Олег Чигиринский - Госпожа Удача
Полковник Адамс отодвинул телефон и повернулся к видеоглазу.
— Генерал не отвечает, — сообщил он. — Похоже, ваше высокоблагородие, вы правы. К сожалению.
— Плохо, — даже за шлемом было видно, как изменилось лицо Чернока.
— Саша, — спросил Адамс, — Вы предполагали нечто подобное?
— Предполагал, — кивнул Чернок.
— Они, кажется, обещали постепенное присоединение, — Адамс добыл из кармана портсигар, а из него — сигарету.
— Они ничего не обещали, — отрезал Чернок. — Как временно главнокомандующий, я хотел бы проконтролировать процесс… Считаю лишним напоминать, что если что-нибудь случится, то командование Вооруженными Силами Юга России ляжет на ваши плечи, Дуглас. Ответственность огромна, учитывая… всевозможные случайности. Я еще выйду на связь. Направляюсь на евпаторийское побережье, следите за поступающей информацией. Пока, Даг…
Чернок отключился.
— Предлагаю пройти в мой кабинет, — Адамс перешел на английский, свой — и Кронина — родной язык.
Кабинет командующего Южным Районом Обороны был настолько мал и забит разнообразной аппаратурой, что любой советский командующий округом постыдился бы его занимать. Но два полковника разместились там вполне комфортно.
— Я не пойму, Леон, зачем они все это делают. Выражаясь государственным языком, на кой ляд. Бросать такие силы в страну, добровольно заявившую о своем присоединении — это просто неэкономно. Не говоря уже о возможных осложнениях, — он вызвал на монитор разведданные последних недель. — На Евпаторию, Феодосию и Керчь готовится десант. Силами двух мотострелковых дивизий. Воздушных десантников при поддержке бронетехники высадили в Симфи, точно такая же картина — в Саках и Сары-Булате. Такое впечатление, что у них неправильные представления о наших намерениях…
— Меня гораздо больше удивляет поведение Саши, — заметил Кронин. — Он сильно обеспокоен. Как при Синопе. А Саша не беспокоится по пустякам.
— Колоссальная ответственность, Леон. Одна горячая голова, один случайный выстрел — и готов казус белли. Давай начистоту: наша великая Родина (говоря эти слова Адамс ни в коей мере не имел в виду старушку Британию, а самым искренним образом говорил об СССР) отличается большой любовью к разного рода военным провокациям.
Кронин задумался. Если советские солдаты начнут стрелять в его солдат — должен ли он отдавать приказ открыть ответный огонь? Он не сомневался, что такой приказ понадобится, ибо ни один из форсиз самовольно не поднимет оружия против советского бойца. Отдать такой приказ — и на какую кровь, на какую войну он обречет две стороны, желающие соединится мирно? Но видеть, как падают под пулями его мальчики и не отдать приказ «Огонь!» — способен ли он, Кронин, офицер и джентльмен, присягавший на верность народу Крыма — а значит, и матерям этих мальчиков — способен ли он на такую подлость во имя великой цели, торжества Идеи Общей Судьбы?
А скорее всего, даже не в нем дело. Его может и не быть в этот момент рядом. А младшие офицеры — как они разрешат эту дилемму?
Капитан Замятин… Вот, кто поломает голову, душу и сердце. Один из фантов ИОСа, блестящий офицер — променяет ли он своего друга, скажем, поручика Барлоу, на Идею? Подполковник Ровенский, аполитичный служака? Капитан Карташов? Поручик Шмидт? Капитан Верещагин?
Ему не давало покоя совещание, которое он застал в конференц-зале при спущенных шторах.
Войдя в свой кабинет, он нажал кнопку селектора и приказал дежурному офицеру поднять весь офицерский состав, и пусть зайдут к нему, как только будут готовы.
Когда офицеры собрались, полковник кратко ознакомил их с ситуацией.
— Хочу подчеркнуть, — напоследок с нажимом сказал Кронин, — огромную долю личной ответственности каждого из вас. Подчас избежать боя сложней, чем выиграть его. Ваша задача — проконтактировать с советскими войсками тихо и мирно.
— Господин полковник, — как только Кронин замолк, подполковник Ровенский поднял палец, — у вас есть основания предполагать, что это будет сложно сделать?
Полковник взвесил свой ответ и нашел его весьма нелегким.
— Господа офицеры, по последним сведениям, поступившим в тактический центр, крымские военнослужащие после сдачи подвергаются изоляции. Правомерно ожидать чего-то подобного и в отношении нас. Пусть для вас не будет неожиданностью, если к вам станут относится как к военнопленным. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я понимаю, в какую фикцию превращается в таком случае присяга и не настаиваю на безусловном ее исполнении. Иными словами, тот, кто хочет, может уйти из батальона. Дезертирством это считать я не буду.
Пауза застывшая после этих слов, хрустнула сухим голосом поручика Шмидта:
— Вы оскорбляете нас, ваше высокоблагородие.
— Прошу прощения, — произнес Кронин. — Значит никто из вас не отказывается от интернирования?
— Мы — офицеры форсиз, — подытожил подполковник Ставраки. — И останемся ими до тех пор, пока Крымская Армия существует. Давайте считать эту тему закрытой.
—Alright, — согласился Кронин. — Тогда приказ на сегодня: собрать личный состав и разъяснить им все, что я разъяснил вам здесь. И, как бы вам это ни было противно, господин майор, повторить прозвучавшее здесь предложение. После чего приступить к обычным дневным обязанностям. То же самое разъяснить второй роте, когда она вернется из тактического центра для отдыха.
Дальше все пошло своим порядком. Офицеры собрали унтеров, те солдат, в двух словах была обрисована общая картина и встречена нижними чинами с некоторым недоумением: ясное дело, советские коллеги должны будут на время поместить их в специальные учебно-тренировочные центры, чтобы дать возможность овладеть хотя бы самыми примитивными навыками солдат СССР. Опять же, заменить форму, переформировать, может быть… И какой дурак в такой ситуации будет сопротивляться?
С этим недоумением солдаты и разошлись — на учебу, на стрельбы, на отдых…
Центром оперативной информации стала караулка, где солдаты, несшие дежурство, слушали радио. Советский Союз, как назло, передавал «Лебединое озеро», которое никак не соответствовало сегодняшнему настроению солдат и унтера. Поэтому настройка была мгновенно переведена на «Радио-Миг». Под «Smoke on the water» расчертили листик из унтерского блокнота, достали кости и, благословясь, начали партию в американский покер.
Около одиннадцати утра передали, что советские уже в Бахчисарае.
В глазах проигравшего в пух и прах рядового Костюченко затеплилась надежда.
— Вот сейчас здесь будут… — сказал он. — И не доиграем…
— Бросай, — рядовой Хесс подтолкнул ему стаканчик с костями. — Меньше работай языком, больше руками.
Время шло, а надежды Костюченко не оправдывались. Он уже был должен Хессу тридцать четыре тичи, Смирнову — восемь и Андронаки — двенадцать с половиной, когда на дороге, петляющей между холмами, показалась голова советской танковой колонны.
Быстрее танков в батальоне оказались советские БМД, ехавшие от Почтовой. Свернув с дороги, машины начали окружать базу. Из люков выскакивали «голубые береты» и, рассыпаясь цепью, двигались к батальону короткими перебежками, время от времени залегая с оружием.
— Чего это они? — удивился Костюченко.
— Ты не отвлекайся, ты бросай.
Момент был драматический. После двух бросков у Костюченко имелась на руках пара шестерок. Столбики пар и троек уже полностью закрылись, спасти рядового могло только каре.
Костюченко принялся сосредоточенно громыхать костями в стаканчике.
— Паркинсон, — буркнул Хесс.
— Нервная дрожь, — поправил его Андронаки.
Костюченко шмякнул стаканчик донышком вверх, затаил дыхание, открыл кости…
— Ты гляди — покер! — поразился Новак.
Рык БМД приблизился и замер метрах в двадцати от КПП.
— Эй, на посту! — раздался крик со стороны советских. — Выходи по одному без оружия! Считаю до десяти, потом открываю огонь на поражение!
— Серьезные парни, — по-английски сказал Хесс.
— Раз… Два…
Новак, не вынимая сигары изо рта, вышел с поднятыми руками. За ним — Хесс, Андронаки, Смирнов и Костюченко.
От цепи БМД шло человек десять «голубых беретов».
— Ты не забудь, Костюк, с тебя сорок, — Сказал Смирнов.
— А в пересчете на рубли? — тихо спросил Костюченко.
— Shut up! — рыкнул Новак.
* * *
В изысканном языке Парижа, в пряных диалектах Лангедока и Гаскони, в подсоленном наречии Бретани и Нормандии насчитывается около шестисот слов, оборотов и выражений, которыми обозначается самая древняя из игр и те части тела, которые принимают в ней участие. И это кое-что говорит о французах.
В русском языке есть столько же, а то и больше выражений для обозначения выпивки, связанных с ней ритуалов и ее последствий. И это кое-что говорит о русских.
