня. Я… я мало что могу со всем этим поделать ― от защиты, от продленной жизни не скрыться ― но я не позволю им вмешиваться в мою поэзию.
Кроуфорд растопырил пальцы своей изувеченной руки. ― Прости. Так зачем ты тогда оставил эти штуки?
Китс уставился на реку за окном. ― Я не знаю Майк. Думаю по той же самой причине, по которой я не ушел, когда администрация больницы сочла, что я достаточно несведущ и невнимателен, чтобы определить меня к Лукасу. Чем больше я знаю об этих созданиях, этих вампирах, тем больше шансов, что мне удастся освободиться от одного из них, что наблюдало за моим рождением… и убило мою мать.
Кроуфорд кивнул, но подумал, что Китс лгал, главным образом самому себе. ― Так что, получается, руководство больницы обо всем этом знает?
― Безусловно… хотя и трудно сказать, что именно. Конечно, многие наши пациенты расходятся с человеческой нормой, особенно если заглянуть им внутрь, но в отклонениях неффов есть некоторое постоянство. Эти отклонения, к тому же, обычно не особо существенны ― камни в почках и мочевом пузыре немного похожи на кварц, кожа становится жесткой и ломкой, когда они подолгу остаются на солнце или, например, они прекрасно видят ночью, но солнечный свет их ослепляет. Думаю, в больнице решили не обращать на это внимания ― не прогонять без всякой причины пациентов, что вызвало бы толки, а просто перепоручить случаи с нефами самым некомпетентным штатным сотрудникам. Думаю, если бы что-нибудь подобное сегодняшнему происшествию случилось раньше ― старший хирург давно бы уже прикрыл эту лавочку.
