Сергей Шхиян - Самозванец
Хозяин взвыл и начал ругать и близнецов, и индифферентного слугу, и свою проклятую долю.
— Иди, посмотри, как бы он у нас лошадей не увел, — попросил я Ваню. Он мигом выскочил на улицу, а я, как только в стенаниях трактирщика образовалась пауза, поспешно сделал заказ.
— Откуда он такой взялся? — горестно спросил трактирщик, начиная успокаиваться.
— Тут в лесу нам встретился, — ответил я, — взялся показать ваше село и без спроса сел на мою лошадь.
— И как только таких земля носит? — горестно спросил неизвестно кого хозяин и отправился выполнять заказ.
— Нет его нигде, как сквозь землю провалился, — сказал Ваня Кнут, возвращаясь в трактир. — Чудной он какой-то, я таких людей никогда еще не встречал.
— Какие твои годы, у тебя еще все хорошее впереди, — успокоил я его.
Глава 6
Наш обед затянулся до вечера, так что и ночевать мы остались на том же постоялом дворе. Вечером в Москву попасть было сложно, туда вообще лучше всего было въезжать после обеда. К этому времени привратные стражники уже насыщались мздой и к гостям относились если и не доброжелательно, то равнодушно. Теперь мы с Ваней передвигались налегке, без товаров и шика, так что можно было надеяться, что на нас не обратят внимания. Мой когда-то дорогой нарядный кафтан за время скитаний совсем обтерся, Ваня после любовной лихорадки и поповских хлебов выглядел обычным зачуханным слугой, так что проблем при въезде в Москву у нас не должно было возникнуть. Однако береженого, как известно, и Бог бережет, потому мы старались проскочить туда в подходящее время.
Кроме нас на постоялом дворе остались ночевать четверо проезжих гостей, владельцы лошадей, которых мы видели на коновязи. Они, как стало ясно из разговора, торговали медом и кожами, и теперь ждали какой-то непонятной оказии в Тулу, а пока суд да дело, пьянствовали в тихой придорожной обители.
Мне до них дела не было, как, собственно, и им до меня, потому мы не общались: они сидели в одном углу зала, мы с Ваней в другом. Ближе к вечеру, когда, как известно, начинают обостряться любовные чувства, он загрустил о прекрасной Катерине, и, как я подметил, даже ее матушка перестала ему казаться такой ужасной, как утром.
— А как ты думаешь, хозяин, — спросил он меня, устремляя мечтательный взор к низкому закопченному потолку, — что сейчас делает Катя?
— Грустит о тебе, — ответил я, — сидит у окошка и шепчет: «Где ты, Ванюша!»
— Я серьезно спрашиваю, — обиделся он.
— Моется в бане, — предложил я очередную версию времяпровождения прекрасной блондинки.
— Вот если бы вдруг померла матушка Аграфена, — мечтательно сказал он, — а на Катю напали разбойники, а я тут как тут, на коне с мечом в руке!
— О таком можно только мечтать, — поддакнул я, исподтишка наблюдая за компанией гуляющих гостей.
Они бросили пить и громко разговаривать, сидели сведя головы над столом, и о чем-то совещались. Я уже так привык всегда чего-нибудь опасаться, что тотчас заподозрил их в происках против нас.
Однако пока никаких признаков готовящейся агрессии заметно не было.
Никто из компании не смотрел искоса в нашу сторону, и руки у всех лежали на столе.
И, тем не менее, тревожное чувство не проходило.
— Пойдем-ка, друг Ваня, спать, — сказал я, подзывая жестом трактирщика, — утро вечера мудренее.
С меня уже было достаточно ратных подвигов и приключений. Нам следовало просто отдохнуть без кровопролития и ночных погонь.
— Сможешь устроить нас на ночлег? — спросил я подошедшего хозяина.
— Спите здесь, — предложил он, обводя рукой зал, — чего вам куда-то идти!
— Ты нас лучше в чистую избу отведи, без комаров, — попросил я, — за деньгами дело не станет. Укажешь хорошее место, я за давешнего нахала с тобой расплачусь.
— Если так, то я вас к бабке Сапрунихе отведу. У нее в избе дух легкий.
— Пойдем к бабке, — согласился я.
Пока мы разговаривали с хозяином, подвыпившие гости разом повернулись в нашу сторону и смотрели в упор, явно желая наладить контакт. Я, стараясь даже не поворачиваться в их сторону, чтобы не провоцировать знакомство, расплатился за обед, и мы с рындой вышли из трактира на улицу. Вечер был теплый и тихий. Белая дневная луна призраком висела на нежно-голубом небе, редкие высокие облака заходящее солнце уже подрумянило вечерней зарею, щебетали пичуги. Все было, как полагается для ощущения полноты и красоты жизни. Вслед за нами на улицу вышел трактирщик, он равнодушно взглянул на привычную картину сельской идиллии и пошел вперед, показывать дорогу к бабке Сапрунихе, у которой в избе почему-то был легкий дух.
Жила сия бабка в небольшой деревенской избе, срубленной так много лет назад, что толстые бревна сруба успели почернеть и покрыться малахитовым мхом. Единственное явное отличие ее жилища от всех соседних изб было в двух маленьких окошках, затянутых чем-то вроде бычьего пузыря.
Трактирщик оставил нас ждать воле дома, а сам пошел договариваться со старухой о постое. Переговоры почему-то затянулись, и мы уже решили, что у него ничего не выходит, когда трактирщик выглянул в низенькую узкую входную дверь и поманил нас пальцем. Мы с Ваней вошли сначала в маленькие холодные сени, что, в свою очередь, было в сельской местности редкость, а из них в светелку, освещенную уже отмеченными ранее двумя подслеповатыми оконцами.
В светелке оказалась даже кое-какая мебель, правда, сколоченная из грубо отесанных досок, но не встроенная, какую обычно делали плотники при строительстве дома, а созданная отдельно с учетом нужд конкретных обитателей. В избе и правда был «легкий дух», пахло сухими травами и чистотой. Со света в полутемном посещении я не сразу разглядел хозяйку, а когда увидел, поклонился и пожелал доброго здоровья. Старуха ответила приятным женским голосом, не старым и мелодичным.
— Анисим говорит, что вы проситесь переночевать? — спросила она, когда мы с Ваней сели на лавку под образом пресвятой девы Марии, убранном какими-то разноцветным лоскутками.
— Да, — подтвердил я, — последние ночи не получалось выспаться, хочется переночевать в тишине.
— Что ж, хорошим гостям я всегда рада, — после ощутимой паузы сказала Сапруниха.
Мне, в сущности, нужно было только одно: после бессонной ночи и трудного перехода с лошадьми через лес вытянуться на лавке и заснуть. Однако хозяйка укладываться не предлагала, сидела напротив и внимательно нас с Ваней рассматривала. Я ждал, чем кончится это изучение, и с трудом удерживался, чтобы не зевнуть.
— Вы, наверное, устали? — вдруг спросила она. — Трудный был день?
Обычно крестьяне так не разговаривают, и я с интересом посмотрел на Сапруниху. К сожалению, в избе было полутемно. Оконца, затянутые бычьими пузырями, пропускали слишком мало света, чтобы можно было что-либо рассмотреть в подробностях.
— Да, знаете ли, — сказал я, применив не свойственное этой эпохе обращение во множественном числе, — были кое-какие трудности.
— Теперь, надеюсь, все в порядке? — спросила она почти светским тоном.
— Да, кажется, все разрешилось, — ответил я, удивляясь все больше и больше. Таких разговоров, да еще с женщинами, я не вел уже сто лет.
— Вас покормили на постоялом дворе? — вновь задала она совершенно не характерный для крестьянки вопрос.
— Да, спасибо. Простите, я не знаю вашего имени отчества…
— Называйте меня, как все, бабка Сапруниха, — разрешила она.
— У вас такое необычное имя… Что оно означает?
— Не знаю, как прозвали, так и зовут, — неохотно ответила женщина.
Вообще-то у меня было к ней еще несколько вопросов: почему ее, нестарую женщину, зовут бабкой, где она научилась так разговаривать, и вообще, кто она, собственно, такая. Однако я был всего лишь случайным гостем, а вопросы придумывал слишком непростые, потому ничего больше не спросил. Вместо того намекнул:
— А где у вас тут можно лечь?
— Может быть, сначала тебе погадать? — совершенно неожиданно спросила она.
— Погадать? Не знаю, я вообще-то в гадания не верю.
— А мне погадаешь? — неожиданно заинтересовался Ваня.
— И тебе погадаю, если, конечно, не побоишься узнать свою судьбу.
— Нет, не побоюсь, — не очень уверенно сказал он. — Мне лучше не на себя, а на одну… Ну, есть такая…
— Зазноба, — подсказала Сапруниха. — Можно и на зазнобу.
— Так как, гадать на тебя? — спросила она, посмотрев в мою сторону.
— Если хочется, гадай, — согласился я.
— На прошлое или будущее?
Мне стало интересно, что она сможет рассмотреть в моем весьма нестандартном для этого времени прошлом.
— Сначала о прошлом.
— Воля твоя, — сказала она, встала и вышла из светлицы в сени.
Воспользовавшись ее отсутствием, Ваня уточнил:
— А гадание — это колдовство?
