Борис Орлов - Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу
Ответом мне служит почтительная тишина.
Глава 9
О тридцати трех богатырях и о правосудии божьем или «Спартак — чемпион!»
Следующее утро началось для меня с яростного рева сержанта де Литля. По-видимому, бедолага искренне полагал, что шепчет, но от его шепота тряслись стены:
— …Все равно не пущу! Дайте ему поспать, mat» vashu! Взяли моду: прынца ни свет, ни заря будить! Он ночью караулы проверял, умаялся, а тут вы!
В ответ раздалось приглушенное дверью бормотание, в котором однако слышались голоса лейтенанта Энгельса, сенешаля Мурдаха и фельдмаршала Паулюса. Судя по всему, они пытались убедить Джона, что им очень, очень-очень нужно…
— А вот сейчас как тресну тебя по башке, Энгельс!..
Вот этого допускать нельзя ни в коем случае, а то ведь треснет, как пить дать! Вставай, солдат, труба зовет…
— Джон, пропусти их немедленно! Я уже проснулся…
Дверь со скрипом, сопровождаемым басовитым бормотанием сержанта де Литля: «Разбудили, изверги!», распахнулась:
— Мой принц!.. Зять мой!.. Ромейн!..
— Так, говорите по одному, а то я ни хрена не понимаю.
Говорить на правах родственника взялся мой бесценный тестюшка:
— Зять мой, ваше высочество! К северным воротам прибыл отряд в три десятка всадников, которые утверждают, что вы обещали им свое покровительство. Они желают принести вам омаж и получить от вас фьеф…
— Немедленно пропустить! Я знаю этих людей!
— Мы так и подумали, мой царственный зять! Их впустили в город, и сейчас они ожидают вашего прибытия под надежной охраной…
Интересно, кого это он счел надежной охраной? Надеюсь не своих «рыцарей без страха и упрека»?..
— …наших валлийских родичей…
Вот это хреново! Эти идиоты могут запросто задраться с моими землячками! А русичи, насколько я могу сообразить, как раз имеют опыт борьбы с подвижным, бездоспешным и нахальным противником. Навострились на всяких там хазарах-печенегах…
— Так, — я оделся с такой скоростью, что оказался бы не последним даже в «учебке». — Двинулись к ним, и поскорее. По дороге расскажете, если еще что-то есть…
Верхами мы добрались до Северных ворот примерно за четверть часа. И вовремя, мать его, вовремя! Русские и валлисские витязи успели уже с успехом преодолеть языковой барьер, и теперь дело шло к всеобщей потасовке. Обе стороны изощрялись в оскорблениях, и руки уже сжимали рукояти мечей, ощупывали стрелы в колчанах и примеривались к лукам и топорам…
— Здорово!
— О! — жилистый выехал вперед. — По здорову ли, принцепс Робер… Гудкович?
— Благодарствую, — надо и мне попробовать придерживаться их манере речи. — Что ж, надумали ли витязи земли Русской под мою длань идти?
— Не розумею, о чем ты баешь, принцепс, но гадаю — об нашей роте. Мы круг дружинный собрали, да и приговорили: быть по сему!
— Славно, молодцы, славно! — повернувшись к своим сопровождающим, я произнес — Тесть мой, славный сенешаль Англии… Короче, деньги нужны, — я быстро пересчитал русских воинов. — Девяносто девять марок. Давай: одна нога тут, а другая — уже здесь!
Славный сенешаль Ральф Мурдах, успевший за время нашего тесного общения и родства уяснить, что мои распоряжения должны выполняться бегом, унесся за деньгами. И очень скоро я сообщил своим подданным, что в наше войско вступили тридцать три богатыря…
— Знакомьтесь, друзья. Это — боярин из далекой Руси, Олекса Ольстинич, — я выдвинул вперед жилистого предводителя своих земляков. — Он и его люди пожелали принести мне клятву верности, потому как поняли, что я воюю за правое дело.
Ближние одобрительно зашумели, хотя тесть и хмыкнул, словно бы про себя:
— Ну да, а серебро — взял…
— Тестюшка… — Я наклонился к нему поближе и прошипел на ухо, — А ты мне по прекрасному и благородному порыву души служишь? И ничего-ничего за свою службу не желаешь? И Машу за меня бы отдал, если бы я Хэбовым сыном оказался? Вот то-то: молчи-ка в тряпочку, да с новыми товарищами дружбу води. Ты же — сенешаль, по-ихнему — «воевода»…
— Voevoda, — тесть пробует слово на вкус. — Voevоda, voevoda…
Услышав знакомое слово, русичи подтягиваются, а Олекса Ольстинич делает шаг вперед:
— Исполать тебе, славный воевода… — он вопросительно смотрит на меня.
— Ральф Мурдах, — подсказываю я ему. — Великий сенешаль английский.
— Исполать тебе, славный воевода, скинь-шиш-кисель ангельский, Ральфий Мурдахович…
— И посла же господь имечко, — прошептал благоговейно один из дружинников. — Эдаким едино ворогов пужати, або нечистого закляти…
…Через пару часов, я беседовал с моими новыми «гвардейцами» — бойцами «русской сотни». Правда, до сотни им еще далеко, ну да лиха беда начало… А вот, кстати:
— Олекса, а ты ж вроде говорил, что вас три десятка и еще четверо? Так куда еще-то один делся? Там остался, или погиб при вашем побеге?
— Да сказнили мы его, — сообщает боярин после секундной заминки. — Ишь, удумал, поганец: о нашем круге да приговоре данам поведать…
Он делает долгий вкусный глоток вина и грустно замечает:
— Недаром про него молва шла, будто матка его не от мужа сваво, а от половчина-полоняника понесла. Слюбилась, змеюка, вот и выродила выродка… — И, заметив мое удивление, поясняет, — Да мы его втихую. Жилу подсайдашником перехватили — он и охнуть не успел…
И пока я пытался переварить разъяснения, в очередной раз восхититься принятым здесь методам убеждения и понять, что за зверь «подсайдашник», Олекса Ольстинич неожиданно, понизив голос, выдал:
— Ты, принцепс, не боись. Про род твой мы ни единой душе не обмолвимся. То, что ты Гудкова племени — так нам то и ладно: Гудок, он завсегда удалый был, баской добычей славен. А ты, по всему зримо, в батьку задался…
Собственно говоря, это как раз меня не удивляет. Русичи уже поведали, каково на чужбине живется. Гривны — это, конечно, хорошо, но русичам хотелось еще и какой-то определенности. А ее-то как раз и не было: русским воинам не разрешалось покупать в Дании землю и заводить поместья. Короче говоря, славные датчане превратили знатных дружинников в простых наемников, а их это никоим образом не устраивало. Да еще выяснилось, что эти гривны были меньше чем четверть от марки, так что мое предложение оказалось куда как кстати. Русичи уже и сами подумывали, не свалить ли куда-нибудь, на вольные хлеба, то есть заняться каким-либо «благородным промыслом, типа пиратства, разбоя на большой дороге или ввязаться в какую ни на есть войну, на одной из сторон. Желательно на той, где платят побольше…
Так же выяснилось, что в тот вечер Олекса со товарищи отправился в Виборг на предмет изыскания способа спасения епископа Гуннара — задушевного друга королевского братца Вальдемара. Не желая рисковать своими воинами, Вовочка, отправил в поиск иноземцев, которые если и пропадут — так не очень-то и жалко. А русичи никогда не отличались отсутствием сообразительности, и все резоны своего командира просчитали на раз. А, значит, перейдя под мои знамена, никаких особых душевных терзаний не испытывали. За исключением покойного номера тридцать четыре, но тому уже было решительно наплевать на все в этом суетном мире…
…К вечеру я полюбовался на милую компанию, состоявшую из взвода де Литля и русских дружинников, которые восприняли приказание «выпить и побрататься» буквально и в чудовищных размерах. Невменяемо пьяные люди, пошатываясь, водили хоровод вокруг костра, на котором тихонько сгорал средних размеров бык. То есть, вообще-то он должен был жариться, но, так как вертел никто не крутил, мясо медленно, но верно обугливалось, превращаясь в антрацит с одной стороны, и оставаясь совершенно сырым — с другой…
Алканавты нестройно распевали какую-то заунывную песню, текст которой я полностью не разобрал, но из услышанного можно было сделать вывод, что мои бойцы поют некий древний вариант «Черного ворона» вперемешку с не менее древним пращуром песни «Как на дикий Терек…». Из чего я сделал вывод, что пьянка плавно переходит из второй стадии в третью: от «шапками закидаем» к «летай иль ползай — конец известен». Ну и ладушки, потом будут обниматься, прощаться и обещать умереть друг за друга. Значит, последние остатки языкового барьера сметены алкогольным цунами. Надо не забыть выставить им завтра бочонок пива на опохмел, а то вдруг война, а у меня войско бодуном мается…
…Но на следующее утро мне стало резко не до пива и не до непохмеленных страдальцев потому что…
Утро встретило меня симпатичным солнечным лучом, бьющим в окно и покрывающим позолотой стены комнаты; симпатичным веснушчатым лицом девчонки, чье имя я не сумел припомнить, но которая доверчиво положила во сне на меня свои голые стройные ножки и уткнулась своим вздернутым носиком мне в грудь; еще одной, тоже вполне симпатичной девицей с смпатичными упругими грудями, одна из которых просто-таки идеально вписалась мне в ладонь… И совершенно несимпатичными воплями Маленького Джона за дверью:
