Таких не берут в космонавты. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич
Я прервал запись, уставился на доску. Поискал в памяти название нарисованного там значка. Пробежался взглядом по примеру и осознал, что тот позабытый мною значок или причудливая скобка — это не последняя и не самая главная загвоздка. Сообразил, что не прочту для своей виртуальной помощницы те задания, которые выводила на классной доске учительница. Смотрел, как из-под руки учительницы сыпались на пол белые крошки мела. Подыскивал в уме подходящие названия для математических символов. Но на ум мне приходили лишь фразы «эта хреновина» и «дурацкая загогулина».
«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, запрос», — напомнила о себе Эмма.
«С удовольствием бы уточнил, Эмма. Если бы понял, как это сделать. Что-то мне подсказывает, что с этой проверочной работой у меня возникли незапланированные проблемы».
Я потёр подбородок. Посмотрел то на доску. Затем перевёл взгляд на страницу в своей тетради, где подсыхали выведенные синими чернилами строки.
Повторил:
«Триста семнадцать в четвёртой степени умножить на… такую… как бы это сказать…»
Вздохнул. Повернул голову — увидел, как Лёша Черепанов шустро выводил авторучкой цифры и значки на розовой промокашке. Чуть приподнял голову — заметил, как Иришка Лукина аккуратно записывала в тетрадь позабытые мной математические символы. Учительница завершила работу, уселась за стол. Я тоже дорисовал в тетрадь условия примеров для своего варианта. Посмотрел в окно, где на фоне светло-серого неба пролетали крупные пушистые снежинки. Улыбнулся — мне вдруг показалось глупым то обстоятельство, что я сейчас сидел за школьной партой и ломал голову над никому не нужными и не важными проблемами.
«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, запрос».
Я усмехнулся, покачал головой.
Учительница заметила мою гримасу.
— Пиняев, — сказала она, — вам что-то непонятно?
Молоденькая математичка вопросительно вскинула тонкие брови-ниточки — та самая симпатичная учительница, которую я сегодня заприметил около ведущей на второй этаж лестницы.
«Мне всё непонятно, — мысленно возмутился я. — Что за абракадабру ты там написала?»
Но вслух спокойно ответил:
— Всё нормально, Вероника Сергеевна. Решаю примеры.
Я посмотрел учительнице в глаза и улыбнулся.
Мне показалось, что математичка слегка смутилась: мочки её ушей порозовели.
— Тогда не отвлекайся, Василий, — сказала Вероника Сергеевна. — Решай.
Она запрокинула голову — продемонстрировала мне свою тонкую шею с гладкой белой кожей.
Взглянула на часы и сообщила:
— Полчаса осталось до конца урока. Задания сложные. Василий, отнесись к работе ответственно.
Я кивнул и ответил:
— Обязательно отнесусь, Вероника Сергеевна.
Я тоже посмотрел на циферблат настенных часов. Увидел, как длинная тонкая стрелка неумолимо отсчитывала секунды. Снова опустил глаза, взглянул на записанный в тетради пример.
«Умножить на…»
«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, запрос».
«Scheiße! — сказал я. — Эмма, в моём возрасте позорно получить в школе двойку. Тебе так не кажется? Вот что мне стоило вчера перед сном хотя бы разок пролистнуть учебник математики?»
Глава 8
Наблюдал за циферблатом часов, висевших на стене кабинета математики — в очередной раз убедился, что не сплю. Потому что указанное на них время не менялось скачками. Оно таяло согласно количеству начерченных концом секундной стрелки окружностей. За первую четверть часа урока на странице моей тетради появились только срисованные с доски примеры. Записал я их красиво и аккуратно — быстро восстановил навыки пользования авторучкой. Теперь любовался этими записями. Видел, что после знаков «равно» в примерах моего варианта проверочной работы пока не появилась ни одна цифра, знак или математический символ.
«Сегодняшний урок математики в очередной раз доказал, что с возрастом люди становятся старыми, но далеко не всегда мудрыми», — сказал я.
Вздохнул, усмехнулся.
«Честно тебе признаюсь, Эмма: утром я считал себя едва ли не сверхчеловеком. Теперь чувствую себя безграмотным тупицей. Потому что вижу, с какой лёгкостью собравшиеся в этом классе детишки щёлкают примеры, которые я даже прочесть не смог. Они решают самостоятельно, не ищут ответы в интернете. Разве это не позор на мою ещё недавно седую голову? Как ты считаешь?»
«Господин Шульц, у человека с возрастом наблюдается снижение операционно-динамического подвижного интеллекта, отвечающего за логическое мышление и за способность решать новые задачи, независимо от предыдущего опыта. Однако возрастает предметно-содержательный интеллект, который представляет собой способность использовать накопленный опыт и усваивать навыки».
«Спасибо, Эмма. Успокоила. Замечу только, что в случае с математикой накопленный опыт мне не помог».
Я почувствовал, как сидевший за партой слева от меня Черепанов толкнул мою руку локтем. Я повернул голову и заметил, как Алексей сдвинул на столешнице в мою сторону исписанную числами и математическими символами промокашку. На этот раз накопленный за семьдесят шесть лет опыт мне всё же пригодился: я моментально сообразил, что написанные на промокашке решения примеров — ничто иное, как полностью решённая сегодняшняя проверочная работа (причём, мой вариант, а не вариант Черепанова). Я заглянул в Лёшину тетрадь и обнаружил, что он только-только переписывал туда с доски примеры своего варианта.
Невольно взглянул на часы — с начала урока прошло ровно двадцать минут.
— Спасибо, — прошептал я.
Череп кивнул.
Математичка тоже среагировала на мой шёпот.
Она вскинула голову и потребовала:
— Пиняев, Черепанов! Не разговаривайте. Работайте, ребята.
— Как скажете, Вероника Сергеевна, — ответил я. — Вы сегодня замечательно выглядите! Ваша красота отвлекает меня от выполнения проверочной работы. Стараюсь не смотреть на вас, но у меня это пока не получается.
Даже с четвёртой парты я заметил, что у математички снова покраснели мочки ушей.
Увидел улыбки на лицах десятиклассников.
— Спасибо за комплимент Пиняев, — ответила учительница. — Зря стараешься. На оценку твоей работы он не повлияет.
— Он влияет на моё настроение, Вероника Сергеевна. Оно у меня теперь просто превосходное!
Учительница притворно нахмурилась.
— Рада за тебя, Василий, — сказала она. — Работай. Не мешай товарищам.
Громким голосом объявила:
— Осталось чуть больше половины урока! Ребята, не отвлекайтесь.
Вероника Сергеевна опустила голову, посмотрела в лежавший открытым у неё на столе классный журнал — она будто спрятала от моего взгляда лицо (но не мочки ушей). Я воспользовался этим: придвинул к себе Лёшину промокашку, вложил её в свою тетрадь. Взглянул на Черепанова — тот со скоростью принтера заполнял страницу в своей тетради цифрами и значками (с позабытыми мною за шестьдесят жизни лет названиями). Я снова сверился с часами. Отметил, что учительница не обманула: прошло чуть меньше половины урока. Приступил к работе. Мне показалось, что переписывал я готовые примеры не так быстро, как Черепанов решал свой вариант.
Финальную точку в копировании проверочной работы по математике я поставил за десять минут до окончания урока. Взглянул на свои испачканные чернилами руки. Вспомнил, что следы чернил на пальцах — нормальное явление в школьные годы. Лёша Черепанов к тому времени уже чиркал на бумаге карандашом: рисовал бродившую по безатмосферной планете космонавтку (не космонавта — это я определил по характерным выпуклостям на облегавшем женскую фигуру скафандре). Я пару секунд смотрел, как Черепанов рисовал около ног покорительницы космоса вмятину в земле — не иначе как оставшийся после столкновения с микрометеоритом кратер.
«Эмма, я однажды встретил Черепанова, когда приезжал по работе в США. Помню: случилось это в две тысячи тринадцатом году. В тот день я беседовал в ресторане, в Нью-Йорке, с очередным вышедшим в тираж политиком из России, который мечтал издать свои мемуары на Западе. Политику порекомендовали меня его знакомые — их книги в моём переводе уже пылились на книжных полках Евросоюза и Соединённых Штатов Америки. Наши с ним общие знакомые заверили политика, что только Базилиус Шульц в полной мере поймёт и продемонстрирует западным читателям все тонкости и благородство 'настоящей русской души».
