Александр Трубников - Черный Гетман
Снился ему странный сон. На поляне, где он с разбойниками расстался, став на задние лапы и вытянувшись к полной багряной луне, хохотал огромный волк с глазами Дмитрия Душегубца. Отсмеявшись провыл-прорычал:
— Любви и счастья захотел, беспритульный? И не надейся! Род твой проклят до тех пор, пока не встретится на твоем пути Черный Гетман!!!
— Черный гетман! Черный Гетман! — эхом прокаркал из-за хозяйской спины невесть откуда взявшись Щемила.
Вскинулся Ольгерд в холодом поту, откинул полог. Придя в себя, рассмеялся. Никакой луны не было и в помине, лицо ласкали пробиваясь сквозь кроны, лучи незлого утреннего солнышка, а каркала голосом разбойника, устроившись на суку и выпрашивая свой завтрак, здоровенная лесная ворона.
Наутро после злополучной охоты не признающие неудач казаки объявили зубрам форменную войну. Отправили по следам дозоры, пустили цепь загонщиков, выгнали ни в чем не повинных зверей на пойменный луг, достали верхом, открыли пальбу. Успокоились лишь положив старого быка и главную в стаде корову. На том и разъехались.
По возвращению в Лоев Ольгерд, думал лишь об Ольге, собрался было заслать на хутор сватов, но водоворот накативших событий затянул его с головой.
Дождавшись когда из Батурина прибудет тайный гонец, Ольгерд с глазу на глаз переговорил с Олексой. Поповский сын, узнав в чем дело, отнекиваться не стал. Положившись на слово десятника, от имени казаков обещавшего ему чин реестрового, принял задаток, получил надежный пистоль голландской работы и пулю чистого серебра. Зачем нужно было, и без того отчаянно рискуя, стрелять в наказного гетмана ненадежной серебряной пулей, Ольгерд в толк не взял, Олекса — тем паче. Тут у Тараса и его сподвижников были какие-то свои, далеко идущие резоны.
В аккурат на Фомин день Ольгерд выступил во главе конного полудесятка в опасный дальний дозор. Якобы по приказу сотника, чтоб пройти аж до самого Быхова, разведать по селам, что где творится, да поглядеть, не стоят ли в крепости радзивилловы войска. Меньше чем за неделю они честно отмахали две сотни верст и, не дойдя до Быхова повернули назад. Тут-то попович и "пропал". Поехал в дозор и исчез, будто не было. Искали — одну лишь лошадь нашли. Порешили, что в засаду попал. Пошел Ольгерд обратно в Лоев, богу молясь, чтоб все получилось так, как задумано.
Возвратившись, отпарился в бане, смыл с себя дорожную пыль, оделся в чистое и, под понимающие взгляды хозяйки, поехал на кочуровский хутор. Беспокоился по дороге. Сотник Тарас Кочур крут и до власти алчен. В полковники метит, а там, на старости лет, глядишь и в малые гетманы пробьется. А потому Ольге мог судьбу уготовить получше, чем женитьба на своем же десятнике, к тому же безземельном чужаке-литвине. Однако, сразу же по приезду понял, что плохо думал про своего благодетеля.
Въехав в расхлопнутую створку ворот, кивнул головой в ответ на поклон холопа. Сотник ждал его на крыльце. Старый сечевик словно мысли ольгердовы читал — облачился в праздничные наряды — безразмерные турецкие шаровары алого шелка, которого хватило бы с лихвой на небольшой парус и навыпуск надетую свободную льняную рубаху с затейливой вышиванкой по вороту и золотым шитьем по обшлагам. Прогибая ступени, спустился с крыльца, трижды расцеловал, по обычаю, заведенному у сечевых казаков, обнял за плечи, повел в дом и усадил к приготовленному столу.
— Что же племянница твоя не встречает? — спросил Ольгерд. — Уехала куда что ли?
— Занедужала что-то Оленька, — мотнул усами Тарас. — Лошадь треклятая так ее испугала, что с тех пор как из лесу вышла места себе не находит. Спит плохо, молчит все время. Сарабун ее отварами какими-то пользует. Возницу я высечь велел, и конюшни чистить отправил.
Ольгерд, кляня свою нерешительность, прикусил с досады губу. Пока он в колебаниях своих по Полесью копыта бил, суженая места себе не находила…
— Ладно, девичьи хвори не то что стариковские, быстро приходят, уходят еще еще быстрее, — прервал сотник ольгердовы казнения. — И хворям этим обычно причина — статный да удалой молодец. Ну да ладно, об этом после. Садись-ка за стол, да рассказывай, как дело прошло?
Ольгерд вполголоса доложил об успехе — весточка от поповича о том, что с братом он повстречался и на месть кровную его споро уговорил, пришла почти сразу вслед за их возвращением в Лоев.
Обрадовался сотник не на шутку — видать не тверд был в задуманном. Привычно обернулся на угол, к иконе, начал было креститься, однако, сообразив, куда и зачем послал наемного убивца, осекся и заместо знамения руку к бутыли потянул.
Выпили, закусили. Поговорили о делах текущих. Сотник сходил к сундуку, выложил на стол увесистый кошель.
— Вот тут, как и сговаривались, первая половина твоей награды. Можешь не считать — талер к талеру. Хватит и на доброго коня и на саблю не последнюю. Еще и на добрый мушкет останется
— Спасибо, пан сотник, — вымолвил Ольгерд бесцветно. Не о деньгах думал сейчас, а о том, как ему разговор начать.
— Что не рад? — изумился Кочур. — Награда мала, аль другого чего получить хотел? Ты говори, не соромься. За особую службу и награда особая.
— Уж и не знаю, как разговор вести пан сотник, — собравшись с духом, ответил Ольгерд. — Сам знаешь, я ведь без родителей рос. С малых лет в походах и лагерях. Про жизнь мирную мало что знаю, в обычаях не силен.
— Как можешь, так и скажи сынку, — догадавшись, куда клонит гость, улыбнулся сотник. — Сердце правильные слова подскажет.
Сердце подсказало Ольгерду слова пустые, глупые и казенные:
— Ну, как бы так сказать. В общем, есть у тебя товар а у меня… то есть я — купец… — заплетаясь языком, выдавил он слышанное где-то сватовское присловье.
Не дослушал сотник Тарас, рассмеялся так, что потолочные сволока задрожали.
— Давно я от тебя этих слов ожидаю. Мне о зяте таком только мечтать. Да и Ольге ты пара — лучше и быть не может. Опасался я одного, может не люб ты ей. Да ошибся, старый пень, извелась она вся, тебя из дозора выглядывая.
У Ольгерда отлегло от сердца.
— Стало быть, благословишь нас, пан сотник?
— Сейчас и благословлю. Позовем только Оленьку, сообщим ей весть радостную. А потом уж икону принесем, да и попируем малым кошем, благо повод не убогий.
Послали наверх дворовую девку. Ждали долго — не спешила Ольга, видать прихорашивалась. А когда, наконец, сошла из горницы, не признал Ольгерд ту девушку, с которой любился в лесу. Была она вся измучена, словно от давней гложущей хвори, шла, цепляя ногами пол. Под глазами у девушки лежали черно-синие тени. Глядя на нее, Ольгерд ощутил себя бесчувственным болваном — коли б знал как она изводится, посватался в тот же день. Да уж, знал бы где упадешь, соломки бы подстелил…
Кочур на девушку поглядел, хмыкнул довольно, покосился на Ольгерда, мол сейчас мы ее тоску на корню развеем:
— Ну что, племянница. Тут вот известный тебе товарищ казацкого любецкого полку, Ольгерд, Ольгердов сын, руки твоей просить прибыл. Я благословение свое на это, как отец твой посаженный, даю. Слово теперь за тобой.
Замерли в ожидании Ольгерд и старый казак. Молчала и девушка, стояла, губы обкусывая. Вдруг разрыдалась в голос — слезы хлынули из ее глаз пуще повенчавшего их дождя. И увидел Ольгерд, от ужаса цепенея, что в глазах тех не радость, а надрывное отчаянье.
— Что Оленька, худо тебе? Может потом поговорим? — встревоженно спросил Кочур.
— Худо мне, дядя, — справившись со слезами, выдавила Ольга. — Только говорить сейчас станем, разговор этот на потом откладывать никак невозможно. Ты уж прости, Ольгерд, но сватовство твое не сложилось. Не могу я женой твоей стать. Никак не могу. Прости.
Ольгерд со старым казаком обратились в две каменные степные бабы. Ворочая одновременно белками, только и смогли, что проследить за тем, как девушка, спрятав в платок лицо, уходит в свои покои.
Первым опомнился Тарас. Почесал со скрипом в затылке, нахмурился, плечами пожал. Осмыслив произошедшее, сказал:.
— Ты вот что, погоди, парень. Может у нее и вправду хворь не сердечная, а телесная, вот и чудит наша девица. Сам ничего не пойму. Давай так. Ты пока за столом посиди или, если хочешь, во дворе погуляй. А я схожу, погутарю с ней по-стариковски.
Сотник споро скрылся за дверью. Ольгерд, приходя помалу в себя, глянул на стол, посчитал глазами бутылки, насчитал пять штук, понял что при его теперешнем состоянии, если присядет к столу то, по возвращению Тарас недосчитается содержимого двух, а то и трех, вышел на воздух.
Пугаясь то подкатывающей к сердцу обиды, то вскипающей изнутри злости, раз сто смерил просторное подворье от коновязи до стодолы и от крыльца до калитки, Понять, что с Ольгою происходит, как ни старался, не мог, и оттого ярился еще больше. Появись сейчас под хутором залетный татарский отряд, ринулся бы навстречу не рассуждая. До темноты в глазах рубил бы саблей бритые басурманские головы, а потом украсил ими крепкий кочуровский частокол…
