Виктор Дубровский - Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)
Спокойными и строгими глазами[10] смотрел на него священнослужитель. «Монах, что ли?» — подумал Саша, в голове всплыло старое слово «чернец», но сразу же продолжил, чтоб хоть как-то сгладить свой дурацкий косяк.
— «Ауто» — это по латыни «само», «тренере» — упражнение, — соврал с ходу Сашка. — А молитву, подходящую случаю, по темноте своей, не знаю, оттого успокаиваюсь, как умею. Да и как не успокаиваться, батюшка?
Но монаха, похоже, такими наивными ходами с панталыку сбить было невозможно:
— Хм… Никогда не слышал такого слова. А что ж матерно ругался? Или других слов не нашлось?
— Да как не ругаться, батюшка? — взвыл Саша, — у нас и так глаз пристрелямши, — визгливо передразнил он столяра, — сучий потрох, а сам, скотина, в хлам! Шпульку! Шпульку выточить не смог! Вы знаете, что такое шпулька? Вот, полюбуйтесь!
Не давая монаху опомниться, сунул под нос ему то, что, по мнению столяра, должно было быть шпулькой. Батюшка взял деревяшку и покрутил перед носом.
— А ведь я ему рубль заплатил задатку! Рубль! Это что? Это! А он пьёт уже третий день, скотина криворукая! Не желаете ли полюбоваться? Милости прошу, — ёрничая, продолжал Саша, — к ихнему шалашу!
— Здравы будьте, отец Онуфрий, — попытался встать с лавки и поклониться столяр, но завалился на бок, разваливая и так собранный на живую нитку каркас будущего стана, да и более не встал. Он был не просто пьян, он был пьян мертвецки.
— У-у-у-у-у-у, ирод! Креста на тебе нет! — погрозил Саша кулаком в сторону Ерофея.
Отец Онуфрий хмыкнул и сказал:
— Пойдём из этих вавилонов. Пенаты, похоже, здесь бражничают вместе с хозяином. Это же Ерофей, крепостной из Дуброва, что за помещиками Сытиными. Руки золотые, но к пияцтву зело привержен. В том году на иконе Пресвятой Богородицы слово давал, что хмельного более в рот более не возьмёт. Но видать… Так что шпуля? Что в ней не так? Или она должна быть иная?
— Всё должно быть иное, и шпуля и челнок. Такой, чтобы по склизу внизу лопасти батана летал. В смысле, чтобы челнок летал. Так и называется, летающий челнок или просто самолёт.
— Э-э-э, а причём здесь шпуля?
— Так я и говорю, шпулька вставляется в челнок, а он летает…
— Хм… забавно. А как же челнок может летать?
Саша начал раздражаться, но подавил в себе животное. Чернец — личность неизвестная, рано ещё с ним ссориться. Он спросил монаха:
— Камень может летать?
— Нет, — ответил отец Онуфрий, не понимая, куда клонит этот странный мужик.
Саша поднял с земли камешек, подкинул его и пнул. Камень улетел вдоль улицы.
— Но летает, не правда ли? Э-э-э… не знаю, как вас величать, — про косность и зашоренность служителей культа Саша деликатно промолчал.
— Зови меня отец Онуфрий. А ты чьих будешь?
— А я Шубин. Александр Николаевич, к вашим услугам. Вольный механик.
Шестерни истории лязгнули, провернулись, вошли в зацепление, вовлекая в своё вращение и Сашу, и брата келаря, и всех, причастных и не очень. Отец Онуфрий уже мысленно потирал руки. Механик, господь бог услышал его молитвы!
Саша тем временем продолжал:
— Но пока на контракте у помещика Романова.
— Каких Романовых? Не Николая ли Павловича?
— Нет, Ефима Григорьевича.
— А, это у него дочь за Демидом Лежнёвым?
— Денисом. Вдова, три года уже.
Сашу эта проверка чуть не рассмешила. Такой примитивной она ему показалась. А отец Онуфрий подумал, откуда у тех Романовых деньги на наём механика? И, главное, зачем? Мельницу на их землях не построишь, разве что ветряную. Да и денег это стоит таких, что и более состоятельные помещики не могут себе это позволить.
— А скажи мне, Александр, что ты Ефиму Григорьевичу строить будешь?
— Так я ж говорю, стан ткацкий с летающим челноком.
— А что такого в том стане, что механика пришлось приглашать со стороны? Любой мужик сам себе делает, так спокон веку велось
— Видел я те станы, что мужики на коленке делают. Мой стан против обычного вдвое полотна даст, — ответил Саша, — а если ещё покумекать, так и вчетверо. Две девки наткут столько же, сколько и восемь.
Вряд ли понимал брат келарь тонкости ткаческого ремесла, но про вчетверо сообразил. Но поверить сразу в такое не смог.
— Что-то мнится мне, что блажь это барская. Перевод денег.
— Вы можете думать всё, что вам угодно. Это у вас крепостных немеряно, что вам беспокоиться? Посадите, сколько надо за станки, и пусть пашут не разгибаясь! — зло сказал Саша, мало того, что алкаш все планы порушил, так ещё этот умник, мля, со своими рассуждениями, — а те, у кого каждый человек на счету, начинают думать, а не уповать на милость господню. Ладно, заболтался я с вами, извините, что отвлекаю от важных дел.
Говорить с монахом, действительно, было не о чем. Слава просветил его насчёт благосостояния Романовых. Хорошо живут только монастыри и вотчинники из старых родов, у них по центральным областям России 80 процентов всей земли и крепостных. Оставшиеся 20 процентов земли делят 90 процентов полунищих мелкопоместных дворян. Гусь, как известно, свинье не товарищ. Он уже было развернулся, чтобы идти на базу, но отец Онуфрий решил механика не отпускать, и любыми способами затащить его на мельницу. Несмотря на то, что во Вселенной отца Онуфрия всё происходило по воле божьей и царскому повелению, он не мог не признать, что под лежачий камень вода не потечёт. И он не стал бы келарем, если бы не умел договариваться с самыми разными людьми. Он даже не стал уточнять, что значит «пахать на станках».
— Погоди, Александр, не горячись. Мы, верно, сможем договориться.
Распалённый собственной речью, Саша включился не сразу.
— И о чём же нам договариваться?
— Можешь ли ты мельницу починить?
— Не знаю, — ответил Саша, — как я могу сказать, если ту мельницу в глаза не видел.
Отец Онуфрий понял его по-своему.
— Так съездим, посмотрим? — ласково произнёс келарь.
— У меня план и контракт, — сообщил Саша, — у меня дело стоит. Дело всей жизни, можно сказать. И до конца сентября у меня должен работать стан. И он будет работать. Если у вас есть что предложить — так милости просим. А нет — так нет.
Посмотреть на мельницу он был не прочь, пока мастер пьёт, всё равно работы не будет. В Генплане водяные машины стояли где-то сбоку, как не обеспечивающие круглогодичную работу. Более того, они и простаивали именно тогда, когда крестьяне были свободны. Но мало ли как дело повернётся, в теме всё равно надо быть. Но просто ходить и смотреть — это неправильно. Надо что-то содрать с монаха за услуги.
— Давайте, святой отец, решайте. Время — деньги.
— Хорошо. Пойдёмте, что здесь стоять. А по дороге вы всё объясните. Почему всё-таки стан произведёт вдвое полотна?
По традиции иеромонахи Лукиановой Пустыни вели богослужения в храмах Свято-Успенского монастыря, так что отец Онуфрий имел хорошие отношения с матушкой Манефой, келариней. Он быстро сочинил в голове цепочку. У матушки есть артель столяров, у отца Онуфрия есть мельница, куда повезут монастырское зерно, и, если дать келарине послабление за помол, то можно взять у неё столяров, сделать этому механику стан, а механик починит мельницу. Всё логично. И потом посмотреть, что получится, возможно, имеет смысл такие же станы сделать себе, и может, удастся убедить и саму матушку Манефу о пользе новых станов. У неё последнее время тоже не очень хорошо с людьми.
— Я сейчас поговорю с матушкой Манефой, так платой за ремонт мельницы может стать работа её мастеров. И они сделают тебе стан, — продолжал плести свои тенета отец Онуфрий.
— Я, — ответил Саша, — не обещал, что починю мельницу. Я обещал посмотреть, можно ли её починить. И, если можно, то объяснить, как. И потратить на это своё драгоценное время. Так что давайте исходить из этого. Думайте о том, что я, вместо того, чтобы заниматься своей работой, буду заниматься вашими делами. Это не есть гут.
И вот тут Саша, вместо того, чтобы продолжать давить и выколачивать из монаха неизвестно что, внезапно решил пойти ему навстречу. В голове его забрезжила пока какая-то мысль, ещё не оформившаяся окончательно, на уровне весьма зыбкого интуитивного просвета.
— Но я всё-таки съезжу на мельницу. Питание, проживание — за ваш счёт, — уточнил он, — потом я с вас за это что-нибудь потребую, но это будет потом. Когда точно буду знать, что мельницу починим. И, если всё-таки починим, то артель будет на меня работать, пока мы не сделаем два стана.
— Хорошо, — обрадовался отец Онуфрий внезапной Сашиной уступчивости, — вот мы и пришли.
Они вошли на территорию монастыря. Саша как-то не удосужился в своё время съездить в Александров, но в Суздале был, поэтому его не сильно удивила открывшаяся картина. Ну что? Забор, храмы, казармы. И монахини. Много монахинь[11].
