Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик
Все, сдулся чинуша, как воздушный шарик…
— Денис Анатольевич, клевета, осуждение, злословие – суть грехи! В Писании сказано: "Не суди, не уничижай и не соблазняй никого. Не приписывай никому того, чего не знаешь о нем достоверно, ибо это есть погибель душевная"… — отец Александр строго смотрит на меня. — Но в словах ваших есть доля истины в том, что потребен надзор за деяниями людей, поставленных на служение сему Богоугодному делу. Ибо слаб человек и подвержен соблазнам врага рода человеческого… Посему, в ближайшее время доложу протопресвитеру Георгию Шавельскому, который прибыл позавчерашнего дня в Минск о потребности в сей инспекции и о привлечении священников к сему деянию… А также о почине вашем, Денис Анатольевич, да о проявленном милосердии. Поступок сей может послужить похвальным примером для других полков и батальонов. Множится число беженцев, многие дома призрения переполнены, а воинство наше им посильную помощь оказать может.
Что, съели?.. Еще возражения будут?.. Ага, все-таки будут…
— Хорошо, господа, я согласна с тем, что вы сказали, в отношении мальчика. Но его сестра? Что будет с ней? — княжна снова берет разговор в свои руки. — Вы считаете, что такая жизнь подходит для девочки тоже?
— Софья Андреевна, наш отряд, конечно, — не лейб-гвардии Кексгольмский полк, — вспоминаю рассказ Валерия Антоновича. — Но, думаю, что сможем собрать достаточную сумму на обучение и воспитание Алеси…
— Часть офицеров штаба 2-й армии, вне всякого сомнения, поддержит вас, Денис Анатольевич, — наконец-то капитан Бойко сказал свое веское слово.
— …Ну, господа, вы меня приятно удивили! И, чтобы не остаться в стороне, хочу внести свою маленькую лепту. — Княжна довольно улыбается, затем достает из ридикюля деньги и протягивает Валерию Антоновичу, как старшему по званию. Затем, помедлив, снимает с руки тоненькое золотое колечко и отдает ему же.
— А это пусть будет приданым малышке…
Батюшка остался беседовать с детьми, а я, тем временем, сопровождаю всю эту компанию к выходу. И возле КПП вижу очень интересную картину. Мои орлы кучкуются, грамотно перекрывая все направления и делая вид, что абсолютно ничего не происходит. Не понял, это что за бунт на корабле? Не понимают, с чем и с кем шутят?.. Стараюсь незаметно показать стоящим впереди поднятый вверх большой палец, в смысле, "все нормально", потом кулак, означающий "вот сейчас провожу их, а потом… готовьтесь!.." Улыбающаяся засада исчезает за углом казармы, а я делаю честно-круглые глаза и недоуменно пожимаю плечами в ответ на вопросительный взгляд Валерия Антоновича. Вот тут-то я точно совершенно ни при чем!..
* * *
Приключения на этом не закончились. После обеда меня отловил Котяра и передал записку, накарябанную на замызганом обрывке бумаги: "Мил человекъ приходи вечером в трактиръ есть разговор". На вполне закономерный вопрос откуда у него этот шедевр изящной словесности, Федор объяснил, что с моего дозволения вполне легально сопровождал Ганну до бакалейной лавки и обратно. Пока она закупалась всем необходимым, отскочил на секундочку, а когда вернулся, возле любимой невесты терся какой-то приблатненный организм. На вежливый вопрос "Какого… ему здесь надобно?", последний вдруг решил обидеться и, нагнувшись, стал тащить из сапога нож. Кот не стал дожидаться продолжения и, слегка хлопнув по спине ладонью, помог согнуться еще ниже и упасть на пол. Пока собеседник обнюхивал его сапоги и раздумывал насчет вставать, или нет, Федор согнул выпавший нож подковой и, кинув рядом, объяснил владельцу где и в каких случаях тот может теперь им ковыряться.
— Тот придурок был одет, как мастеровой? Ножик без упора, ручка красная, чуть-чуть изогнутая?
— Ага, он самый, — Кот в ответ утвердительно кивает. — Так он эту записку потом и передал.
Блин, бедный Штакет, что-то ему не везет в последнее время… Вечер перестает быть томным, становится все интересней и интересней. И кому же я там очень срочно понадобился? Точнее – кому, это я и так знаю, а вот – зачем?..
— Командир, он еще передал, что можешь в открытую с парой-тройкой человек прийти.
Ага, и еще пятерку во внешнее оцепление для подстраховки взять, из тех, кому место уже знакомо. Мало ли что там лихие ребятки надумали. И, наверное, Валерия Антоновича в известность поставить…
Хоть господин капитан и сопротивлялся, сумел его уговорить, правда, масштабы пришлось немного поменять, брать не одну группу, а три, и добавить подвижный резерв на всякий случай. С мотивировкой, типа, нам необходимо нарабатывать навыки боя в городе…
Внутрь мы пошли вдвоем с Котярой, Михалыч с остальными растворился в сумерках где-то поблизости, в пределах прямой видимости. На входе в "кабинет" стояли старые знакомые – небритый и Штакет. Первый выглядел по-прежнему невозмутимо, но угрозой от него уже не веяло. Второй, завидев нас, злобно ощерился, но никаких опрометчивых действий предпринимать не стал. Задержавшись возле него, негромко советую:
— Слышь, Штакет, ты бы пореже за нож хватался, глядишь, и целее был бы. Кто мешал на КПП прийти и записку передать?.. И научись разговаривать спокойно, — пригодится для здоровья.
В комнатке за столом сидит уже знакомый по первому разу пахан, и еще двое, судя по повадкам – такого же ранга.
— Мир дому сему, люди добрые, — вежливо здороваюсь. — По какой нужде звал, уважаемый?
Вор знакомо усмехается уголком рта, затем отвечает:
— И тебе поздорову, мил человек. И хлопцу твому того ж… Не спужался придти, аль своих привел ешо? Скока их щас здеся? И шо ж за люди такие у тебя, слова им не скажи, сразу в драку лезут?
— Достаточно, чтобы потом Комаровку заново отстраивать. А насчет драки – так это твой Штакет с его невестой грубо разговаривал.
— Ето та, што ль, которую Беня в отступное требовал? Х-хе-х!..
Придерживаю набычившегося Федора, а то наломает дров… А также рук, ног, и других удобных частей тела.
— Ты ему вместо девчонки Штакетов нож покажи.
— Дык ведь тут вот какая закавыка, — притворно сокрушается собеседник. — Помер Беня-то, Царствие ему Небесное. Как тогда поговорили, оклемался чуток, да и пошел себе по улице. В темноте ямку-то не рассмотрел, оступился и упал на ножик.
Ага, как в том анекдоте – восемнадцать раз. И не царствие ему, а сковородку погорячее и черта пошустрее и посообразительнее.
— Что ж он так неосторожно? Я бы сам с ним еще разок побеседовал бы. Есть о чем.
— Да вот, не любят у нас тех, которые в три горла жрут и благо воровское по своим нычкам прячут. Не люди то, а крысы помойные… Ну, будет, лясы точить долго можно, — старик замолкает, переглядывается со своими компаньонами, затем продолжает. — Звал я тебя, мил человек, потому как ты – не лягавый, нам с тобой по закону толковать можно. Беня перед смертью много чего интересного напел, да и жидовка эта старая недолго молчала, все его слова подтвердила, когда мы тут шмон и шухер устроили… Короче, глянь-ка вот, — на стол ложится тетрадка в засаленной обложке. — Ежели что непонятно будет, толмача, я чаю, найдешь. А может, и мы ентова толмача тебе отдадим. Но при одном условии.
Жду продолжения монолога, вопросительно подняв брови. Что такого может быть в этой тетрадке, и не развод ли это со стороны воровского мира? Пахан тем временем продолжает:
— В общем, ентая парочка не токма нашим ремеслом промышляла. Гости к ним частенько приходили оттудова, — старик показывает большим пальцем себе за спину. — И дела они крутили такие, што нам за них отдуваться не в колер. Тута, в тетрадке у них навроде книги бухалтерскай.
— Короче, офицерик, дай слово, што наших людишек не тронете и лягавых не пристегнете, — вступает в разговор один из молчащих "компаньонов". — Толковище у нас было, решили энтих германских сук вам отдать. Тута дела военные, шпиёнские, наше дело – сторона.
О как! Блатной люд решил купить свое спокойствие жизнями шпионов. Только вот, интересно, каких?..
— Во-первых, я тебе – не "офицерик", обидеться могу сильно, имей в виду, — пора показывать клыки, а то по-хорошему не понимают. — Во вторых, кто ты есть, чтобы я тебе свое слово давал? Я тебя не знаю.
Багровея, собеседник лезет из-за стола, но пахан его удерживает:
— Погодь, Хорь, не кипишись. С ихним благородием вежливо надоть, оне енто любять… А ты, мил человек, тож соображай, не шпанка какая перед тобой. Коль нужна тебе ниточка к германским шпиенам, так давай по-хорошему договариваться.
— По-хорошему может быть только так: отдаете мне этих шпионов и то, что смогли узнать. Жандармов и полицию все равно придется подключать, но вот здесь даю слово, что вас им сдавать не буду. И еще, если на какую "малину" выйдем, где германских агентов привечают – не обижайтесь, под молотки пойдут все.
— Ох, и грозный ты, вашбродь! — насмешливо откликается третий вор. — Мы за себя и своих людей говорим. А ежели кто попадется тебе, значит – не наш он, хоть режь его на ремешки, дело твое. Мы в обиде не будем.
