Тимур Рымжанов - Змеиная гора
И все-таки моя идея с дополнительным резонатором и низкочастотным гудком была очень удачной. В тот момент, когда управляющий оружием наверху нажимал гашетку, пасть змеи раскрывалась еще больше, и несколько секунд слышался оглушительный гулкий рев. Словно боевой клич. Вслед за этим ужасным звуком из пасти вырывался шлейф пламени, словно плевок. Меня больше впечатлила необычная внешняя форма мифических змей, удачная компоновка рычагов и систем управления, чем эффект от простенького огнемета. Но не подготовленные к такому зрелищу зеваки в шоке и панике бросились врассыпную, не помня себя от страха. Уж казалось бы, многие жители крепости за столько лет должны были привыкнуть к чудачествам своего покровителя, ан нет, все одно улепетывают так, что только пятки сверкают.
Хороший удар мечом, булавой или удачное попадание стрелы из тяжелой баллисты могут серьезно навредить внутреннему устройству этих сверкающих на солнце бронзовых стражей, но я надеялся, что до этого дело не дойдет. В первую очередь потому, что дальность действия таких устройств очень мала и реальную угрозу противнику они не несут.
Вообще, они созданы не столько для защиты ворот, сколько для поддержания слухов, которые уже оберегали мою крепость надежнее даже, чем сто тысяч магических заклинаний, если бы они могли существовать.
Так посмотреть со стороны, ну просто набор цирковых фокусов, нехитрые приемы, довольно примитивные уловки. А воевать придется не с шутами гороховыми, а с серьезной, хорошо обученной армией. Точнее сказать – ордой. Одна надежда – на их суеверия, да на крепость и надежность уже созданного мной более серьезного оружия.
В правом огнемете что-то засорилось, и топливо в какой-то момент перестало поступать. Мастера опустили головы змей так, чтобы подойти с земли и исправить возможную поломку, но в это время на дороге, ведущей от переправы, появился Мартын, скачущий верхом во весь опор в сопровождении десятка стрелков.
Подскочив к нам, Мартын спрыгнул и затараторил, захлебываясь словами:
– Юрий Рязанский и брат его Давыд Муромский идут к тебе, батюшка. С ними три тысячи рати, пятьсот конных. Епископ Василий и Алексий Рязанский к ним присоседились.
Прибывшие с Мартыном стрелки с удивлением безмолвно разглядывали покачивающихся у ворот бронзовых змей, сам Мартын на них, похоже, внимания не обращал.
– Ну и пусть себе идут, мне-то что? Решили в гости заглянуть. Хотя это маловероятно, скорее взаймы просить, или опять поучать станут…
В этот момент накопившееся в ресивере давление пробило сор из клапана или еще не притертый механизм спуска. Мгновенно сообразившие, что произошло, мастера постарались отвести пасть змеи подальше от нас, но было уже поздно, тяжелый гул вырвался из звериного чрева, и со стороны могло показаться, что тело чудовища изогнулось и стало подниматься. Я успел оттолкнуть онемевшего Мартына в сторону рва, сам же подхватил Александра, и мы кубарем скатились следом.
Огненный шлейф вырвался вверх метров на десять. Сместился вбок порывистым ветром, опалив часть стрелковой башни. Лошади стрелков встрепенулись, заржали и попятились. Некоторые из всадников выпали из седел, рухнув на землю. Пара взметнувшихся скакунов рванула поводья из рук оторопевших солдат и помчалась обратно к реке. Запоздалые команды тем, кто накачивал воздух, сейчас смешались с отборной руганью и проклятиями, слышимыми даже из-за стены.
Упавший на землю Мартын лежал головой в канаве, закрыв уши руками. Лицо наполовину зарылось в рыхлую глину, ноги повисли в воздухе.
Наум, потрясая вырванным с корнем деревцем, обкладывал недотеп отборными ругательствами, князь Александр хлопал глазами от неожиданности, но был весел. Я, поначалу разозлившийся на мастеров, испуганно глазеющих со стен, только погрозил им кулаком, отвлекшись на беспомощно барахтавшегося в глине Мартына.
Первыми спохватились тоже весьма перепуганные стрелки. Те из них, кто усидел в седле и сдержал лошадей, спешились и стали поднимать начальство. Прочие отправились ловить сорвавшихся, перепуганных скакунов. Сплевывая комья грязи и утирая ушибленный, перепачканный лоб, Мартын ничего не мог сказать примерно минуту, пока не совладал с дрожью в коленях и руках, разглядывая притихших бронзовых тварей у ворот.
– Святые угодники! Я чуть штаны не обмочил! Заикой на всю жизнь сделаешь, батюшка!
– Так чего он сюда прется? – спросил я, пытаясь вывести Мартына из шока.
– Кто? – не понял Мартын, глядя на меня выпученными глазами.
– Юрий, кто еще?
– Какой Юрий?
– Ты от страха еще и память потерял! Спешил же с вестью, что Юрий, Давыд, Алексий и еще там кто-то, сюда в гости пожаловали.
– А-а-а… Да! Ох! Тьфу, пропасть! Пойду, батюшка, пива выпью, а то, может, и водки. Нет! – рассуждал Мартын. – Упьюсь до беспамятства! А потом в баню. Нет! В селище! А то и к бредникам, по рыбу! Рыбы хочу и водки.
– Ступай, но чтобы к утру был, а то сам видишь – неспокойно стало. Глянь, князья зашебуршились, небось, опять дележ пошел. И чего им не сидится у себя во дворах… – ворчливо напутствовал я Мартына.
– Братишка, вообще-то, не из пугливых, – напомнил Наум, швырнув вконец измочаленное деревце в сердито препирающихся мастеров, столпившихся у стены, – бывало, в детстве, с кулаками бросался даже на мужиков. А тут, видать, от неожиданности, да головой стукнулся, вот и позабыл все на свете. Никогда его таким перепуганным не видел.
– Ну, если уж Мартын испугался, к моим фокусам давно привычный, то врагам тут и вовсе несладко придется. Если, конечно, пожалует орда в наши края.
– Не пройдут мимо. Если уж решат Русь воевать, то тебя, батюшка, первого навестят; недругов, желающих проводить их в нашу сторону, не счесть! – рассудительно изрек Наум, мимоходом проверяя список дел, составленный мной на сегодняшний день. – В погреба пойдем?
– Слышал же, что брат сказал? Гости к нам пожаловали, несет же их нелегкая. Делать им больше нечего, как нам докучать.
– Как же это? Неужто Юрия во двор пустишь, да еще и с Давыдкой? Накостылять бы им по шеям и утопить в речке, как котят.
– Вот не было б меня, Наум, твои хамство и дерзость давно бы уже оценили в центнер живого веса на невольничьем рынке в Итиле, иль в Биляре. А так, в крепости живя, дерзок стал, смел, вон и на князей замахиваешься. Тебе благородный князь что – конюх? Ему и вдарить можно и взашей выпереть?!
– Сам же, мастер, Юрия стращал, что бит, мол, будет, если нос кажет.
– Ты не понимаешь, Наум, всей сути проблемы. Вот кто я, по-твоему?
– Мастер, Коварь, людской защитник. Да все тебя знают, о тебе только одном и говорят.
– Вот вы, Наум да Мартын, сироты. В деревне глухой родились, с божьей помощью на ноги встали. И как были, как есть все одно князя рязанского холопы, голытьба безземельная. А я и вовсе пришлый, на земле этой только силой да хитростью стою. И пока силен да хитер, пока богат, никто мне не указ, ни князь, ни боярин, ни епископ. И если случилось, что Юрий и Давыд с духовниками сюда пожаловали, то не для того, чтобы меня стращать, уж поверь. Видать, по делу явились, и не тебе, торопыге, судить, кого мне на двор пускать, а кого взашей гнать.
– Твоя правда, батюшка! Это я с перепугу, видать, ляпнул, – виновато загундел Наум, покосившись на змеиные головы.
За все то время, что братья были возле меня, они сильно изменились. Мне даже казалось, что, стремительно взрослея, они перепрыгивали через год или того больше. От прежних дуболомов, подростков-переростков почти ничего и не осталось. Выросли, возмужали, стали еще здоровей и проворней. Грамоте обучились, вести дела в крепости стали да военную науку освоили, так что на них двоих и крепость оставить не страшно. Но вместе с тем и заносчивы стали, дерзки, о своем голодном прошлом вроде как и позабыли. Если надо, и селянину или купцу пригрозить могли. А уж солдат гоняли похлеще матерых сержантов, хоть и были в крепости не ниже чем на полковничих должностях. Благо, что оба брата были отходчивы и никогда не забывали, кому обязаны таким высоким положением, таким, что даже спесивые бояре к ним с осторожностью обращаются. Ведь для всех иных Наум и Мартын были моими приемышами, пасынками. Правду сказать, многих из бояр привлекало не столько их немалое состояние, которое братья успели накопить, и высокое положение, сколько то, что никак они не могли понять наших взаимоотношений. Всячески пытаются найти уязвимые точки, возможность влиять на поведение, сделать управляемыми, подсылая вездесущих епископов да проповедников. Языческие традиции в здешних краях были еще очень сильны. Родовые отношения, память о древних богах, капищах, предках-покровителях – все это обильно смешивалось с новыми веяньями пришлой христианской культуры. Нелюбовь братьев, да и других обитателей моей крепости к князьям да боярам ясна и прозрачна. Испокон веков свободолюбивые, вольные, сейчас они терпели угнетение и грабеж, которого становилось с каждым годом все больше и больше. И все это под благостные молитвы церковников. Охмуряя народ призывами к покорности и повиновению, получая за это земельные угодья и прочие щедрые подношения от власть имущих, церковники прочно угнездились у княжеского трона. Я с этой сворой в один ряд не ставился. Я был неким исключением из правил. И не своим, но и не чужим. Мои люди в крепости работали за зарплату, как говорится, имели свой доход и при этом не платили налогов. Данью и поборами обкладывались только купцы, да и те платили исправно и никогда не возмущались, потому что налоги были очень разумны. В глазах окрестных жителей я был просто защитником. Да, нехристем, да, иноверцем, колдуном и, возможно, коварным злодеем, но все равно защитником. Укрыться в моей крепости, спастись от бед, найти пристанище мог каждый. Люди всегда ценили такую возможность. Тем более что до моего появления им подобного никто не предлагал. Церковным, да и прочим обрядам я никогда не препятствовал. Это право каждого человека – молиться своим богам.
