Маньчжурия, 1918. Особый отряд (СИ) - Аристов Руслан Иванович

— Слава Учредительному Собранию! — вскочил какой-то офицер-пехотинец, уже порядком выпивший, поднял рюмку и опрокинул её в горло.

Орлов лениво отсалютовал ему.

— Вот, мы за демократию, — показал на него рукой Семенов. — За демократические методы, а не комиссарию!

— Большевики обречены. Немцы их раздавят, если те не заключат с ними похабнейший мир, — произнес Орлов.

— Думаю, что заключат — комиссары пойдут на любые гнусности ради спасения своей власти и шкуры, — засмеялся Семенов.

— Это им не поможет, — сказал Франк. — К счастью, у нас в Харбине сохранился островок законной власти — отсюда и начнется возрождение!

— Дай бог, — покивал Семенов. — Ваше здоровье, господа!

С первого этажа послышалась музыка, с каждой минутой всё более громкая.

— Внизу уже поют, — с завистью сказал один из сидящих.

— Можете идти, кто хочет — веселитесь, — ответил Семенов.

Четыре человека встали из-за стола, чинно кивнули атаману и вышли из комнаты.

— И вот в декабре я связался с генералом Хорватом, — продолжил Семенов — при этих его словах Орлов немного напрягся, — послал я своего человека, полковника Скипетрова, в Харбин с подробными инструкциями — я хотел добиться от управляющего согласия на замену разложившихся частей добровольцами, ну и потребовал от него необходимое имущество и денежное снабжение.

«Ничего себе — потребовал!» — поразился Орлов. — «Единственные законные добровольцы — это мы! Послал он Скипетрова, видите ли».

— И что же генерал? — спросил он осторожно.

— Оказалось, что генерал Хорват сразу больше большевистского переворота не склонен был принимать какие-либо меры. Как говорили мне доброжелатели из Харбина, он вошёл в тесные связи с местной китайской администрацией и подстраховался их поддержкой. На кону стояли большие деньги.

— Китайские войска разоружили харбинские дружины и совдеп, — покивал Орлов. — Я принимал в этом участие.

— Ваше здоровье, господа полковники! — налил водку Семенов.

— Отменные пироги! — выпив и выдохнув, сказал Франк, закусив пирогом с олениной.

— Есть у меня буряты, добывают нам оленей, — с улыбкой покивал атаман. — Вы, Николай Васильевич, в декабре разоружали обольшевиченные дружины, значит?

— Так и есть. Но китайцы забрали себе большую часть оружия, нам достались ошметки.

— Инородцы понимают только силу, — заключил Семенов. — Будем сильными — будут нас уважать, а иначе нас раздавят хоть китайцы, хоть комиссары.

Орлов ощущал, что наелся уже просто до отвала — посиделка входила в тот этап, когда оставалось только пить до полного умопомрачения под неспешную застольную беседу.

Семенов взял себе кусок поросенка и немного квашеной капусты, Франк последовал его примеру. Орлов тоже взял себе кусочек и плеснул ещё водки: «Гулять так гулять, все караулы в порядке, город безопасен», — решил он.

— И вот мы только обосновались на Даурии, как к нам начали стекаться казаки с жалобами, что здесь, на Маньчжурии, какой-то комиссар начал беспредельничать и кидать в подвалы всех проезжающих офицеров, грозил им судом и расстрелом.

— Слышал о таких делах, — покивал Орлов, жуя молочную свинину.

— Вот, почитай, двадцатого числа сели мы на поезд и двинулись сюда. Я, Унгерн, Опарин, Мадиевский, казаки, немецкие пленные из нашего отряда, человек сорок. Поезд у нас был отличный — теплушки с нарами и печками, и вот заезжаем мы на станцию — без разведки, лихо, выбегаем с винтовками и начинаем охаживать прикладом стоящую на перроне сволочь. Все эти революционные солдаты сразу разбежались с воплями «казаки бьют, караул, спасайся», — засмеялся атаман. — Внутри вокзала нашли поручика, командира этого сброда — бедолага уже думал, что ему конец, но я его успокоил и сказал, что никакие трибуналы ему уже не угрожают, не по этим мы делам. Вы его видели — пошёл вниз с остальными, Куликов его фамилия, — взмахнул рукой Семенов.

— За освобождение Маньчжурии! — поднял рюмку Франк.

— Ура-а-а! — выпили.

Снизу донеслась стрельба, свист и выкрики.

— Из нагана палят в потолок, архаровцы, — сказал кто-то из семеновских офицеров.

«А ведь мы уже солидно набрались», — подумал Орлов. — «Что же оно дальше? Беседам ни конца, ни краю, и закуски здесь на целый взвод».

— Да пусть палят. В общем, приехали мы днем, а уже к полуночи разоружили полную роту этих шкурников на станции, — бодро продолжил Семенов — лицо его раскраснелось. — Но самое забавное — ворвались мы в вокзал и захватили пирамиды с винтовками, ни один и не дернулся.

— У нас было практически тоже самое, — покивал Орлов.

— После этого с Даурии пришёл ещё один эшелон на следующий день, и начали мы рассаживать этих солдат. Отправили их в Читу, они ещё меня и благодарили. После этого я телеграфировал на все станции вплоть до Харбина, что на станции Маньчжурия порядком заведует монголо-бурятский полк, — засмеялся Семенов, — а нас и полсотни человек не было, пока монголы не подошли, какой там полк.

«Авантюрист почище Унгерна, они подстать друг другу. Да и я такой, мы впятером казармы захватили», — усмехнулся Орлов.

— Смело, Григорий Михайлыч, — полковник налил водки, все чокнулись.

— Это ещё что. После этого я получаю телеграмму из Цицикара, от генерал-майора Гана из стражи — мол, просим ваш полк оказать содействие в разоружении местных большевиков, семьсот двадцатая дружина совсем разложилась. Поезд у нас под парами, я оставляю Куликова и два десятка людей здесь, телеграфирую генералу — полк выступает, мы садимся и на всех парах несемся в Цицикар, за семь часов дошли и прибыли как раз ночью, и сразу в дело — полсотни солдат даже и не думали сопротивляться, они вообще ничего не ожидали. Я оставил их на Унгерна, и мы с генералом Ганом, который вскоре приехал на вокзал, и хорунжием Мадиевским поехали по городку, по адресам большевиков и агитаторов — к утру вся эта сволочь была уже на вокзале с пожитками. Все эти красные в панике спрашивали — кто такие, что происходит, я говорю — монголо-бурятский полк. В общем, оправили мы весь этот сброд в четырех теплушках с печками на Оловянную.

— Григорий Михайлович, дорогой атаман, позволь выпить за твоё здоровье, — шатаясь, поднялся здоровый усатый офицер-казак. — Как же мы тогда их повязали!

— Хорунжий Мадиевский, он мне как брат, — представил его Семенов.

— Господа, за атамана, — хорунжий опрокинул в себя рюмку и потянулся за огурцом, чуть не перевернув весь стол.

— Ваше здоровье, Григорий, — поднял рюмку Орлов — он ощутил и смирился с тем, что входит в режим большой пьянки, последний раз такое было на новый, девятьсот семнадцатый год, на фронте.

— Ой, напьёмся мы, чувствую, — вздохнул Семенов. — В общем, уже к концу декабря у меня под контролем две станции по обе стороны границы с перспективой контроля вплоть до Цицикара. Но городское управление и там, и тут уперлось — не признаем, знать не хотим, не потерпим нарушения наших демократических прав и такое прочее.

— Блядские демократы, — чуть не ударил по столу кулаком Мадиевский. — Пороть их надо, блядей продажных!

— Спокойно, Степа! — поднял ладонь атаман. — Да, Маньчжурский совет был насквозь социалистический и мне эти господа, или товарищи, симпатизировать никак не могли. Меня пригласили на заседание совета.

— Вот как? — заинтересовался Орлов. — У нас в Харбине такой проблемы не было, все буквально за полтора месяца хлебнули комиссарских порядков и весьма поостыли к большевичкам.

— Это в большом городе, а в таких вот мелких всё сложнее. Меня пригласили на заседание городского совета здесь, в городе, в начале января. Поскольку мои орлы уже зарекомендовали себя в городе, — при этих словах Семенова полковник еле-еле сдержался от смеха, — то на заседании я выслушал несколько благодарностей за освобождение от солдатского сброда и городской совет решил меня признать как главу законных российский войск, это было принято большинством голосов, — на голубом глазу произнес атаман.