Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
— Не размокла, — сказал я. — Хороший материал. Или недолго пролежала?
— От Адама, — продолжил он, не слушая меня, — эта книга перешла к Еноху…
— Который стал Метатроном? — уточнил я, не упустив возможности щегольнуть эрудицией. — Там, на небесах?
— Но книга осталась на земле, — сообщил он значительно, — потом Ной из нее черпал инструкции, как строить ковчег… в общем, она и есть главное сокровище Ватиканской библиотеки.
Я охнул:
— Так что же вы… Как можно отказаться от возможности знать все, о чем говорит Творец? И что задумывал? И что получалось?
Он посмотрел на меня с грустью:
— Ну да, конечно, узнаю юношеский пыл. Но подумайте сперва, к чему это может привести. Нет-нет, в самом деле подумайте, представьте!
Я помотал головой:
— Простите, отец, просто не имею времени. Я спешу. Просто сам не знаю, как спешу!..
Он подтянулся, произнес почти как молитву:
— Его святейшество папа позволяет вам открыть книгу на нужной странице. Там есть малое имя Творца. Если его произнести, будет разрушен целый мир.
Я спросил опасливо:
— А если большое?
— Рухнет вселенная, — ответил он кратко. — Но папа решил довериться вам. Подойдите ближе.
Сам он остался на месте, а я сделал осторожный шаг к столику. Неведомый зверь насторожился, снова обнюхал меня, я почти увидел недоумение в глазах, которых вообще-то нет, недоверие, однако я шагнул еще и оказался перед столом с книгой Разиэля.
От массивного переплета пошел мягкий свет. Я замер, не смея дышать, Книга открылась, а страницы начали перелистываться все быстрее и быстрее. Донесся легкий шелест, точно это не бумага, я иногда замечал повисающие в воздухе странные буквы, словно отмеряющие главы, за это время успевало, как понимаю, пролистнуться несколько сотен тысяч страниц, если не миллионов, явно Разиэль в самом деле записывал все подряд, не отделяя важное от неважного, хотя для потомков все выглядит важным и священным, как реликвии старины, которые сами по себе ничего не представляют.
Шелест внезапно прервался, страница легла на свое место, а следующая, приподнявшись, опустилась обратно.
Кардинал все еще у самой двери опустился на колени и смиренно опустил голову. С трепетом во всем теле я наклонился, прозрачная стена исчезла, и я вперил жадный взгляд в начертанное и неначертанное, но существующее там Имя.
— Все, — произнес я не своим голосом. — Нам пора обратно.
— Вы точно запомнили? — спросил кардинал издали с сомнением в голосе. — Имя Всевышнего, как считается, вообще непроизносимо человеком.
— Да, — согласился я, — ни человеком, ни тем более ангелом…
Он смотрел непонимающе, а я не стал объяснять, что вообще-то при нужде могу прокрякать и птеродактилем или прохрюкать стегоцефалом.
Вполне возможно, именно для того, чтобы я мог в нужный момент вышептать полученное сейчас Имя, мне и дано было умение трансформации.
А вовсе не для всякой удалой хрени вроде дурацких подвигов а-ля Великий Дракон Всех Порву.
Глава 11
Когда мы покидали сокровищницу с Книгой Разиэля, незримое существо сопровождало меня до двери, не сдвигаясь с места, так как заполняет не только комнату, но и, догадываюсь, вселенную.
Я чувствовал дружеское тепло, словно рядом Бобик, только на этот раз в роли Бобика я.
Кардинал-викарий Чиппелло со вздохом облегчения закрыл за нами дверь, лицо потрясенное, глаза вытаращены.
— Я всего третий раз вхожу в эту комнату, — выговорил он с трудом. — И никогда не ступал дальше порога! А чтоб заглянуть в Книгу…
— Зато с вас и не спросят, — утешил я. — А мне достанется по полной, если что не так… Вообще-то прекрасно понимаю и одобряю драконовские меры по охране всей сокровищницы Ватикана!
От ответил с тяжким вздохом:
— Спасибо на добром слове.
— Простому народу, — сказал я, — а он весь простой сверху донизу, нельзя о таких вещах даже знать, не только владеть. Каждый сразу раскроет варежку.
Он грустно улыбнулся:
— Вы, конечно, не простой.
— Всяк считает себя непростым, — ответил я уклончиво, — а насколько это соответствует истине, видно по тому, для чего живем и чему служим. Большинство, что не секрет, служат желудку и чреслам, не так ли? Только крохотная часть служат высоким идеям, а это непонятно простым людям. Да и то эти идейные служат так, что постоянно воюют друг с другом.
Он вздохнул, перекрестился.
— Дьявол никогда не устанет смущать наши души.
— С этим боремся с переменным успехом, — заверил я, — но в целом постепенно побеждаем.
Он перекрестился.
— Слава богу.
Я спросил понимающе:
— Мне нужно будет поблагодарить папу?
Он вскинул брови в вопрошающем жесте.
— В смысле?
— Ну не взяткой же, — пояснил я. — Когда такие сокровища, какого коня можно сунуть в конверте? Я имею в виду простое королевское спасибо и к нему чё-нить еще, только скажите чё именно.
Он сказал понимающе:
— А-а, это… Мы передадим ваше спасибо. Этого достаточно.
— Уверены?
— Папа очень занят, — сообщил он, — вы же понимаете, что нам предстоит.
— Тогда отбываю немедленно, — сказал я. — Значит, мне достаточно будет только произнести Малое Имя Господа…
Он покачал головой:
— Не совсем. Насколько я понял, вам предстоит оказаться в самой гуще некой битвы со Злом. Именно там, в сердце логова Врага, вы и скажете это Имя.
— Понял, — ответил я послушно. — Иначе да, могу разрушить сдуру не совсем то.
Он покосился ко сторонам.
— Отбывать вам лучше из отведенной для вас комнаты. Или необходим простор?
— Нет-нет, — заверил я. — Могу откуда угодно. Жаль, не могу так же с местом назначения.
Он невесело улыбнулся:
— Никто не может. Пусть Господь будет с вами, сэр Фидей!
— Я постоянно чувствую Его могущественную и ласковую длань, — заверил я. — Что есть лепота души моей.
Он проводил меня до моей комнаты, но входить деликатно не стал. Думаю, посторожит в коридоре, чтобы никто не входил, а потом еще и заглянет ко мне, чтобы удостовериться в отбытии.
Даже в Ватикане, мелькнула мысль, тайно пользуются вещами древних, все об этом знают и все делают вид, что ничего такого не происходит. Вообще-то так единственно верно, это усиливает мощь Ватикана, но в то же время заставляет общество усиленно развиваться самому, а не надеяться на щуку в проруби или джинна в кувшине, чем являются уцелевшие вещи давно минувшей эпохи.
Подошвы опустились на каменные плиты собора так мягко и с высоты в миллиметр, что я абсолютно не уловил перемещения, словно грубой мощи черной короны Темного Властелина, которая проламывает пространство, как таран, изящно помог сам святой Ватикан.
Никакой тошноты, головной боли, слабости, явно какие-то механизмы папского дворца сработали с ним в связке, в то время как раньше я передвигался словно на плохо работающем автомобиле без ветрового стекла и амортизаторов.
В соборе тихо, из высоких окон наискось падают на пол рассеянные лучи. В храмах не должно быть яркого света, для сосредоточения мыслей и зарождения научного метода познания мира необходим полумрак. Методом проб и ошибок пропорции найдены и закреплены в инструкциях для строителей.
Я заметил бредущего закапюшоненного священника, взгляд долу, такой не заметит появления, пока не ударится лбом в мою, надеюсь, широкую и достаточно выпуклую грудь.
— Эй, — сказал я вежливо, — отче!..
Он повернул голову, произнес чем-то знакомым голосом:
— Слушаю твои грехи, сын мой.
— Обойдешься, отче, — ответил я. — Мир спасать надо, а не исповедоваться. Отец Дитрих хде?
Он вздохнул с укором, вытянул руку, указывая направление:
— В правом зале принимает молодых монахов.
Я с подозрением всмотрелся в острый подбородок, покрытый грубой черной щетиной.
— Что-то ты, отче… Азазель! Ну ты даешь! Ты что, вхож в церковь?
Он чуть приподнял капюшон, на меня остро взглянули хитрые веселые глаза.
— А почему нет?.. Я не враг. Хоть и не союзник.
— А почему тайком?
— А чтоб церковники не радовались, — сказал он, — заполучив такую раскаявшуюся жертву.
— А ты раскаялся?
— Нет, конечно, — ответил он с достоинством. — Только они не поймут. У них только две градации: раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Как съездил?.. В смысле, побывал?
Я огляделся по сторонам.
— Потом. Сперва перетру с отцом Дитрихом, он составил мне протекцию в Риме. Ему и должен сообщить первым, так принято.
— Успеха, — сказал он и добавил в спину непонятное: — Святоша…
Великий Инквизитор словно почуял мое прибытие, а то и в самом деле почуял, чем выше ранг — тем выше возможности, вышел из комнатки с группой священников.
Я поспешил навстречу, поклонился и поцеловал руку.
— Отец Дитрих…
Он повернулся к священникам:
— Продолжайте до вечера, а потом я подскажу, в каком направлении двигаться дальше.
Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.
