Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки
– Ребята, вы что, сдурели? В честь какого это рожна вы решили стать грабителями? Больше заняться нечем? Отвечайте!
Незадачливые грабители, видя, что я и Игорь мгновенно оказались справа и слева от них, немедленно заныли:
– Нас на работу не берут. Мы французского не знаем, а на пособие жить трудно, вот мы и подумал…
– Херню вы надумали, идиоты! – Строго рявкнул Володя и сердитым голосом добавил – А ну пошли с нами. Не бойтесь, в полицию мы вас сдавать не станем, отвезём туда, где вы начнёте с завтрашнего дня работать. Быстро шевелите ногами.
Мы с Игорем приехали в аэропорт на «Гаммах», а Володя на седане «Метеор», изготовленном по индивидуальному заказу. Он взял с собой двух грабителей, а мы с Игорем по одному и не смотря на позднее время сначала привезли их на наш спортивный автозавод, а потом развезли по домам и даже дали каждому по сто франков, чтобы они могли добраться. По дороге старший из них Рифат, который был вооружен пистолетом, узнал наконец меня и от этого очень смутился. Он был татарином из Москвы и перебрался во Францию вместе с родителями, решившими, что здесь им будет жить лучше. Его родители были самыми обычными инженерами, а Рифат проучился два года в МГУ историко-философском факультете. Кажется, знакомству со мной он обрадовался даже больше, чем тому, что их всех четверых взяли на работу. Поездка из Орли сначала в Медон-Шавиль, а затем в Кретей, где жили четверо молодых парней, изрядно встряхнула нас и оживила. Напоследок я даже вручил каждому по несколько билетов на воскресную гонку. Все втроём мы подъехали к моей новой квартире на авеню президента Кеннеди, окна которой выходили не только на Эйфелеву башню, но ещё и на Сену. Мы подошли к парапету набережной, сели на него и я с задумчивым видом поинтересовался у своих друзей:
– Ну, что, встряхнулись, парни?
– Ага, – ответил по-русски Николя и добавил, – лично мне встреча с этими салабонами помогла. Особенно дырка в ноге, Мигом мозги прочистила. Вот только штаны от костюма жалко. Ну, ничего, попрошу, чтобы пошили ещё одни, точно такие же. Облегчённо вздохнув, я признался:
– Это хорошо, Вовка, что ты себе за нас троих ногу себе прострелил, а не голову. Ладно, парни, не заморачивайтесь на этом, вы же сами понимаете, что это была элементарная зачистка, а тех килюг, которые оказались в подземелье, нам нельзя было оставлять в живых. Оставшись без поводка, они могли наломать таких дров, что мы бы потом сами за головы схватились. Из них же эти гады сделали форменных зверей похуже волков. Игорь кивнул и прибавил:
– Да, так оно и есть, Борис. У этих бойцов не было никаких тормозов и потому речь могла идти только о их ликвидации.
Мы поговорили ещё с полчаса и разошлись. Ребята сели в машины и поехали домой, а я вошел в красивый особняк, построенный в начале века, и поднялся в нашу новую квартиру. В пятницу я продолжил заниматься мотоциклом, в субботу приехала Ирочка с Витюшей и нашими друзьями, а в воскресенье была гонка. Проехать сто двадцать километров под ликующий рёв трибун, для меня стало вполне привычным делом. На стартовой решетке в четыре ряда встало тридцать шесть машин и мы приготовились к старту. Облачённый в гоночный костюм с обтекателями, я изначально сидел на супербайке, стоящем на четырёх стояночных опорах, так, словно уже мчался по трассе. Двигатель мотоцикла работал на полных оборотах, генератор подавал ток на оба электродвигателя и потому колёса болида вращались с бешенной скоростью. За пару секунд до взмаха судьи флагом я ускорился и как только его рука пошла вниз, стартовал. Колёса с басовитым звуком, на самом деле это был визг, коснулись асфальтана и супербайк стремительно бросило вперёд. Длина стартовой прямой на новом автодроме имени Шарля да Голля была четыреста двадцать метров и я преодолел это расстояние менее, чем за четыре секунды, развив скорость в триста восемьдесят километров в час и затем сбросив её перед первым, левым поворотом до ста шестидесяти, чтобы гладко пройти его.
Так быстро я не стартовал ещё ни разу, да, и вообще решил в это воскресенье не давать никому пощады, а потому уже через пятьдесят три секунды нагнал тех гонщиков, которые «плелись» в хвосте пелетона. У меня на хвосте висело всего трое действительно быстрых гонщиков – Батрак, Фил Рид и мой отец. Они совершенно не боялись скорости и если в чём-то и проигрывали мне в этой гонке, то только в скоростных качествах мотоциклов. Ну, об этом я всем говорил уже не раз и не два, заявляя, что могу ездить так быстро, как только этого захочу и что уже довольно скоро все остальные гонщик смогут ездить точно так же. Полностью слившись с супербайком в прямом, а не переносном смысле, образовав вместе с ним единое целое, я мчался по гоночной трассе. Зачастую я лишь немного сбрасывал скорость при входе в широкие повороты и, регулируя аэродинамическими обтекателями на предплечьях воздушный поток, наклонял мотоцикл и касался накладкой на колене асфальтана. Колёса хватали асфальтановое покрытие трассы чуть ли не мёртвой хваткой, а потому бороться мне приходилось только с силами инерции, так как сопротивление воздуха легко преодолевали два электродвигателя.
Если выпадала такая возможность, то есть на линии стартовой прямой передо мной не было толпы гонщиков, то я проносился по ней, поставив супербайк на козла. Скорость при этом, конечно же, снижалась, но зато публика ревела от восторга. Парижанам очень нравились такие проезды, ну, не я один умел так делать. И без меня мастеров хватало. Зато никто не ехал в этот день так быстро, как я и мне удалось почти на круг обогнать своих главных преследователей. Сто двадцать километров, ровно двадцать четыре круга, я преодолел всего за сорок восемь минут. В этом чемпионате так быстро ещё никто не ездил, но уже в чемпионате будущего года такая скорость точно станет нормой, ведь он пройдёт на новых супербайках. Перед финишем была почти двухсотметровая прямая, на которой я снова поставил супербайк на козла и из поликарбоновой спинки сиденья выстрелил два флагштока, один с красным флагом Советского Союза, а второй с французским триколором. Так я и доехал почти до самого финиша, а метров за семьдесят до него опустил мотоцикл на оба колеса, спинка отщелкнулась и я, поставив супербайк на переднее колесо, финишировал в своём фирменном стиле. Публика вопила от восторга. Ей очень нравились мои трюки.
После этого я съехал с трассы и мои механики тотчас стали снимать с меня аэродинамические обтекатели, а с мотоцикла спинку. Когда через четыре круга гонка завершилась, взяв в руки советский и французский флаги, я поехал совершать круг почёта, одетый во вполне обычный гоночный комбинезон и, промчавшись по автодрому, по стартовой прямой проехал, как наездник в цирке, стоя на седле мотоцикла и вскинув вверх руки с флагами. Въехав в паддок к своему стойлу, я первым делом обнял и поцеловал свою королеву, а уже потом стал принимать поздравления от друзей и остальных гонщиков. Фил, хлопая меня по плечам, он пришел третьим, обойдя на этот раз Батрака, воскликнул:
– Боб, сегодня тебя было не догнать.
– А мы его никогда в жизни не догоним, Фил. – С некоторой обидой в голосе сказал Батрак, легонько стукая меня кулаком в челюсть – Этот гад скоро ведь перестанет гонять. Он же решил стать капиталистом и дико разбогатеть.
Витька за последний год ещё больше окреп и возмужал. Он был теперь одного роста со мной и здорово преуспел в куэрнинге, но даже не это главное. Мой школьный друг хотя и принимал участие во всех гонках чемпионата мира «Мото Гран-При», учился в институте на отлично. Жорка говорил, что из него выйдет толковый инженер-конструктор. Это меня радовало больше всего. Потом было награждение и мэр Парижа вручал нам хрустальные кубки, после чего мы давали интервью прессе и моего отца, занявшего в гонке второе место, засыпали вопросами. Всем очень хотелось знать, не завидует ли он мне. Ну, а после банкета в роскошном ресторане автодрома, мы отправились в нашу квартиру, догуливать. Мне не так уж и часто выпадало счастье общаться с родителями и старыми друзьями, а на эту гонку прилетели очень многие, даже генерал Булганин. В общем было очень весело и мы до трёх ночи вспоминали, как всё когда-то начиналось. Да, прошло всего чуть больше трёх лет, а в моей стране произошли весьма заметные перемены. Теперь уже весь Советский Союз перешел на новые принципы экономики и, как говорил первый секретарь крайкома, это пошло на пользу всем людям. Во всяком случае в нашем крае, с которого всё началось, перемены к лучшему были заметны особенно отчётливо.
Проблем в Союзе было ещё выше крыши хотя бы с тем же дефицитом качественных товаров, но при этом уже не шло речи о том, чтобы кто-то был недоволен низкой зарплатой. С этим всё было в полном порядке, зарплаты постоянно росли, да, и купить на зарплату можно было уже очень многое. Ни о какой политической вольнице не заходило и речи. КПСС даже и не собиралась уступать свою власть в стране хоть кому-либо. Более того, она всё туже и туже затягивала идеологические гайки в том смысле, что об идеологии болтать стали меньше, а вот требования к коммунистам ужесточились. Если ты член партии, то будь добр соответствовать этому, но как только допустил слабину и забыл о партийной дисциплине, будь добр или исправляйся или пошел вот из партии, нечего её марать. Хотя после исключения из партии уже никого не сажали ни в тюрьмы, ни в психушки, это и так было очень суровое наказание, ведь в партию снова стали верить. Тем более, что она стала проявлять заботу о людях и работать над тем, как повысить благосостояния советского человека.
