Сергей Арсеньев - Пионер Советского Союза
Смотрим, вроде как с кухни дымом тянет. Но огня не видно пока нигде. На кухне кашляет кто-то и ещё звуки непонятные, вроде шипения. Зашли на кухню, там в дыму всё. Дым клубами в открытое настежь окно вываливается. Впрочем, достаточно быстро мы поняли, что пожара никакого нет и не было, а потому можно свет включить. Включили. Нда, картинка.
Дверца печки распахнута, изнутри валит дым. На железном листе рядом с печкой валяется в грязной луже и всё ещё слабо дымится одно мокрое полуобгорелое полено. Печь вся в воде, вода пополам с сажей густой жижей у неё из топки медленно стекает и расползается по полу. Лужа же на полу уже, пожалуй, половину кухни занимает. И в этой самой луже, прямо в наиболее грязной и глубокой её части рядом с плитой стоит на коленях, отчаянно кашляет и чёрными руками размазывает по грязным щекам обильные слёзы Ленка. Она в саже и копоти с ног до головы перепачкалась. Волосы у неё тоже в саже. А уж на что ночная рубашка похожа, словами и не передать. А ведь ей с вечера чистую дали, тётя Зина принесла, это её дочери рубашка.
— Извините, — сквозь слёзы прокашляла Ленка. — Я только чай вскипятить себе хотела…
Всех мужчин из кухни выставили вон, только женщины остались. Там Ленку купали в Вовкином корыте, как маленькую. Конечно, Ленка уже слишком большая, чтобы в корыте купаться, но в таком виде, в какой она привела себя, ей и до бани не дойти. Приходится купаться дома.
Женщины нагрели воду на плите (предварительно почистив топку, которую бестолковая Ленка водой залила), стянули с Ленки её грязные тряпки и засунули ту в корыто. А затем, не обращая внимания на её писки, отмыли Ленку с мылом. Пока мыли, моя мамка и тётя Зина ползали по полу с тряпками, убирая чёрную лужу, которую там сделала Ленка.
В общем, с пониманием все отнеслись, особо и не ругали больную на голову девочку. Так, поворчали просто для порядка немного и успокоились.
А вот одеть отмытую Ленку не во что было. Её возраста девчонок у нас не было в квартире. Идти в поисках одежды по другим квартирам в половине пятого утра не слишком удобно. У тёти Зины ночные рубашки её дочери оставались ещё, она дала одну (дочь у неё давно выросла и замуж вышла, но рубашки старые её остались), но белья не было. Вот тут-то я и отыгрался. Ленка мне тогда свои трусы приносила девчачьи. Ну, а теперь моя очередь! По размеру ей только мои вещи и подходят. И пришлось Ленке мои трусы и майку натягивать, а сверху уже ночную рубашку.
Ну, я думал, что она ночную рубашку наденет. На самом деле она своё платье старинное надела. Говорит, всё равно утро уже, вставать пора. И все остальные с ней согласились. Утро. Пока убирались на кухне да Ленку купали, совсем рассвело. Наступило утро. Только Вовка спит ещё, один во всей квартире.
А все остальные, кроме Вовки, на кухне собрались и сели завтракать. Понедельник, начинается новая рабочая неделя…
— … Ну, как же ты так, Леночка?
— Извините, тётя Зина. И вообще, я уже извинилась, и не раз. Может, хватит?
— Да просто у нас в голове не укладывается, зачем ты так кухню испоганила?
— Я что, специально, да? Специально?!
— Ну, ну, не шуми! Остынь. Никто не ругает тебя.
— Да откуда я знала, что там ещё какая-то чёртова «вьюшка» наверху есть? Её, оказывается, открывать нужно. А я знала? Я думала, дров напихать в печь, поджечь, она и греть станет.
— Леночка, ну как же без вьюшки? А дым куда пойдёт?
— В трубу.
— А труба этой вьюшкой и перекрыта, вот в кухню дым и пошёл.
— Да, я поняла. Просто я не знала раньше про вьюшку.
— Где же ты жила? У вас печки дома не было?
— У нас… эээ… а я не помню.
— Бедненькая. Ну, Леночка, забыла про вьюшку, бог с ней. Но зачем же воду в плиту лить было?
— А как она выключается? Я полено одно вытащила, так оно на полу гореть продолжило. Ещё пожар бы устроила. Залила полено, а потом и печку заливать стала из кастрюли. Чего смотрите? Ну, забыла я, как печку выключать! А по правилам как? Где у неё кнопка?
— Какая кнопка?
— Ну, как печку выключают?
— Нужно закрыть дверцу, дрова и прогорят со временем.
— Ага, закрыть, а дым куда?
— В трубу.
— Так он не лезет в трубу, в кухню прётся.
— Это потому, что вьюшка закрыта была. Тебе чего намазать на хлеб, Леночка, масло или паштет вот есть ещё у нас печёночный? Тётя Зина вчера делала.
— Паштет? Вкусный, наверное. Давайте паштет.
— Или вот ещё смотри что есть.
— Чего это?
— Да вот. Видела когда такое?
— Вау!!
— Не ругайся. Не хочешь — не ешь. Оставь. Это у дяди Игоря на заводе давали такое, так он вместо того, чтобы две банки тушёнки взять, пять банок этого взял. Обалдуй.
— А… а Вы не едите это?
— Это? Ну… попробовали. Как-то не пошло.
— А мне можно? Немножко.
— Хочешь?! Конечно, бери, сколько надо, Леночка! Да хоть всё кушай, на здоровье (шёпотом в сторону: всё равно собакам выбрасывать).
— Ой, тогда я… бутерброд… два то есть. В смысле, три… пары… И погуще…
Я отвёл Вовку в детский сад и вернулся домой. Мне выходить нельзя из дома, я наказан. Ленка же к моему приходу доела-таки свои бутерброды, и спать завалилась. Конечно, устала она, пол ночи не спать. Надо же, потащилась в середине ночи чай себе готовить! Она, говорит, часто так дома делала. Ночью чай пила. Вот и у нас захотела.
А то, что огонь в плите не смогла развести нормально с первого раза, так то и не страшно. Я у них тоже с электрической плитой намучался поначалу. И Ленка ничуть не смеялась надо мной, когда узнала, и питекантропом всего пару раз и назвала, да и то совсем не зло и не обидно. И я не стану смеяться.
Оставил Ленку спать в кровати Вовки и вышел на кухню. Н-да, гарью всё равно воняет, хоть и помыли всё и проветриваем до сих пор. Посуду мамка помыть велела. Ладно, сейчас тёплой воды нагрею и помою, мне не сложно. Всё равно делать нечего, гулять-то идти нельзя. Конечно, я не заперт, но мамка с меня честное пионерское взяла, что без её разрешения я выходить не буду. Разве такую клятву нарушишь? Вот и сижу я дома.
Собрал грязную посуду и перенёс её к раковине. На плите вода греется, посуду мыть. Банки пустые выбросить можно, не нужны они. Ленка, однако, сильна покушать! Сразу две банки сожрала, ещё и облизывалась. А мамка нам с Вовкой эту дрянь в рот впихивать замучалась. Ну, не нравится она нам, не нравится! А Ленке, похоже, нравится. Вот и здорово! Пусть съест эту гадость, прежде чем в будущее возвращаться. Ну, хоть одну баночку ещё пусть съест! А то мне отраву такую вместе с Вовкой доедать придётся. Хоть одну баночку, а? Лучше две. Идеально — три. Больше трёх нет у нас, да и папка такого дерьма больше не принесёт никогда, учёный теперь.
Я взял со стола две пустые консервные банки из-под отравы и выбросил их в помойное ведро. Вот так! Ещё три таких же нужно в Ленку вкормить. Если она есть это согласится. Грязная этикетка на воняющих рыбой пустых банках сообщала, что когда-то тут была «икра белужья зернистая»…
Интерлюдия B(а в это время в замке у шефа)
[15.07.1940, 09:03 (брл). Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, Главное управление имперской безопасности, кабинет Райнхарда Гейдриха]
… Гейдрих прекратил играть и положил скрипку обратно в футляр. Пятнадцать минут, которые он дал себе для того, чтобы немного отдохнуть и отвлечься игрой на скрипке, окончились. Он так и не ложился спать этой ночью.
То, что принёс ему вчера шеф гестапо Мюллер, было его, Гейдриха, приговором. Если бы это попало в открытую печать… Хм… Фюрер непременно поинтересовался бы, а зачем, собственно, нужна имперская безопасность, если такие вещи публикуются в газетах. Спасти Гейдриха не смог бы даже Гиммлер. Впрочем, тот и не стал бы его спасать, ему самому спасаться впору бы было. О, какой подарок для Бормана! План «Ост» в открытой печати! У Гиммлера и так серьёзные проблемы с гаулейтерами, особенно с Франком, да и армейские генералы имеют к нему претензии из-за излишних зверств СС в той же Польше. Действительно, Гиммлер не стал бы рисковать и пытаться как-то вытащить Гейдриха, скорее, сам бы ещё и верёвку ему намылил.
В подлинности текстов у Гейдриха не было никаких сомнений. Он сам участвовал в разработке решения по еврейскому вопросу и в разделе, посвящённом этому, вычитал несколько собственных цитат. Правда, они иногда немного отличались от того, что он на самом деле писал. Немного отличались.
Вообще, странные какие-то письма. Такое впечатление, будто всё кусочками надёргано из различных источников. Местами встречаются явные пропуски, что-то эти дети из «Трилистника», как они с Мюллером решили их назвать, иногда пропускали, не включали в текст. И с датами какая-то путаница. Гейдриху иногда даже казалось, что какие-то события из упомянутых в письме пока ещё даже и не произошли. Но Трилистник писал о них, как о свершившемся факте.
