Дмитрий Старицкий - Принц Вианы
— Нет. У меня к вам будет еще просьба: не покажете ли вы мне укрепления замка?
— Охотно, ваше высочество, следуйте за мной.
— Иоланта, я же просил называть меня Франциском.
— Как прикажете, ваше высочество, — снова присела она в реверансе. — Для меня это честь.
— И еще один вопрос: как давно служит здесь патер Дени?
— Всю свою жизнь, ваше высочество. Был бы он моложе, не видать нам его — забрал бы его с собой в Прованс Рене Добрый, который очень любил его мессы.
Мы стояли на площадке угловой башни и любовались прекрасным пасторальным видом на виноградники, поля, ветряную мельницу и лес, закрывающий горизонт.
— Удивительный вид по совершенству линий и гармонии. Даже чем-то душу размягчает, — говоря это, я обнял девушку сзади, ласково положив ей руки на живот и осторожно поглаживая.
Вопреки ожиданию, это не вызвало острого отторжения или робкого протеста; наоборот, меня поощрили к дальнейшему действию, положив голову мне на плечо.
Микала я оставил внизу у лестницы в башню, так что помешать нам неожиданно никто не мог.
— Вы мне так и не договорили, ваше высочество, о музыкальной игре, утром, — голос у девушки подпустил низкую хрипотцу, которая так остро возбуждала естественное мужское желание.
Одна моя рука переместилась на ее грудь, очень удобного размера, полностью заполнявшую мою кисть, а другая осторожно двинулась исследовать низ живота, осторожно подбираясь к лобку. Представлял я себя при этом явно Волком из сказки. Однако соски Красной Шапочки затвердели и были готовы порвать батист рубашки. По ее телу пробежала легкая дрожь. Одновременно я вдувал в ушко прекрасной дамуазели какую-то куртуазную чушь, высвободив аккуратную розовую раковинку из-под чепчика собственным носом. Тут все равно, что говорить, лишь бы воздух сотрясать около уха. И не представлять себя неотесанной деревенщиной, которому только бы грубо лапать, никогда не слышавшему куртуазной пословицы: «взялся за грудь — скажи что-нибудь».
— Ох, принц, — прогресс, однако, девушка перестала меня титуловать «высочеством» в обращении, это уже прямое приглашение к интиму, — вы, наверное, всем девушкам такие слова говорите, зная, как наша сестра падка на лесть. Особенно такую тонкую.
А на меня она уже просто навалилась. Пришлось даже самому прислониться к каменному зубцу, ограждающему башню.
— Ну так где ваша кожаная флейта и как на ней играть? — Она положила свою ладонь на мою, под которой была ее грудь, и слегка надавила.
Ладно, девочка, сама напросилась. Я снял руку с ее груди, расслабил завязки на гульфике, потом взял ее руку и резко засунул к себе в святая святых.
— Что это? — растерялась девушка от неожиданности и слегка напряглась.
Рука Иоланты чуть дернулась назад, но я ее удержал, поясняя:
— Это и есть кожаная флейта. Сейчас я тебя буду учить, как на ней играть изумительные по красоте мелодии.
«По всем методикам двадцать первого века», — добавил я мысленно.
— О, Франсуа, что вы делаете? — выдохнула девушка осуждающим тоном, однако ничего не выпуская из руки…
Ничто не остается незамеченным и ничто не остается безнаказанным. Особенно в таких маленьких общностях, как замок. За ужином, изрядно приняв на грудь, старый барон, сверля меня глазом, как буравчиком, все же выдвинул мне претензию:
— Ваше высочество, при всем моем уважении к вашему сану, я бы все-таки попросил не кружить голову моей девочке, которая только-только вышла в мир из монастыря кармелиток, где проходила обучение. Никто в ее возрасте не сможет устоять перед принцем, особенно если он такой златовласый красавчик, как вы. Но вы-то должны сознавать свою ответственность…
Наверное, человек пятнадцатого века был бы уже надежно приперт к стенке несложными аргументами, которые на меня обрушил старый барон. И человеку пятнадцатого века ничего не оставалось бы иного, как сознаться и покаяться. Рубаху рвать, пуп царапать… И в итоге чем-то компенсировать свое прегрешение. Возможно даже свадьбой. Как там в шутку говорили в России миллениума: за руку брал, в глаза смотрел — женись! Нет, жениться бы никто не заставил, невелика птица — дочь провинциального барона. Но нарушение закона гостеприимства — это несмываемое пятно на репутации. Это серьезно. И чревато последствиями.
Но, слава богу, за годы советской власти, а особенно последующие десятилетия «дерьмократии» и господства пиара, демагогии русских людей обучили так, что я бы мог давать уроки Макиавелли. Это учитывая, что я был далеко не самый продвинутый в данной общественной дисциплине. Хотя, если взять мой многолетний опыт написания годовых отчетов, то…
— Барон, — поглядел я в его буравчики чистым и ничем не замутненным взором. — Могу дать вам честное слово кабальеро, и даже поклясться на Святом Писании, что после встречи со мной ваша внучка осталась такой же целой, как и до нее. Девственность ее никак не пострадала, если вы об этом печетесь. Просто она показала мне великолепные виды с ваших стен — они действительно очаровательны. И между нами не было ничего, кроме пары касаний губами друг друга. Можете смело выдавать ее замуж, претензий от будущего супруга не будет. Но и Иоланта может записать себе на щит куртуазную победу над настоящим принцем, что несколько поднимет ее самомнение. Если хотите, я завтра объявлю ее своей Дамой[97] и буду носить ленты ее цветов.
Уф. Вот это спич. Да еще на старофранцузском. Хотя он мне вроде как родной в этой тушке.
— Хорошо, если так… — протянул барон уже без уверенности в себе.
— Можете вызвать врача, чтобы он осмотрел Иоланту на этот предмет. Я не восприму такие ваши действия как урон моей чести, а лишь как ваш эксцесс чадолюбия.
Хорошо, что вовремя прикусил себе язык. Первоначально я хотел предложить пригласить повитуху.
— Нет, только не это. Я не хочу сплетен по округе, — замахал на меня руками барон. — Даже не уговаривайте, ваше высочество. Мне достаточно вашего слова.
И махнул залпом кубок вина граммов на триста.
Я тоже пригубил свой кубок — пить хотелось. Все же это тяжелый труд: сознаться в проступке, и ни в чем не соврать, просто отмести в сторону компрометирующую информацию как несущественную. Прав все же был Билли Оккам, францисканский монах из Южной Англии, когда полторы сотни лет назад, если отсчитывать от нашего застолья, заявил: «Не умножай сущностей без необходимости».
— Вы вложили свой меч в ножны, барон?
— Да, ваше высочество, — ответил он, пододвигая мне очередное блюдо. — И в знак смирения позвольте мне поухаживать за вами.
— Я очищен вами от недостойных подозрений, господин барон?
— Да, ваше высочество, и нижайше прошу вас простить меня за них.
Все же доверчивый народ живет в эту эпоху. Намного чище душой, чем мы — их потомки. Даже совестно стало.
Некоторое время мы жевали, поглядывая на другую сторону стола, откуда в нашу сторону стреляла глазками юная Иоланта, одновременно смеясь тому, что ей втирал сьер Вото.
Наконец барон разродился:
— Ваше высочество, а вы серьезно сказали насчет ношения вами цветов Меридора в честь Иоланты?
— Более чем, барон. Я буду носить их на каждом турнире. При условии, что вы не будете запрещать нам невинные прогулки по стенам замка и беседы о музыке. Это развлекает нашу скуку здесь.
— Хорошо, — судя по собравшимся морщинам на лбу, барон что-то спешно калькулировал, — но вы объявите ее своей Дамой сердца при отъезде.
Утвердил он это уже как свое условие.
— Я сам это предложил и давать задний ход не собираюсь. Слово принца тверже стали.
— Но ничего большего, кроме поцелуев, ваше высочество. И чтобы никто этого не видел. Изворачивайтесь сами как хотите.
— Меня коснутся только губы Иоланты. Клянусь, — ответил я на голубом глазу и не соврал.
Даже поднял правую руку в подтверждение. Чувствовал себя при этом последней свиньей, реально обманывающей этого чудного старика, но ни словом не соврав.
Но страсть, страсть юного тела подталкивала меня и к большему, хотя мне и удавалось старым сознанием удерживать пока гормональный шторм юнца в узде. Припомнив свои ощущения на башне от «французского поцелуя» Иоланты, я чуть не застонал за столом. Память услужливо повторила то наслаждение, которое я испытал. Блин! Да сколько ж можно?
— Я надеюсь, вы разрешите нам вдвоем посмотреть со стен вашего замка закат солнца? Это так романтично.
— Хорошо, только не оставайтесь там, в темноте, — дал свое разрешение барон, — опасно на лестнице.
— Я обязательно прихвачу с собой слугу с факелами. На всякий случай.
Упоминание присутствия слуги на культурном мероприятии окончательно успокоило барона.
Е-э-эс!
Надо же, я снова становлюсь мальчишкой. А еще чувствую себя козлом, которого запустили в огород.
