Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея. Книга первая
– А ты приказ вспомни! – усмехаюсь я. – Там про это ничего не было. Украсть – и доставить. А как – это уже наше дело.
– Гм-м-м... А чего ж мы тогда из Дельф бежали?
А бежали мы из Дельф потому, что там Промах Дылда Длинная не живет. Тамошнего басилея мы не знаем. Промах – он наш. Совсем наш.
Мы почти никогда не встречаемся все вместе – дети Семерых. Промах живет в Тиринфе, толстяк Полидор – в Лерне, Эвриал Смуглый – в Навплии. Все они теперь – басилеи, у них забот много (правят, понятно, дедушкины советники, но все-таки!), поэтому в Аргосе они только по праздникам бывают. Но все равно – мы вместе. Мы – Эпигоны. Потомки.
Наследники.
И нам есть, что наследовать!
– А меня женить хотят! – внезапно сообщает Капанид.
Челюсть уже отвисает... Отвисла... Висит... Нет, быть не может! Это я критских значков перечитал.
– Женить хотят, – срывающимся баском повторяет Сфенел. – Вот постригут – и женят. На девчонке. Может не сразу, но года через два – точно. Они, родичи, говорят, что я последний Анаксагорид[22], и если я погибну, то род прервется. Поэтому я должен с девчонкой жениться...
Такое надо переварить. Такое надо обдумать. Одно ясно – отчего Капанид из дому сбежал. Сбежишь тут!
– Мужчина жениться хочет, – наконец, вздыхаю я. – Хочет, а любовь – козел.
На этот раз челюсть начинает отвисать у Сфенела. Да так, что бедняга даже не может выговорить «чего?».
– Это папа так говорил, – поясняю. – Шутил. Пословица есть хеттийская, если ее перевести слово в слово, то так и будет. А по-нашему: стерпится – слюбится.
– Угу...
Да-а, Капаниду и вправду не до шуток. Ну что тут сделаешь?
– Они еще много чего говорят, Тидид. Ванакта нашего ругают – дедушку твоего. Говорят, он престол захватил. Аргосом трое править должны – потомок этого... Бианта, затем Мелампода, ну и Анаксагора. Так ванакт Пройт завещал, у которого дочки в коров превратились...
...Потому и называют их потомков – Коровьи дети. Шепотом, конечно. Эту сказку я знаю. У ванакта Пройта дочки спятили и себя коровами вообразили. А Мелампод их вылечил. За это и царем вместе с братом Биантом сделали. Только не так это было. То есть, не совсем так.
(Но это – тоже «тс-с-с!»)
– И еще говорят, что никакой Адраст не Злосчастный. Он хитрый очень. Он нарочно так воевал, чтобы папы наши погибли. Они погибли – а он сам царствует. Один! А теперь хочет, чтобы мы тоже на Фивы пошли. И погибли. Тогда Эгиалей сам править будет. А после него Киантипп. У нас ведь детей еще нет, погибнем – и все!
Странно, где-то я уже это слышал. Не про дедушку, правда.
«Это ловушка, Ойнид! Теперь я точно знаю. Это все отец. Он, Психопомп и Тюрайос! Моя Семья... Семейка... Они даже название придумали – „Гекатомба“. Понимаешь? Отец говорит, что если получится сейчас, в следующий раз он соберет всех – чтобы никто не ушел...»
Мама говорила не о дедушке, не об Адрасте Злосчастном. Мама говорила о НИХ.
– Поэтому мне на Фивы идти нельзя, а нужно жениться и мальчиков делать. Побольше...
Посмеяться бы над сопящим Капанидом. То есть, не над, а вместе с ним. Но моему другу не до смеха. И мне тоже.
На Фивы мы пойдем. Обязательно пойдем, иначе и быть не может! Но вот все остальное...
– А давай сделаем так, чтобы нас постригли не в Аргосе. Пока вернемся, пока то да се, осень настанет. Твои родичи разъедутся...
– Гм-м-м...
– И вообще, – вдохновляюсь я. – Если нас в Аргосе постригут, это будет неправильно. Понарошку. Ведь как у нас делают? Собираются, жертву Зевсу Трехглазому приносят, который на акрополе, потом дедушка нож берет. И все! А я вот у дяди Эвмела спрашивал...
Дядя Эвмел все знает! И про это самое пострижение тоже. Оказывается, это обычай еще допотопный. Он и у пеласгов был (настоящих, а не тех, что с Алкмеоном ходят), и у первых людей, что до пеласгов жили. Тогда взрослым стать было трудно, не то, что сейчас. Брали, например, мальчика и голым в лес пускали. Без всего – даже ножа не давали. А тело краской разрисовывали – липкой, так что не смыть. А тогда в лесу всякое было. И львы, и чудища, и гидры, конечно. Вот пока краска не сойдет, он в лесу и прячется. Выживет – постригут. Или с тем же львом драться заставляли – кто кого. Или опять-таки в лес загонят и облаву устроят.
Вот это и вправду – пострижение. Это уже не шутки! Правда, тогда не только стригли. У пеласгов мальчикам передние зубы вырывали. А на Крите – эти же зубы надпиливали и краской закрашивали (вот почему дядя про зубы сказал!).
Зубы это, конечно, плохо. Зато тогда кто попало взрослым не становился. А если уж взрослый – так не понарошку. Уважать станут. Ведь это вам не жертву Трехглазому приносить!
Про зубы я Капаниду говорить не стал, но и прочего хватило. Он снова сопеть принялся (задумался!), а потом мы вдвоем думать начали. И в самом деле, вот бы придумать чего! Чтобы и нас уважать стали. Тогда и жениться не смогут заставить, и вообще. Потому как мы не просто так, мальчишки стриженые.
Мы – взрослые!
АНТИСТРОФА-I
– Слева! Справа! Справа! Выше! Еще выше! Еще раз! Еще!
Щит гудит – да так, что руке больно. Щит тяжелый, настоящий, а меч хоть и деревянный, но тоже тяжелый. Из дуба. Такой не расшибешь!
– Диомед, резче! Еще! Быстрее! Быстрее!
Быстрее не получается. Я все делаю правильно, но Эматион все равно успевает отбить. Успевает – и сам бьет. Он – самый лучший на мечах. И самый быстрый.
– Шаг вперед! Слева! Щит вправо! Диомед, быстрее! Быстрее!
На мечах у меня плохо получается. То ли дело копье! Но копье было вчера, а сегодня – меч. Я, конечно, стараюсь, но...
– Шаг назад! Отдыхать! Диомед, иди сюда!
Мне стыдно. И вообще стыдно (ни разу Эматиона достать не смог!), а в особенности стыдно, что это все дядя Эгиалей видит. Он у нас сегодня вместо наставника. Специально в наш лагерь приехал – поглядеть, как мы, эфебы, учимся. И на Капанида посмотреть. И на меня.
Да, мечом работать – не Палладий красть!
Отпуск быстро прошел. Только и успели отоспаться, да пеласгов погонять. Ну, я еще таблички критские почитал у дяди Эвмела. И все – пора! Дорога на Тиринф, алтарь Реи – и налево, в лес. Туда, где наш лагерь.
– Тидид, постарайся двигаться быстрее. Ты все правильно делаешь, но – медленно. Понимаешь? Движения у тебя хорошие и удар точный, но в бою тебя просто убьют. Надо быстрее!
Я киваю – дядя Эгиалей прав. Конечно, Эматион меня старше, у него уже на подбородке волосы растут, но кто в бою будет возрастом меряться? Все верно, но только не получается у меня!
– Разозлись на него, что ли?
Я только вздыхаю. Вздыхаю, по сторонам смотрю. Вон, Капанид с Ферсандром рубятся – любо-дорого! Сфенел на голову выше и посильнее, зато Полиникид верткий – не достать. Молодцы!
(А золото Ферсандр и вправду на повозке привез. Только в девчонку переодеваться не стал. Договорился с каким-то козопасом, тот его за сына выдал.)
– Нельзя мне злиться, дядя Эгиалей! Ты же знаешь. Никак нельзя!
В том-то и беда. По-настоящему я только с Капанидом драться могу (как мой папа – с его папой). Ну, на мечах Сфенел меня сильнее, а на копье, конечно, я. А с остальными – страшно. А если сорвусь? Увижу опять реку, нырну – и не вынырну.
Как папа.
Папа, когда его ранили, говорят, с ума сошел. Да так, что череп врагу разбил (тому самому Меланиппу-фиванцу) и стал его мозг есть. А еще говорят, что сама богиня Афина моего папу спасти хотела – вылечить и бессмертным сделать, но испугалась. Страшный папа был. Очень страшный.
Про бессмертие – это все вранье, конечно. Мама сказала, что бессмертным просто так человека сделать нельзя. Хоть нектар пей, хоть амброзию глотай – не поможет. А вот все остальное – правда. Хоть и верить не хочется.
Вот я и боюсь.
Дядя Эгиалей хмурится, головой качает.
– Ты не должен бояться, Тидид! Хуже всего – себя бояться. Пойми, это не болезнь, это – дар богов. У дорийцев такие, как ты, самые лучшие воины. Их ареидами называют – одержимыми Ареем. Попробуй – по-настоящему, как на войне!
Пожимаю плечами. Можно, конечно, да только не получится. Я все о папе думать буду. О папе – и о шлеме-дыроглазе. Ведь драться придется не с врагами, не с пеласгами даже, а со своими ребятами. С друзьями! Дядя должен понять!
– Я...
– Отставить! – в голосе лавагета звенит аласийская бронза. – Эфеб Диомед! Стойку принять!
Уф! Щит – к груди, меч вперед...
Дядя Эгиалей смотрит. Внимательно смотрит. Кивает. Подзывает Эматиона. И еще двоих – постарше. Один даже не эфеб – настоящий воин.
– Бейте! Без жалости!
Бьют!..
– Вставай!
Рука болит, подбородок тоже, меч – на траве валяется. Стыдно! Ой, стыдно! Перед всеми!
– Диомед! – это уже Эматион (сочувственно так). – Не ушиб?
Ох, и плохо мне от его сочувствия стало! Даже отвечать не хочется. А дядя хмурится, ребят к себе подзывает, шепчет что-то.
– Еще раз!
На этот раз они не спешат. Подходят, скалятся. Прямо как Алкмеон.
