Петр Донцов - Николай I - попаданец
Рабочие на заводе и в шахтах жили в страшных условиях, а за ошибки, часто налагались физические наказания. Впрочем, на уральских заводах Демидовых дело обстояло примерно так же. Множество рабочих были приписанными крепостными, и это, скорее, был системный порок, чем локальный случай.
Отношение дворянства, сиречь власти, к крестьянину или рабочему было двойственным. С одной стороны, многие понимали необходимость реформ и видели в крестьянине основу России, что на деле не мешало использовать людей как орудие или пушечное мясо. Например, в среде молодых офицеров имели популярность идеи свободы и равенства, хотя на деле, они мало занимались бытом или обеспечением солдат. А случись война, во имя чести и славы немногие подумали бы о жизнях солдат. В этом была одна из основных проблем проведения реформ в империи. Многие хотели перемен, но не хотели прилагать усилий или делиться своим благосостоянием. Ведь поговорить или помечтать завсегда легче и безопаснее.
Покидая Луганск, я взял на заметку организовать поиск руд в районе Кривого Рога, с расчетом, что их все-таки обнаружат до начала модернизации Луганского завода.
После Луганска я наведался в Крым, где посетил Севастополь и встретился с Алексеем Самуиловичем Грейгом, командующим Черноморским флотом. Выходец из потомственной семьи моряков, он был энергичным и знающим командиром и очень болел за свое дело. Флот он знал снизу доверху, прошедши путь от матроса в английском флоте до вице-адмирала, командуя целой флотилией кораблей. Администратором он оказался не худшим, чем моряком.
Флот, при Александре пришел в упадок. Все ресурсы уходили на армию, что и понятно, учитывая масштаб и напряжение войн с Наполеоном. Флот выполнял лишь вспомогательные функции. После войны деньги шли на восстановление пострадавших районов и обслуживание громадного послевоенного долга. Но, несмотря на скудное финансирование, Грейг сумел расширить портовые сооружения Севастополя и Николаева. При нем даже заложили новые корабли, ибо старые уже исчерпали свой ресурс.
С Алексеем Самуиловичем я осмотрел укрепления Севастополя, портовые сооружения и эллинги. Говорили мы и о развитие флота. Какие средства и усилия для этого нужны. Во Франции, как раз в это время, Анри Пексан проводил опыты с бомбическими орудиями. Оказывается, Грейг о них уже слышал и считал их многообещающими. Вообще, в эту эпоху военные новинки не являлись тайной, и быстро становились доступными в других странах, был бы покупатель. Я пообещал адмиралу закупить несколько образцов во Франции, для их последующей проверки.
В Крыму меня так же интересовала возможность виноделия. Виноград там выращивали издревле, и те же Демидовы владели виноградниками в Крыму. Но это были только робкие попытки. Я же мечтал о создании собственной винодельческой отрасли. Для этого стоило поучиться у французов и выписать несколько специалистов в Крым. Я надеялся на частную инициативу, так как для создания хорошего вина, необходимо болеть этим делом, заботиться о качестве и о бренде. А этого государство не может обеспечить. Требовалось создавать условия, при которых такие люди появятся. Если появились Демидовы, то могут появиться и другие.
На паях с Демидовыми, я планировал открыть мыловаренный завод. Хотя великому князю и не престало быть «капиталистом», я собирался менять эти настроения в обществе, и начинать с себя. Мыло в России существовало давно, но пользовались им в основном аристократы и богатые купцы, по причине дороговизны. Мы же хотели производить мыло и свечи по цене, доступной для всех. Технологии изготовления мыла существовали веками, и дело было за масштабом производства. В России часто вспыхивали эпидемии, поэтому базисная и доступная гигиена могла спасти не одну жизнь. Для этого требовалось создать десяток-два заводов по всей стране, чтобы облегчить логистику. Благо сала в России хватало, а это главный ингредиент. Опять же после мыловарения можно заняться и парфюмерией. Как сообщил мне управляющий, завод будет запущен через полгода. А пока, он показал первые образцы. Мы надеялись внедрять мыло в массы, как низкой ценой, так и запахом, и формой. Чего не сделаешь ради гигиены.
По дороге из Одессы в Киев я посетил Тульчин, где располагался штаб II армии, чтобы встретиться с Павлом Дмитриевичем Киселевым, начальником штаба армии. Павел Дмитриевич считался либералом, но был предан Романовым и пользовался доверием Александра. Он был типичный карьерист, и для карьеры умел приспосабливаться к обстановке. Зная, что во время царствования Николая I, он был членом комиссии по облегчению положения крестьян, я хотел присмотреться к нему поближе, дабы использовать его таланты, когда прейдет время Крестьянской реформы.
В Петербург я вернулся загоревший и полный впечатлений, и, как оказалось, весьма вовремя
Глава 28
«Божьею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец всероссийский и прочее, с согласия Августейшей Родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственному Верховному праву Главы Императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной власти, Мы определили: Во-первых, свободному отречению перваго Брата нашего Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича от права на Всероссийский престол, быть твердым и неизменным... Во-вторых, в следствии того, на точном основании акта о наследовании престола, Наследником Нашим быть второму Брату Нашему Великому Князю Николаю Павловичу».
Граф Алексей Андреевич Аракчеев умолк, и в зале воцарилась тишина.
- Господа, - сказал император - сие есть воля наша и по пришествии времени, прошу служить возлюбленному брату моему, цесаревичу Николаю Павловичу, также верно как мне служите. Зал дружно выдохнул, и сановники склонились в поклоне. Через полчаса, после нескольких тостов император покинул собрание, которое сразу же оживилось. Удивление после манифеста несколько спало, и сановники разделились на группы, которые полушепотом обсуждали свалившуюся на их головы новость. Из зала новость понеслась по Петербургу, чтобы, вскорости, долететь и до дальних уголков бескрайней страны, имя которой - Россия.
По возвращению в Петербург, меня ждал сюрприз. Александр сподобился и объявил меня наследником престола. Этому предшествовала небольшая баталия и шантаж с моей стороны. Все началось еще в 1822 году. После памятного разговора о наследовании, Александр составил необходимый документ, но он хранился в тайне. Так как практически никто не знал о моем наследовании престола, а официально, наследником являлся мой старший брат Константин, это могло сулить многие проблемы при восшествии на престол. Моя маман, Мария Федоровна, была женщиной властной, и я опасался, что она захочет порулить вместо меня. В реальной истории тайное завещание послужило одной из причин восстания декабристов, когда все висело на волоске, и один нечаянный выстрел мог изменить историю. Поэтому я решил действовать более решительно. В конце концов, брат сам предложил мне престол, и если он настроен серьезно, пусть обнародует это свое решение.
Во время одного из его визитов, я заговорил с Александром об официальном признании меня наследником, после того как Константин, тоже официально, отречется от престола. Не могу сказать, что моя просьба его удивила, тем более что она была логичной. Брат отделался общим обещанием, но он не спешил, что-то предпринять. Так как на дворе стоял 1822 год, а я помнил, что настоящий Николай стал императором в 1825, времени оставалось не много.
Пришлось пригрозить, что если брат официально не признает меня наследником, то оно мне и вовсе не надо. Я и так счастлив, как частное лицо, и по мне, пусть царствует Константин или младший брат Михаил. Игра у меня была беспроигрышная, ибо Константин не стремился в императоры, и кроме меня, ни у кого не имелось законных наследников, необходимых для продолжения династии. То ли брат уступил моему шантажу, то ли действительно понял, что неразбериха с наследованием - не есть хорошо, но он решил публично объявить о моих правах на престол.
Следующим моим шагом стала встреча с графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем - Петербуржским генерал-губернатором. У настоящего Николая отношения с ним не заладились. И именно Милорадович настоял на присяге Николая Константину, что лишь усугубило ноябрьскую неразбериху[12]. А ведь шестьдесят тысяч штыков гарнизона - очень весомый довод в споре о престолонаследии. Особенно, если эти штыки в столице и под рукой.
Генерал слыл либералом и имел множество друзей среди членов тайных обществ. Он стал одним из тех, кто вступился за Пушкина, когда тому грозила Сибирь. Моего реципиента, в настоящей истории, он не жаловал, так как настоящий Николай имел реноме ретрограда и солдафона. Со мной же, не все было так однозначно.
