Владимир Поселягин - Командир
— Сейчас можно все подделать. — Повернувшись к детям, крикнул: — Ольга, молоко принеси из погреба!
Средняя из девочек шустро выскочила из хаты. Проводив ее взглядом, я сказал:
— Нам некогда, времени совсем нет. Нужно поторапливаться.
Подробно расспросив о последних днях в деревне, мы попили холодного молока, и я вытер губы рукавом. Внимательно наблюдающий за мной хозяин улыбнулся и сказал:
— Немец бы платком губы вытер.
Улыбнувшись в ответ, я спросил:
— Что с раненым?
— Перелом ноги и сквозное ранение в руку. Он летчик, неудачно приземлился после боя. Софья сейчас за ним ухаживает.
Поговорив с хозяином о своей задумке и получив его полное согласие на спектакль, я узнал, что Софья — это жена генерала Соколовского. При этом выяснил, что старшую дочку зовут Машей, а младшую Тоней. Послал Ольгу предупредить о нас в небольшую землянку, где находился летчик, остальные девочки начали собираться. Я велел бойцу помочь им, пока разговариваю с хозяином.
— Да, забыл сказать. У солдат СС мы взяли трофеями оружие. Вам оно может пригодиться, если будете создавать партизанский отряд.
— Вы думаете, немцы здесь надолго?
— Я не гений тактики и стратегии, но тут даже я вижу, что немцы у вас задержатся не на месяц и даже не на год. Два, а то и три. Больше вряд ли, там мы уже и силенок накопим да и воевать научимся. Немцы по-любому свой порядок наводить будут. Мало кто рад будет этому порядку, поэтому партизаны точно будут.
В дверь заглянул один из бойцов и сообщил, что все готово. Обговорив, где мы оставим оружие, я дал десяток советов по организации партизанского отряда. Все, что помнил из мемуаров ветеранов-партизан, после чего произнес:
— Ладно, Савелий Кузьмич, пора прощаться. — Мы обнялись как старые знакомые.
— Вы уж побыстрей возвращайтесь, — попросил хозяин, вытирая слезы.
В дверь вошла моложавая женщина лет сорока. Вслед за ней проскользнула средняя из дочек — Ольга. Повторив специально для Софьи Владимировны наш план, мы приступили к его выполнению.
Жителям деревни этот день запомнился надолго. В деревню вдруг приехали немецкие солдаты и ворвались в дом уважаемого жителя деревни, ветерана германской войны Савелия Кузьмича Потапова. Некоторые из жителей, подсматривающие за немцами, видели, как из хаты вытолкали прикладами племянниц хозяина дома и вывели связанную и бьющуюся женщину. С хохотом закинув женщину и детей в кузов одной из машин, немецкие солдаты уехали из деревни. Правда, одному из деревенских послышалось, что за деревней машины остановились ненадолго, а потом снова двинулись дальше. Приехавшие на следующий день солдаты с молниями в петлицах, разыскивающие своих пропавших товарищей, услышали именно такую версию событий. И только прибывший к вечеру опытный следователь разобрался в происшедшем. Направленные за Потаповым солдаты вернулись ни с чем, дом был пуст.
Выезжая из деревни, я приказал остановиться у приметного дерева и выгрузить все лишнее оружие, захваченное у немцев. Подождав, когда бойцы закончат маскировать оружие ветками и вернутся в машины, забрав раненого летчика, велел возвращаться на базу. Поехали мы другой дорогой, дав небольшой крюк в двадцать километров. Проехав неохраняемый мостик, перекинутый через небольшую речушку с крутыми берегами, и въехав в глубокий овраг, пересекающий дорогу, мы увидели огромное количество сидящих на земле людей, одетых в нашу красноармейскую форму. Повертев головой в притормозившей машине, я увидел и охрану, несколько пулеметов, установленных на склоне оврага и направленных стволами вниз. Шесть парных патрулей ходили по склону оврага, около дороги стояла полевая кухня. Рядом в тени небольшого деревца отдыхали несколько немецких солдат.
— Да что же это такое?! А?! Товарищ капитан?! — Водитель стиснул руль так, что побелели кисти рук, на лице заиграли желваки, лицо приняло зверское выражение. Выбив из рук автомат, за который тот схватился, мне пришлось рявкнуть на бойца:
— Замри, сиди смирно и не мешай мне думать, как их вытащить из того гов…а, в которое они попали!
Вспомнив про бойцов в кузове, быстро открыл дверцу и, не обращая внимания на унтер-офицера, который к нам направлялся от кухни, быстро сказал:
— Замерли все!
Здоровенный боец по фамилии Капустин, с легкостью вертящий в руках МГ-34, словно это ивовый прутик, за что и стал пулеметчиком, уже устанавливал на кабину пулемет с таким выражением лица, что даже я испугался:
— Тихо, боец, тихо! Убери оружие. — Медленно показывая рукой, чтобы Капустин убрал пулемет, я тихо попросил бойцов убрать оружие и сделать спокойно-безразличные лица.
— Сейчас мы им помочь ничем не сможем. Положат нас из этих пулеметов. Отъедем, тогда подумаем.
Я окинул взглядом кузов. Семья генерала лежала на дне кузова, прикрывшись какой-то материей, из-под края материи, похожей на простыню, виднелась маленькая детская ножка в синей туфле. Проследив за моим взглядом, Вяткин нагнулся и закрыл ногу простыней. Во второй машине было какое-то шевеление, но оно быстро стихло. Видно, Васильков навел у своих порядок. Я спрыгнул на землю и повернулся лицом к унтер-офицеру. Тот остановился передо мной и, вскинув руку, отдал честь, после чего представился:
— Унтер-офицер Берг, начальник охраны сопровождения колонны русских военнопленных.
Быстро окинув взглядом унтера, слышал ли он наш шепот с бойцами или нет, я понял, что унтер совершенно спокоен, и, козырнув, представился:
— Лейтенант Хофманн, почему вы остановились? Пленные устали?
Унтер удивленно на меня посмотрел:
— Да кого это интересует, герр лейтенант, устали эти свиньи или нет? Просто пришло время обеда, вот и остановились, обед-то готов.
Взглянув на сидящих на самом солнцепеке военнопленных, я ничего различить не смог. До них было около двухсот метров. Издалека они просто казались большой зеленой массой. В некоторых местах белели или серели пятна бинтов.
— Это хорошо, что вы кормите русских обедом, — рассеянно сказал я, за что удостоился еще одного изумленного взгляда.
— Но мы их не кормим, герр лейтенант, это не наше дело. Нам дан приказ доставить их до временного лагеря в Кузьминке.
Я представил перед собой карту.
«Ну ни хрена себе! Это же почти сорок километров, без еды, без воды, без лечения, без отдыха! На одной силе воли!» — изумился я, наливаясь черной злобой к конвоирам.
С трудом подавив в себе злость, поднимающуюся со дна моей души, я с видимым спокойствием попросил Берга показать мне пленных. Справившись с желанием свернуть унтеру шею и дать нашим бойцам сигнал на открытие огня, неторопливо зашагал за немцем.
— Конечно, господин лейтенант, прошу сюда.
Следуя за унтером, я обошел кухню, прошел мимо солдат, вытянувшихся, когда мы проходили мимо, и, ответив на приветствие, стал быстро их пересчитывать. Семнадцать около кухни, считая повара и унтера, пять пулеметов, расчет каждого — два солдата. Это еще десять солдат плюс шесть парных патрулей. Еще двенадцать солдат. Всего, значит, тридцать девять человек. Странно, что нет старшим офицера, что вместо него какой-то унтер. Это я сразу и спросил у Берга, подходя к сидящим пленным. Остановившись в десятке метров от них и слушая унтера, я стал внимательно разглядывать заморенных красноармейцев.
— Командиром у нас был лейтенант Шток, и он должен был вести эту колонну, но он попал в госпиталь. По приказу гауптмана Шлоссе мне пришлось, как его заместителю, принять охрану на себя. — Унтер достал из нагрудного кармана платок и стал вытирать пот на лбу и шее.
— Что-то серьезное? — спросил я рассеянно, разглядывая пленных. Кто-то прятал стыдливо глаза, кто-то смело, со злостью смотрел на нас. Не опуская взгляда, я смотрел в эти глаза. Там было все: злоба, стыд, безразличие, радость, боль и… удивление?
— Да, господин лейтенант, пьяные танкисты наехали ему на ногу. Врачи говорят, что он теперь будет непригоден к службе.
Разыграв удивление, я спросил, как это случилось. Стараясь не слишком пристально разглядывать пленных, я спокойно глядел в глаза Никаненкова, того младшего лейтенанта энкавэдэшника из особого отдела, с которым мы расстались всего два дня назад. А было такое впечатление, будто прошла целая вечность. Никаненков сидел в окружении группы бойцов, сплотившихся вокруг него. Некоторые из них были мне смутно знакомы.
— Так господин лейтенант тоже немного выпил, но, в отличие от танкистов, стоять мог. Вот и стал командовать, как выгонять из сарая танк, который они туда загнали. Ну и когда водитель сдавал назад, то и наехал на ногу герра лейтенанта. Я сам не видел, но солдаты, которые видели, говорили, что нога лейтенанта была похожа на лепешку. Он так кричал…
«Совсем как мы, русские!» — подумал я с усмешкой. Унтер продолжал рассказывать про службу, я же не отводил глаз от Никаненкова. Тот сидел в простой форме красноармейца и, чуть наклонив голову набок, исподлобья разглядывал меня. В его взгляде я заметил появившееся презрение и ярость. Напружинившись, как будто перед прыжком, он не сводил с меня глаз. Бойцы вокруг также по его жесту стали готовиться к броску. Внимательно окинув взглядом красноармейцев, нет ли еще знакомых, — нет, все лица были мне незнакомы, — я снова посмотрел на Никаненкова. Незаметно ему подмигнув и повернувшись к Бергу, рассказывающему про свою семью (похоже было, что у него словесный понос), сказал, прервав его:
