Владислав Кузнецов - Камбрия - Навсегда!
— Это она?
— Не знаю. Это заметно только по чудесам. Безусловным. И часто — отрицаемым самим чудотворцем. Не мне судить. Я только верю, что Немайн на этой дороге, а как далеко зашла… Это ее личное дело. Ее и Бога…
Викинги переглянулись.
— Не больно просто получилось, — развел руками Эгиль, — то она богиня, то нет. То еще часть бога внутри.
И с надеждой посмотрел на Харальда. Мол, может хоть скальд чего-то разобрал? Но поэт молчал, только бороду принялся поглаживать.
— Так он и у тебя внутри, Дух-то Святой, — хмыкнул викарий, — только не особо много пока, видимо. Но что-то же есть! Вот, например, корабли у тебя хорошие выходят? А бывает так, что ты и сам не понимаешь, как вот это у тебя такое ладное судно получилось?
— Судно, — буркнул Эгиль, — это не то, что плавает, а то, в чем плавает. Но бывало, да… Это что, он?
Викарий кивнул.
— Почти наверняка. Но, еще раз скажу — сколько в ком, судить не могу. Но путь никому не закрыт…
А Харальд вдруг заложил руки за спину. Склонил голову набок.
— А ты на нее похож, — сказал, — не лицом, словами. Все неопределенное, запутанное. Непонятное уму. Но — ясное сердцу. А потому благодарю тебя. Хотя все, чего ты достиг — так это того, что мы острее стали чувствовать суть Немхэйн. Но никак не приблизились к тому, чтобы описать ее словами…
Коротко поклонились, ушли. А викарий остался сидеть, и рассматривать огонек в лампе. Он ведь и сам желал знать окончательный, полный, короткий ответ на вопрос: кто такая Немайн? И только что сам себе доказал, что это, в главном и наиважнейшем, ему не дано. Как бы она ни обзавелась своим новым именем, оно не мешает ей оставаться доброй христианкой и коронованной базилиссой. Святые не стали бы помогать самозванке. Тем более, что церковь вполне допускает именоваться в миру прозвищем, отличным от крестильного имени. Остального Адриан знать уже и не хотел. Немайн — кем бы она ни являлась — нужна и Камбрии, и Империи, и Церкви.
Священник снова обмакнул стило в чернильницу. Кстати, придуманную все ею же. Такую перевернешь, а чернила и не разольются! Вот это новшество ему по вкусу! А перья… Что ж. Камбрийские гуси могут быть довольны — их станут реже резать.
«Что же касается души самой странной из моих духовных дочерей, то ее немного угнетает невозможность соблюдать все установленные посты», — выскрипел пергамент под острой раздвоенной палочкой, — «и вечное причисление к больным из-за того, что ей необходимо ежедневное потребление мяса, чтобы сохранять силы и здоровье. Я немного утешил ее, напомнив, что такое же послабление дозволяется путешествующим и находящимся в военном походе, а также напомнив слова Спасителя о том, что не человек для субботы, но суббота для человека. Немайн со мной согласилась — но я вижу, что сомнения ее не оставили, а потому прошу тебя, если представится такая возможность, подсказать мне еще какие-нибудь убедительные аргументы. Кроме того, на нее очень тяжелое впечатление производят неизбежные в предприятиях такого размаха несчастные случаи. Иногда я задаюсь вопросом — где же она ухитрилась провести последние четыре года, чтобы, приобретя навыки воина и изворотливость политика, сохранить детскую надежду на безопасность этого мира?» Или веру в его благость, достойную святой. Но вот этого викарий писать не стал. «А случаи, которые это открыли, на стройке весьма редки, что я отношу на распорядительность как самой Немайн, так и ее помощников, Эгиля и Анны.»
Но — все таки происходили. Хотя и случились уже после того, как были отрыты рвы, и дело дошло до укреплений посолиднее. Которых по периметру города не планировалось вовсе. Только рвы и валы, всего в один-два ряда. Но — не просто линией, а углами, чтобы один вал мог простреливать другой, продольно. Когда-нибудь их оденут камнем — но это не к спеху…
Раньше, при первом случае, нужно вводить хорошее оружие, которое позволит защищать их не крепостью стен, а меткостью стрел. Теперешний лук из вяза оружием был очень слабым. И Немайн расчеты делала исходя из характеристик классического длинного лука. Про который она знала только то, что он изготовлялся из тиса, и был довольно прост.
И, конечно, она устроила закрытые землей почти со всех сторон площадки для баллист. А мастерам и воинам приходилось объяснять каждое слово: фланкирование куртины — вот как раз баллистами, прикрытый путь, который скоро будет, но пока не прокопали, анвелопа — которой не будет очень долго, теналь, равелин, орильон… Воины кэдмановского клана и немногие дружинники, успевшие наняться к Немайн на службу, вынужденно вникали в эту премудрость. Чтобы ненароком не натворить бед, коверкая магические слова сиды, быстро перекрестили орильоны в «сидовы ушки», равелины в «земляные рога», а прикрытый путь оставили как есть. Потому как звучал понятно и неволшебно. Еще шутили, что сида хоть ворота оставила как есть: хорошие, дубовые, двойные, с запасом камней для того, чтоб завалить их при необходимости. Дошутились. В один прекрасный день сида объявила, что временные меры отменяются, и пора все трое ворот оборудовать как надо! Все ждали нового волшебного слова. И было слово, и слово было страшное: «захаб». Прежние непонятки хоть звучали похоже на латынь. Снова взялись за лопаты. Насыпали внутренний вал, короткий, параллельно наружному. Но отныне всякий, желающий въехать в город должен был тащиться от передовых ворот до внутренних не меньше трехсот шагов меж двух валов, на которых стояла внимательная стража. Пока — немногочисленная и всего лишь с луками. И камнями, которых было вполне достаточно, чтобы завалить рукотворное ущелье едва не доверху…
И все- таки одной линии укреплений камбрийцам казалось мало. Здесь Немайн пришлось выдержать битву с Ивором, который заявил, что леди-хранительнице республики положено больше рвов и валов, чем какой-то захудалой королеве — а те, бывало, и по девять колец друг за другом насыпали. Но его удалось утешить тем, что ни одно валлийское королевство не строило крепостных башен — у кого были, обходились римскими. А башен пришлось заложить аж три. Хотя сначала Немайн хотела отделаться одним донжоном на вершине холма. Но — запас воды нужно было укрепить, а жить в водонапорной башне — врагу не пожелаешь. Сыровато!
Где две башни — там и три. Число правильное, а главное — две любые могут простреливать все пространство перед оставшейся. Две такой защиты не обеспечат, да и прикрытый частоколом дворик — тоже. А четыре — дорого. Продумали использование — и у каждой из башен оказались своя форма и характер. Одна — технологическая, водонапорная. Заодно часы и маяк. Вторая — жилая, а заодно оружейная и складская. Третья — именно, что третья. Пониже, потолще… Для важных людей и гостей, которых не пустишь в свой дом, а под рукой иметь желательно — добровольных и не совсем.
Жилье себе Немайн решила отвести наверху. Ей побегать немного казалось необидно, да и несложно — без одышки-то. Зато Анна, увидев на плане помещения для учеников, грустно завздыхала. Что поделать — даже молоденькой этаж за этажом ножками наворачивать утомительно, а Анна, как ни храбрилась, девочкой заново не стала.
— Приступ лености? Хорошо, — Немайн, как всегда, все ставит вверх тормашками, — Повод для урока. Ты ведь ничего не имеешь против вершины, только ходить не хочешь, так? Так скажи мне — а что делают люди, когда идти не хотят или не могут?
— Едут…
Подъемник придумали быстро. Кто будет крутить барабаны, и спрашивать не стоило. Не люди же! Но выяснилось: запрячь трудолюбивую (хоть и халтурящую при стирке, как плохая служанка) речку Туи в нижнем течении трудно и нельзя. Трудно — как любую равнинную реку в устье. Вот так, навскидку, Немайн могла предложить только медленное колесо восточного типа. Клирик еще застал их работающими на Евфрате и Тигре. Несложные в изготовлении, но маломощные, они годились для подачи воды в оросительные системы — и только. Проблема была в том, что ради подъема воды на метр-полтора эти колеса нужно заглубить на два-три. А этого позволить себе нельзя. Глубин таких на реке нет. А те что были, поменьше, называются фарватером — по ним корабли ходят.
Потому Немайн пришлось применить ветер — а чтоб не ждать у моря — и правда у моря! — погоды, озаботиться аккумуляторами. Водяными. Вокруг стройки начали подниматься деревянные башни ветряков.
Вот теперь город и потребовал крови! В тот день все пошло наперекосяк с самого утра, и в попытке исправить хоть что-то Немайн пришлось немало посуетиться. В результате к полуденному отдыху и сама сида, и обе ученицы чуть дышали.
А ведь еще прошлым вечером ничего не предвещало неприятностей. Работы закончились с наступлением темноты, сида Немайн сидела с ученицами у окна единственного на весь рабочий поселок дома с окнами и дощатым полом. Эту хоромину, которую сида воспринимала как времянку, построили ради ее сына: тащить свою радость в дом с земляным полом Немайн наотрез отказалась. Теперь она хотя бы не слишком беспокоилась за живой сверток, что сладко сопел на коленях. Сытый. Отчасти — ее молоком. Только-только появилось, но маленький уже сосет, а не просто пытается. Радость! Хотя — ему пока не хватает. И боль не собирается никуда уходить. Так что, покормив сама, Немайн передает сына кормилице — для дальнейшей заправки. А сама бежит навстречу очередной неотложности. Но вечер выдался спокойный, так что сида и запахиваться не стала — достала зеркальце, принялась изучать груди. Во-первых, потому, что надо, а во-вторых…
