Константин Калбазов - Скоморох
– Ладно, поймешь еще, что к чему. Казначею вели выплатить все как есть, а там уже в арсенал сами передадим. Да скомороху от себя пятьдесят рублей поднеси.
В это время дверь в горницу опять отворилась. Вошел старый дедок с коротко стриженными побелевшими волосами и длинной, такой же белой бородой. Вид у него не сказать что здоровый, скорее болезненный. По всему видать – суставы крутит да кости ломит, оттого и ходит он, пригибаясь к земле и опираясь на клюку. Но взгляд холодный, расчетливый, волевой, со стальным блеском. Да и смотрит вокруг старик по-хозяйски. Интересно, а как ему еще-то смотреть? Там, за воротами, для всех глава рода был Световид, ему почет и уважение, а на подворье властвовал другой человек – Радмир, он-то и был самым старшим в роду. Когда стали одолевать старика болячки, навалившиеся с возрастом, он отошел в сторону, передав дела в руки сына. Но главой рода был именно он, и этого не отнять.
Едва бросив взгляд на старика, Градимир тут же заскучал. Разумеется, он был искренне рад видеть деда и, едва узрел его, тут же расплылся в приветливой улыбке, вот только грозный вид Радмира и строгий взгляд, брошенный на Световида, не предвещали ничего хорошего. Да уж, достанется отцу на орехи… Дед был норовом крут, и вообще семейка у них та еще. Молодой воевода вздохнул. Ой как не хочется, чтобы дед распекал отца в его присутствии. Тот ведь нипочем не забудет обиду и еще долго будет коситься на невольного свидетеля.
– Здрав будь, дедушка, – отвесил земной поклон Градимир.
– И ты будь здрав, внучок, – проскрипел надтреснутый голос. Вот услышишь такой голосок и сразу представишь себе добродушного дедка с заросшими бровями и добродушным морщинистым лицом. Все так, вот только добродушным он сейчас не был. – Стало быть, улыбнулась костлявая да сторонкой прошла.
– Мир не без добрых людей, дедушка. Ну я пойду… Дела заканчивать надо, да и супружницу повидаю, чай, испереживалась.
О супруге заботу проявить и правда не мешало: как-никак на восьмом месяце, уж пятым ходит, так что лишние волнения ей ни к чему. Женили их родители по взаимному уговору, так что до дня свадьбы они друг друга и в глаза не видели. Потом он узнал, что люб был ей один молодец, но против воли отца она пойти не смогла. Тот спал и видел, как бы породниться с родом Смолиных, которые веками ходили в почете у великих князей, несмотря на смену поколений. Но, как говорится, стерпится – слюбится, вот и у них все сложилось. К своему удивлению, через пару лет Градимир стал замечать, что во время очередной разлуки он каждый раз с нетерпением ждет возвращения домой, так как начинал тосковать по жене. Правда, и дома усидеть не мог, но то уж давала знать о себе непоседливая натура. Супруга любовью ему так и не ответила, он чувствовал это, но всегда относилась с уважением и заботой, искренне переживая за мужа.
– Ты почто Смеяну ударил, аспид? – Это было последнее, что услышал Градимир, затворяя за собой дверь. Последующий диалог разворачивался уже в его отсутствие.
– Батюшка, дак…
– Я те дам «батюшка»!..
Старик подошел и, размахнувшись, опустил на подставленную спину сына клюку. У того и мысли не было убежать или еще как-то воспрепятствовать расправе. Впрочем, какая там расправа, откуда у старика силы на богатырский удар, хорошо хоть достало мощи клюку поднять.
Световид едва успел подхватить под локоток престарелого отца, который зашатался, потеряв равновесие. С почтением довел Радмира до скамьи и усадил на овчину, специально подстеленную на случай, если глава рода припожалует. Тяжко вздохнув, старик откинулся на бревенчатую стену.
– Как ты, батюшка?
– Эх, годы мои тяжкие. Как это Отец Небесный сподобил дожить до таких лет.
– Почто так говоришь-то, отец? Не гневи Бога.
– А чего мне его гневить, уж прибрал бы, чем так-то. Гляжу на вас, молодых да здоровых, и в груди злоба на себя клокочет. Ни плечи расправить, ни в пляске пройти, ни на коня сесть – ничего не могу.
– А как же мне без слова твоего мудрого?
– Ты и сам неглуп, сынок, и уж дед. Так за что Смеяну-то ударил? – снова вернулся к изначальному старик. Что и говорить, Смеяна пользовалась всеобщей любовью, ее жаловали все: начиная от прадеда и заканчивая дворней.
– А она что же, егоза, нажалилась?
– Нешто ты внучку свою не знаешь? Слова не сказала, все молчком. Вот только, пока никто не видел, слезу смахнула да пониже спины мяла, как будто кто приложился, а кроме тебя, и некому. Опять же отсюда она шла.
– Да, видать, перестарался, сильно попало… – сокрушенно проговорил Световид, уже прикидывая, как бы примириться с внучкой. Та была насколько ласкова, настолько же и несгибаема. Нет, норов свой показывать не станет, воспитана правильно, вот только никто не воспретит ей обиду держать, а ему этого ох как не хотелось. – А с другой-то стороны, эвон Градимир тебе и земной поклон, и «здрав будь», а эта егоза – мимо, словно меня и нет, сразу к отцу.
– Так ить тятька он ей, за него душа в первую очередь болит. Понятно, что тебе обидно, потому как ты поболе него заботу о ней проявляешь. Но то кровь тянет, и ничего с этим не поделаешь.
– Да понимаю я, – досадливо вздохнул Световид.
– Что с холопами, кои с Градимиром выехали? – сменил тему стрик.
– Побили. Из засады взяли, они и сделать-то ничего не успели. Градимира из седла бревном подвешенным сняли, а их огненным боем расстреляли. Они только по разу стрельнуть и успели, одного уложили.
– А тела где?
– Градимир добрался до деревни, что поблизости, велел перевезти их в город. Завтра поутру или к обеду доставят.
– Вели отпеть в нашей часовенке да похоронить на родовом погосте.
– Не больно высока честь, отец?
– Глупости не городи. Они смерть приняли, Смолина защищаючи, за то им уважение особое.
– Так ить не сберегли.
– А кто сберег бы? Опять же они одного уложили, стало быть, разум не потеряли. То нам на пользу будет: пусть люди видят, что род наш благодарным может быть. Да вольную не забудь отписать и им, и их близким: не дело, когда на боярском погосте холопы лежат.
– Все как есть исполню.
– Скомороха того награди хорошенько.
– Я уж велел выдать пятьдесят рублей.
– Вот и славно. Спасибо тебе, Отец Небесный, уберег кровинушку. – Дед истово осенил себя косым крестом и снова обернулся к Световиду: – С бароном энтим решать надо.
– Я к Градимиру четверых приставил из моего личного десятка.
– Охранители – это хорошо, но не дело. Подстерегли раз, подстерегут и вдругорядь. А этот чего удумал! Живым, стало быть, восхотел получить, чтобы поизгаляться.
– Дак а что же…
– А ты нешто дите неразумное или, как им, молодость глаза застит?
– Не по чести это, батюшка.
– «Ба-а-атюшка». Ты честь придержи для тех, кто с честью просыпается, весь день живет и спать ложится, а с собакой надо по-собачьи. Уразумел ли?
– Уразумел. Да кому такое поручить-то, даже не знаю.
– Подумаешь и найдешь, но не затягивай.
Разумеется, Виктора никто не пригласил в горницу, еще чего не хватало. Кабы шел пир горой да в скоморохе потребность возникла… Гостей потешить скоморошьим представлением – дело доброе. Да и то в трапезную позвали бы, а не в горницу. А так – нечего ему среди бояр делать. Вот если бы к нему вопросы какие были… но вопросов не было. Так что, едва у них приняли коней, парнишка из дворовой челяди потянул Волкова в сторону, как оказалось, на кухню.
В местную кухню Виктор просто влюбился. Может, все дело в том, что тут готовили для господ, вот только он в этом сомневался. Его усадили за стол и принялись потчевать не какими-то там блюдами с барского стола, а самыми обычными щами и кашей из сечки, щедро приправленной мясом. А чтобы все это запить, поставили запотевший кувшин с квасом, прямо из ледника. Вот и вся еда. Но как все это было приготовлено! Поедая угощение так, что за ушами трещало, он был уверен, что в старину и на Земле готовили ничуть не хуже, просто со временем разучились готовить исконно русские блюда. Почему он считал, что эти кушанья – именно русские? Он и сам не знал. Но вот шла у него в голове именно такая аналогия, и все тут.
Он уже доедал кашу, когда на кухне появилась ОНА. Вот как нес скоморох деревянную ложку ко рту, так и не донес. Красна девица. Он много раз и слышал это выражение, и читал, и сам произносил, вкладывая в это определенный смысл, но до этой минуты даже не подозревал, что у этих слов есть реальное воплощение. Вот оно. Вернее, ОНА. Молодая, не старше восемнадцати, может, даже и моложе… А чего вы хотите? Здоровая пища, ничем не отравленная атмосфера… Густые русые волосы забраны в толстую тугую косу, которая через левое плечо свисает чуть не до колен, соблазнительно огибая высокую грудь. Лицо – словно нарисованное, с природным румянцем (а в том, что румянец природный, он ничуть не сомневался), брови выгнуты дугой, словно подведенные, огромные голубые глазищи с длинными ресницами, тонкий изящный носик, в меру полные алые губы. Как такое возможно без капли косметики, он понять не мог, но Господь не поскупился, одарив это лицо красками от щедрот своих. Не ляпнуть бы где вслух такое: славены, в отличие от сельджукцев и каталонов, считают себя не рабами Господа, а детьми его, а потому никогда так не говорят – только Отец Небесный.
