Андрей Посняков - Легат
Юний улыбнулся. Однако эти двое вовсе не дураки и, похоже, хотят играть в открытую. Что ж, пусть так.
– Не думаю, чтоб это было очень обременительно. Все римские горожане – цивитас – платят налоги. И за это много чего имеют!
Жрец и старейшина снова переглянулись, на этот раз – озадаченно.
– Ты произнес непонятное слово, – пояснил жрец. – Циви… Как ты сказал? Кто это?
– Гм… – Рысь чуть замялся. Увы, Тарх и Брячислав не понимали латынь, и как составить для них объяснение на языке сло-вен, в котором и многих слов-то нет? Легат отпил из братины, похвалил – вкусно! – а уж затем продолжил, старательно подбирая слова: – Ну, цивитас – «граждане» – это люди, жители города. Которые, кроме обязанностей – платить, к примеру, налоги – имеют еще и права.
– Права?
– Право на имущество, на защиту, на справедливый суд, на…
– Понятно, – серьезно кивнул Тарх. – Мы и так все это имеем.
– Но вы не имеете надежной защиты, – тут же парировал Рысь. – А ведь можете иметь, можете.
– Ценой нашей свободы?
– Да поймите же, о вашей свободе вовсе не идет речь!
Старейшина угрожающе сдвинул брови:
– Пойми и ты нас, сын Доброя. Ты предлагаешь отдаться под вашу власть… так, так, не возражай… Но ведь мы можем просто уйти в леса.
– Жаль, если так будет…
– Или воевать с вами и погибнуть со славой!
Юний вздохнул: все ж таки надеялся, что подобного не случится. Однако правители селенья пока настроены не очень-то доброжелательно к римлянам. Пока… Посмотрим, как дальше будет.
Дипломатично оставив самый животрепещущий вопрос на потом, легат ловко перевел беседу на сельское хозяйство, затем на рыболовство с охотой. Ничего нового тут не узнал, зато собеседники разговорились. Землю, как Рысь и представлял, люди Птицы обрабатывали так же, как когда-то и его соплеменники – род Доброя. Выбирали место в диком непроходимом лесу, который тут был, можно сказать, везде, подсекали деревья – чтоб постепенно высыхали, теряя соки, потом срубали, пускали пал, тщательно следя, чтобы огонь не перешел на весь лес, иначе никому мало не покажется – и вот вам, пожалуйста – готовое, удобренное свежей золою поле. Корчуй пни, распахивай, сажай. Урожай – если с погодой милостивы будут боги – в первый год замечательный, во второй – чуть похуже, ну а дальше… А дальше все по новой. Снова искать в лесу подходящий участок, снова подсекать, корчевать, распахивать. Для одной семьи – даже для большой – непосильное дело. Только – всем родом, миром. Тяжек труд хлебороба, особенно здесь, в лесах, бывало – и надрывались, умирали. Да что для рода жизнь отдельного человечишки? Так, песчинка, не более…
– Прибавится сегодня домов в поселке мертвых, – тихо произнес Тарх. – Да и то, давно надо было бы направить посланцев к богам – молить о будущем урожае.
– Погибшие вряд ли будут молить об этом, – жрец Брячислав скорбно поджал губы. – Вот если бы особый посланник… посланница… Думаю, боги бы не отказали ей в просьбе.
– Посланница? – Старейшина удивленно поднял глаза. – Так ты уже…
– Враги убили Витеня из рода старейшины Ведогаста… Славный был юноша.
– Ну… – Тарх, похоже, пока не очень-то понимал, куда клонит жрец.
– А в твоем роду у него осталась невеста, Невда, – Брячислав улыбнулся. – Кроткая, красивая девушка. Умница и хозяйка добрая. Убивается сейчас, плачет…
– Зря… – Тарх шмыгнул носом.
– Вот и мне ее жаль. У них с Витенем-то по осени и свадебка сговорена была. Так, вот, мыслю…
Старейшина шутя погрозил жрецу пальцем:
– Ах, вон ты чего задумал! Невда ведь и работящая, эвон, как снопы кидала. Большая от нее польза роду, большая…
– Тем приятней богам… да и ей.
– Ей-то ясно… А кто здесь работать будет? Мы с тобой?
– А вдруг боги нашлют дожди или холод? Мы ведь до сих пор не принесли им хорошей жертвы. Тот хромоногий отрок не в счет – он ведь все равно был калека.
– Какой-никакой – а все же заступник.
Жрец вздохнул:
– А уж какой заступницей станет Невда!
– Невда… – Тарх почесал затылок. – Да ты пойми, я ведь не против! Знаю, что и деве то приятно будет – вечно пребудет с любимым, да и нам полезно… Однако ж, может, до осени подождать, а? Тем более и отроки наши сгинули целым отрядом… – Старейшина неожиданно жалобно взглянул на своего собеседника, снова повторив сакраментальную фразу: – А кто работать будет? Ведь каждый человек на счету.
Брячислав упрямо сжал губы:
– Но ты и о деве подумай! Что ж ей, до осени плакать-мучиться?
– Ай, – Тарх отмахнулся. – Велики ли девичьи слезы? Поплачет да перестанет, нового жениха найдем.
– Вряд ли… Уж больно сильно Невда Витеня своего любила. Молвила – брошусь с обрыва в реку.
Старейшина покряхтел и, с шумом вздохнув, махнул рукою:
– Ладно. Как ты сказал – сладим.
– Вот и славно! – просиял жрец. – Так я пойду, обрадую Невду… Пусть уж не грустит, не печалится.
Поднявшись, он поклонился и вышел – лишь длинный, накинутый ради пущей важности, плащ взметнул на дворе пыль.
– Ну, – Тарх вздохнул. – Пойдем и мы. Поглядим, как готовят краду.
– Поглядим, – вставая из-за стола, согласно кивнул Рысь.
– Эх, – накидывая на левое плечо плащ – старый, но явно покупной, римский, или, скорее, из греческих эвксинских городов, – старейшина с укоризной покачал головой. – Хороший человек Брячислав, умеет говорить с богами… Но вот больно уж жалостливый, добрый. Всех-то ему жалко, о каждом душа болит. Так ведь и у меня болит, что я, от дурости, что ли, хотел деву небесного счастья лишить? Нет… Как бы и другие за ней не захотели, вот что! – Прищурив глаза, Тарх посмотрел в небо, словно хотел узреть там что-то такое, вообще недоступное обозрению.
– Там, с богами-то, хорошо, – вполголоса посетовал он. – А кто здесь пахать будет?
Маленькие домики, очень похожие на настоящие, – вместилище праха – занимали целую поляну в священной роще. Туда Юний с Тархом не пошли – старейшина не собирался показывать чужаку святые места. Встали рядом, на крутом обрывистом берегу. Смотрели, как люди – мужики и бабы, молодые парни и девушки – с песнями тащат из лесу валежник и увесистые коряволапые сушины. Крада – погребальный костер – должна была гореть ярко, бурно, ведь погибших было много. Всех их аккуратно, на челнах, перевезли с луга, вымыли, обрядили в лучшие одежды (у кого были), рядом с каждым покойником положили оружие, украшения, узелок с едою – до того света, говорят, путь неблизкий, так чтоб не голодали. Ждали ночи, вернее, не ждали, а деятельно к ней готовились. Вокруг звучали протяжные песни, ничуть не грустные, а среди невеликой группки молодежи Юний, к удивлению своему, вдруг услыхал смех. Впрочем, чему было удивляться? Ведь все знали, расставание с погибшим сыном, мужем, братом, дочерью всего лишь временное. Наступит день, и они все встретятся в другом мире, чтобы потом возродиться в своих внуках и правнуках. Все всегда было и всегда будет. За осенью и зимой всегда следует весна и лето, все, что когда-то было, явится снова. Так чего же грустить? Все павшие – погибли достойно и с радостью предстанут перед богами – Велесом, Мокошью, Родом…
Войдешь в Моренины ворота – не воротишься,
Уйдешь по Велесову пути – не оглянешься;
Мать сыра земля по тебе восплачется,
Буйны ветрушки разрыдаются…[1]
– протяжно пели девушки.
Радостно было кругом, а если кто и грустил, то того не показывал. Что грустить? Ведь все опять вернется.
Вдруг песни затихли. Все остановили работу и вдруг принялись низко кланяться. Рысь с любопытством всмотрелся и увидел в отдалении, у леса, шедшую по тропе высокую девушку в длинном белом одеянии. Светлые волосы ее, распущенные, шевелил ветер, в руках виднелся венок из ромашек, на губах застыла улыбка – светлая и какая-то благостная.
– Невда, – шепотом пояснил Тарх. – Та самая, о которой говорил Брячислав.
Ах вот оно что. Рысь покачал головой. Однако девчонка не выглядит грустной. Да, похоже, она просто счастлива! Ну, еще бы… Быть принесенной в жертву. Не каждый достоин! А ей вот повезло. И с любимым скоро встретится – считай, и расставания-то никакого не было – и за род-племя замолвит словечко. Заступница, берегиня…
– Ты уж не забудь нас, Невдушка.
– Ну, что вы, люди добрые. Как можно? За-ра-ди того и иду…
– Счастья вам там, с Витеньком.
– Спаси вас боги.
Юний вдруг почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой. Сжалось сердце – вот еще чуть-чуть, еще немного, и эту юную красавицу сожгут вот на этой самой краде! И она тому очень даже рада. Счастлива! А ведь могла бы… Выйти замуж, осчастливив какого-нибудь хорошего парня, нарожать детей, да мало ли… И вот, такая судьба. Страшная… Хотя, нет. Для нее – никакая не страшная. Особенная. Счастливая. И очень, очень ответственная.
Незаметно пришел вечер, светлый и тихий, в белесом небе повисла серебряная луна, высветились серебристо-белые звезды. На устроенную на вершине холма краду положили погибших: мужчин, женщин, детей. Их было много, особенно мужчин, но если б не своевременное вмешательство римлян, могло бы оказаться и больше. Застывшие лица мертвых казались торжественно-радостными, такими же, как и у их живых соплеменников, собравшихся у подножия холма и постепенно, по одному, поднимавшихся на его вершину.
