Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства
На третье утро, лафоты переговорив на своём языке, стали седлать лошадей.
— Нам ехат далеко. Ехат три на два лошад плохо, — подошёл ко мне Лоикун. — Ты жит, мы ехат.
М-да. Вот так кратко меня ещё никто не кидал. Понятно, что я обуза…. Не скажу, что был рад такому повороту событий, но и особо не расстроился. Хотя нет, расстроился, но скорее отбытию лошадей, чем лафотов. Всё-таки транспортное средство это вещь. Речей на прощанье мы не говорили. Просто пожали друг другу руки. Когда они уже сидели в сёдлах, Оссурин отстегнув с пояса кинжал в ножнах, кинул его мне. Я поймал и кивнул головой в благодарность. Они тронули своих животных, которые не спеша стали углубляться в лес.
Это пришло не сразу. Лафотов не было уже как час. И тут я понял: я — один! Именно осознание этого факта принесло мне ощущение свободы. Столько лет рядом со мной всё время кто-то был. Рабы, хозяева, орки — годы я не мог остаться один. Те мгновения, когда чистил загон, или там ждал на ристалище орочьих выкормышей, не в счёт — кто-то всё равно придёт. Это ощущение, когда кроме тебя вокруг только деревья да ветер баламутящий их ветви и создающий ощущение величественности природы не объяснить, как и не объяснить радость одиночества человеку, который никогда не испытал рабства. Сейчас, здесь, кроме меня был только я, и только я. Только я был волен идти, куда мне угодно. Посмаковав эту мысль в голове, задрав голову к небу, закричал:
— Я свободе-е-е-ен!
После эйфории воли быстро пришла мысль, что не стоило так уж громко выплёскивать свои эмоции. Я, не спеша, но, тем не менее, быстро, собрал свой нехитрый скарб, в виде кинжала и неудобного для переноски орудия ловли рыбы, и пошёл, взяв несколько правее от направления куда ушли лафоты. По дороге обдумывал создавшееся положение. Но через пару минут, мысли снова вернулись к прекрасному ощущению независимости, и я, напевая в мыслях кипеловскую «Я свободен», глазея на нежную листву леса, просто шёл…
К обеду, после десятка «перекуров», я вышел к полосе двухметрового кустарника, напоминавшего боярышник. Я не очень в растениях, но иглы на ветках точно как у земного растения. Ни справа, ни слева, обходных путей не было видно, ну и я не стал заворачиваться и шагнул вперёд. После того как я продрался сквозь довольно таки колючие кусты, лес неожиданно кончился и я чуть не вышел на дорогу. Дедуктивно мысля, учитывая отсутствие в этом мире автомобилей и отсутствие в колее травы — это очень оживлённая дорога. И не важно, что сейчас на ней никого нет. Постояв некоторое время под прикрытием зелени, я вернулся обратно. Найдя себе местечко в маскирующих меня кустах, снял с головы вершу и присел. Как-то я неудачно отдалился от реки. Прямо скажем не подумав. Как кстати и не задался вопросом приманки, тупо оставив все рыбьи внутренности на поляне имени лафотов. Ну, да это ладно. Дорога это разумные. А разумные, это рабство. Логика Винни Пуха подсказывала изменение маршрута.
Передохнув минуты три, я, было собрался уже уходить, когда со стороны дороги послышался равномерный глухой стук копыт. Я замер словно заяц, боясь дышать, а не то, что шевелиться. Когда в редких и маленьких просветах что-то мелькнуло, я, встав на четвереньки, пополз ближе. Рассмотреть, кто ехал я не успел, так как взгляд упёрся в огромного серого пса настороженно рассматривающего лес в моём направлении. Статуя! Иначе моё состояние не охарактеризовать. В голове промелькнули картинки рабства, потом ещё раз, потом ещё….
Пёс, постояв секунд тридцать, побежал за хозяином. Пошевелился я, только когда звуки отъезжающей телеги заглохли совсем. Бежал с максимально возможной для хромого спринтера скоростью, отталкиваясь как можно дальше здоровой ногой. Мордушка, казавшаяся раньше неудобной для переноски, теперь с лёгкостью влезла под мышку.
Вернувшись к реке, я нашёл самый, на мой взгляд, глухой угол, где почти упал на своё мягкое место. Воспоминания вновь переносили меня к дороге. При этом сердце начинало биться так, что в ушах отдавало. Решив, что больше в сторону людей я ни ногой, огляделся. Ивовые заросли, в которых я расположился, вполне совпадали с моим представлением о временном тайном убежище. По мере отступления страха, начал просыпаться голод. Успокоившись, я взял плетёное оружие моего прокормления и пошёл искать место его установки. После чего под аккомпанемент ворчащего на нерадивого хозяина желудка я прилёг в своём убежище. Сон, не смотря на голод, сморил почти сразу. Сказалась усталость и нервное перенапряжение.
Утром меня ждали водные процедуры — мордушка умудрилась переместиться глубже. Как и предполагалось, в ней ничего не было. Рыбы глупые, но, похоже, не настолько. Позавтракав камышовыми корешками, я присел на один из наклонившихся над водой стволов ивы подумать о делах своих скорбных.
К людям, как и другим разумным меня ни капли не тянуло, опять же… на сырой рыбе, которую ещё надо поймать, и корешках, без огня и под открытым небом…. Спать, кстати, в начале лета на земле, вернее ветках, то ещё удовольствие. Утром, начинаешь ворочаться от прохлады и сворачиваться в клубок, вспоминая воспаление лёгких. К тому же по рассказам в здешних лесах водились довольно опасное зверьё. Уже не помню, кто из рабов рассказывал, что когда-то на территории Руизанской империи была масса враждующих между собой государств, в каждом из которых были маги. Так вот эти маги были основными создателями разнообразного оружия, в том числе и биологического. Отголоски той давней войны встречались и сейчас в виде всяких не очень приятных зверей, нацеленных на уничтожение рода разумного. Помнится, он тогда рассказывал и о волках, и о кошачьем семействе, и даже о грызунах, после укуса которых, человек начинал заживо гнить. Это ладно ещё в этой местности собственно бои не проходили. Западнее встречались леса, где растения стрелялись ядовитыми иглами или усыпляли своим ароматом.
Что-то я отвлёкся, так вот, к людям меня не тянуло, но мысль о том, чтобы стибрить топор скажем там, или огниво (желательно не магическое, так как им я не умел пользоваться), ну а в идеале, какой завалящий лук, меня посещала. Правда… как посетила, так и ушла. По крайней мере, временно. Я не строил иллюзий и понимал, что в лесу одному выжить нереально. Нужна соль, нужны инструменты, да много чего нужно. Да и общение….
С такими грустными мыслями, но упоённый свободой, я провёл два дня на берегу речушки, благо, что нашёл применение своей рыболовной снасти, поставив её на течение. Не скажу, что был сыт, но и с голоду не умер. Рыба осточертела-а-а. От нечего заняться я попытался добыть огонь известными мне способами. Палочкой я чуть всю кожу от старания не содрал. Что только я с ней не делал, и крутил и тёр, и о кинжал и о дерево. Нагрелась, конечно, да и я разогрелся, но не загорелось. Эксперимент с выбиванием искры камнями затянулся часа на два. В основном, ввиду отсутствия оных в округе. С большим трудом отыскал два голыша и временно достал камень из верши. Какая там искра! Я даже о кинжал попробовал.
Вечером второго дня, занимаясь от безделья практическим дереволазаньем, то бишь, покоряя вершину самой большой в моих владениях ивы, заметил дымок костра в стороне дороги. То, что это за мной — вряд ли, ежу понятно. Но напомнило мне, что я не Крузо и на необитаемом острове. Если конечно это не туземцы….
Человеческое любопытство это всё-таки страшная вещь. До наступления ночи я затих, а вот когда мгла окутала лес….
Сначала было немного страшно — ночная мгла — вдруг звери, но постепенно страх отступил, зато наступило отчаянье — я, похоже, заплутал. Луна изредка выглядывала из-за туч, слегка разгоняя тьму, но легче мне от этого не становилось. Я уже начал понимать, что могу не найти обратную дорогу. Спустя часа четыре блужданий, я, проходя мимо кажущегося зловещим в темноте дерева, зацепился за него. Дерево тут же отомстило мне, впившись своим когтем в плечо. Боярышник! Сориентировавшись, я решил идти направо. Собственно налево тоже можно, но почему-то казалось правильным направо.
Костёр я увидел издалека. Передвигаясь очень осторожно, то есть стоя у каждого дерева по две-три минуты я стал приближаться. Только бы не было собак. Когда подошёл настолько что мог осмотреть вставших на ночёвку, замер минут на пятнадцать разглядывая путников, вернее путника. Сидя на бревне у костра, крепкий мужик в простой одежде клевал носом. На противоположенной стороне поляны от дороги привал отделяли телега с бортами из жердин и крытый фургон. Три стреноженных лошади мерно жевали траву. Ни под телегами, ни где поблизости, лохматых сторожей видно не было. Свет костра не давал рассмотреть наверняка — что же скрывается за ним. К гадалке не ходи — мужик не один и остальные спят в фургоне. Памятуя о моём появлении в этом мире, когда я тоже вышел на костёр, здороваться я не собирался. Стараясь не наступать на что-либо хрустящее или шумящее, я стал обходить поляну по лесу, стремясь незаметно подобраться к телеге, на которой что-то темнелось.
