Андрей Буянов - Сорняк
Немного, конечно, смущала необходимость тащить этого безвольно валяющегося представителя местного хомо сапиенс на себе. Благо – недалеко. Главное – затащить его на крутой откос берега и продраться через кусты, а там… Там можно будет связать из копий волокушу и, сгрузив всё в неё, попытаться дотащить всё разом до своего холма. Расстояние отсюда до него небольшое, полкилометра по прямой, не больше. Мишка поднатужился, взвалил человека на плечо и, не обращая внимания на его возмущенные крики, припустил в сторону берега. С разбега забрался на осыпь, проломился через подрост и усадил парня на относительно ровный участок степи. Затем сделал неопределенный жест, мол, жди, смотался до берега за коробом и луками. Последними принёс копья.
Когда он пришел обратно в третий раз, то застал местного за копанием в коробе. Тот, совершенно не смущаясь, шарил в нём рукой в поисках чего-то. Мишка встал рядом, оперевшись о копье, и с интересом наблюдал. Наконец абориген что-то там нашёл и выудил на свет что-то завёрнутое в чистую шкурку. Развернул края и переложил на ладонь бледно-желтый кусочек очищенного то ли овоща, то ли ещё чего. Вначале укусил сам, но потом спохватился и протянул сверток. Миша отказываться сразу не стал, взял свёрток, поднёс к носу и понюхал. Запах был резкий и довольно знакомый, где-то он с ним сталкивался, причем ещё дома, на Земле. Пробовать на всякий случай не стал, просто вернул свёрток и продолжил размышлять. Так что же это? Что-то явно знакомое и почему-то ассоциируется с кофе.
Он представил чашку кофе, какую обычно пил отец с утра, при этом каждый раз капал в неё несколько капель темной жидкости из пузатой бутылочки с улыбающимся китаёзой, что всегда лежала на кухне в шкафу…
– Ах жеж ты мать твою! – Мишка с силой стукнул ладонью по древку копья, когда догадка прояснилась у него в голове. – Женьшень, блин… Это же гадский женьшень!!![5] Или что-то подобное…
Местная разновидность, разумеется. Теперь стало понятно, почему преследователи были бодры и не валились с ног, как этот бедолага, и вообще не выглядели утомленными жизнью. Наверняка они не только бежали, экономя силы на поиск пути, преследуя беглеца по следам, но и периодически пожевывали этот самый корешок. А он вроде как тонизирует очень неплохо. Что, кстати, этот товарищ сейчас и делает…
Мишка снова усмехнулся, глядя на местного парня – рожа кривится, а все равно жуёт и жуёт. Хотя и откусил-то совсем немного. Наконец, через некоторое время щёки порозовели, осанка распрямилась, движения стали более уверенными, и беглец пусть и не без труда, но смог подняться.
– Ну, ни фига себе! – удивленно пробормотал Мишка, наблюдая происходящее. – А ты, братец, после такой наркоты коньки не отбросишь? А то получается, зря я тебя тут таскал…
Протянув парню лук со снятой тетивой, чтобы было обо что опереться, Мишка указал ему направление и жестом показал: пошли! Тот понял и послушно заковылял в сторону холма. Миша снова усмехнулся – на этот раз понятливости местного, и пошёл следом.
В последнее время, после того как наловчился делать глиняные плошки и в особенности когда занялся работой по обустройству жилища, Мишка пристрастился варить супчик. Дело это нехитрое, и самое главное – в его технологии не требовалось постоянного присутствия. Делалось всё довольно просто: набиралась большая, в полтора литра, плошка воды, в неё опускались нарезанные кусочки мяса, хрящики, лапки. Затем всё это ставилось прямо на тлеющее с утра обложенное камнями кострище, обкладывалось новыми ветками и забывалось на несколько часов. Обычно когда Миша собирался обедать, густой наваристый бульон был уже готов. Тогда он крошил в него мелко порванный дикий лук и, если удавалось найти, ломтики сладких корешков. Но чаще всё же приходилось обходиться одним луком.
Всё. Прекрасный в своих вкусовых качествах и главное – простоте – обед был готов. В особенности эта практика себя хорошо показала, когда жара прошла и зарядили каждодневные дожди. В такую погоду горячее жирное питьё было в самый раз.
Вот и в этот раз по приходу Мишка споро расположился под навесом, указал место поодаль аборигену, а сам, не поворачиваясь, впрочем, к нему спиной, вытащил из котомки и принялся рвать дикий лук. За которым он, собственно, так низко по ручью и спустился, где нашел вот этого самого парня, ну и так далее…
Подкинув в костер ещё дровишек, чтобы варево, уже немного остывшее, подогреть, забрался наверх, спустил плошку намолотых злаков и ещё одну с остатками чистой воды с ночи. Да, ночью он спускаться вниз в последнее время не рисковал. Вот цапнет за ляжку птичка размером с кабанчика – мало не покажется! Так лучше ну его нафиг… Прямо в ней замесил пустое тесто, выложил лепешку на нагревшийся камень – пусть жарится пока. А сам, посмотрев на внимательно следившего за всеми его манипуляциями дикаря, громко прочистил горло, привлекая внимание, и, положив правую руку к груди, произнес:
– Миша.
Реакции на первый взгляд не последовало никакой. Тогда Мишка повторил. Снова приложил руку к груди и назвал своё имя, затем приложил эту же руку к груди местного и попытался изобразить вопросительное выражение лица. Не факт, что у него получилось, но после нескольких секунд раздумья местный приложил уже свою руку раскрытой ладонью себе на грудь и негромко сказал:
– Таука…
Потом сделал жест, как будто прикладывает руку к Мишкиной груди.
– Мисшаа.
– Точно, – Миша кивнул и указал на себя: – Миша, – затем на него: – Таука. Ну, вот и познакомились.
На этих словах он широко улыбнулся и, налив густое варево в плошку, набулькав туда прилично мяса и лука, а также половину пропекшейся на камне лепешки, протянул парню.
– Ешь, Таука, сдаётся мне, оно тебе сейчас очень не помешает.
Ложек не было, предполагалось, что бульон отпивается как из пиалы через край, а всё остальное берётся руками. И через некоторое время Миша убедился, что местный с ним в этом вопросе полностью солидарен.
А когда поели, абориген, то есть Таука, начал жестикулируя что-то объяснять и указывать руками куда-то на юго-запад. Ну… сторону света, где солнце встаёт, Мишка привычно обозвал востоком. А что там по факту – ему в данный момент было откровенно до фени. Всю эту мимику Миша истолковал примерно как: «Нужно срочно уходить…»
И с этим он был согласен. Потому как пропавших будет наверняка искать родня. И судя по тому, как споро те ребятки полезли в драку, родня весьма агрессивная и к разговорам со встречными совершенно не склонная. Это первый момент. А второй заключался в том, что двигающиеся аккурат в его сторону стада копытных сопровождают хищники – много хищников. А становиться добычей хищников в Мишкины планы не входило. И если до этого он надеялся просто пересидеть этот период на дереве, устраивая лишь небольшие вылазки для охоты, то сейчас у него появилась реальная перспектива уйти не просто в неизвестность, а в компании с человеком и наверняка туда, где есть и другие.
Кроме того, есть нехилый шанс, что по приходу его сразу не закидают копьями из предосторожности, потому как придет он в компании с родичем. А родоплеменные отношения в первобытном обществе охотников-собирателей, к которому, судя по всему, относятся все вчерашние «посетители», включая самого Тауку, играют очень большую роль. И возможно, что есть шанс прижиться… Если, конечно, не помереть раньше по целому ряду причин, о которых пока и не подозреваешь. Например, переев этого самого женьшеня или получив ножом под ребра во время сна на очередной ночёвке. Чего тоже исключать нельзя…
Мишка посмотрел на аборигена, внимательно изучая его. Обычный парень, малость суховат. Длинные ноги и руки, мышцы довольно развиты, но не выпирают. Лицо довольно приятное – с широко выраженными скулами и довольно правильными чертами. Волосы светлые, но далеко не соломенные, скорее – выгоревшие на солнце, что и понятно. Как и у него самого, закреплены ремешком сзади в тугой пучок. Глаза… Глаза непонятно какого цвета: то ли голубые, то ли зелёные…
Одежда грязная, местами порвана и сильно потёрта. Но видно, что довольно новая. На тело накинута кожаная куртка-рубаха с длинным рукавом и разрезами по бокам, закреплена нешироким поясом с костяным крючком в качестве зацепки. Пояс тоже хороший, но тому, что сейчас на Мишке – совершенно не ровня. Мишкин – шириной в поставленную вертикально ладонь, сделан из единого пласта толстой кожи. А этот узкий и собран из нескольких слоёв, вон, края пообтрепались… На ногах кожаные же штаны на завязках и полумакасины-получулки: что-то вроде летнего варианта мягких сапог до середины бедра. Причём наверху и под коленом они подвязываются заботливо подшитым ремешком.
А вот поклажи у Тауки, видимо, уже не осталось, либо выкинул по дороге, чтобы веселее было бежать, а бежал он долго, недаром же отрубался несколько раз: вон какой измотанный. Короче, нет у него ничего, кроме ножа, вон рукоять торчит, а было или нет – не спросишь. Как говорят классики, моя твоя не понимать… Ну, это пока. Язык Мише учить надо однозначно и без вариантов.
