Андрей Земляной - Сын Сталина
Сталин отложил трубку и усмехнулся, глядя Саше прямо в глаза:
– Все понимают. Всё понимают и всё равно не могут не воровать. Это как болезнь, да, – он встал и прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. – Никаким страхом это не вытравить. Даже если ты их заставишь самих себя нарезать кусками, то всё равно будут продолжать воровать. Трястись под одеялом, вздрагивать от каждого стука в дверь, но воровать не перестанут. Это уже как воздух для них, понимаешь? Вот ты, наверное, прочитал рапорт и решил, что их всех лучше к стенке поставить. Но это неправильно. Неверное решение. Воровства это не изживёт. Нет, конечно, будем судить и отправлять лес валить, но ты мне скажи, как сделать так, чтобы натуру человеческую выявлять до приёма на должность? Не знаешь? Вот и я не знаю. Так и пробуем, одного, потом другого… А время идёт.
– А ведь есть способ, дайде, – Белов усмехнулся. – Точно как работает эта штука, я не знаю, придётся, наверное, какие-то исследования проводить, но вот что знаю совершенно точно, что у человека, который нервничает, изменяется электрическая проводимость кожи, усиливается пульс и скачет давление. Если к человеку подсоединить все эти датчики да вывести на хорошие приборы, сразу можно будет сказать, что от каких-то вопросов ему становится не по себе, а какие-то вовсе безразличны. Если с психологами ещё поработать, чтобы составили грамотный вопросник, да с электронщиками и врачами. – увлёкшись описанием, Александр не заметил, что Сталин стоит посреди кабинета и глядит на него тяжёлым взглядом.
– Что случилось?
– Хотел я тебя, товарищ Саша, обругать последними словами, что не вспомнил раньше про такую замечательную вещь. Но потом подумал, что не нужно тебя ругать. Тебя хвалить нужно, – Сталин вздохнул и сел за рабочий стол. – Все дети уже спят и третьи сны видят, а ты вот тут сидишь со мной и в бумагах ковыряешься. Да ещё подбрасываешь всяких штучек из будущего. – Он помолчал, внимательно глядя на приёмного сына, и, тяжело вздохнув, встал и подошёл совсем близко. – Пойдём, сынок. Поздно уже. Сейчас спать будем, а с твоей машиной завтра разберёмся. Столько лет терпело, и ещё ночь потерпит.
Апрельское утро нового дня, несмотря на накрапывающий дождик, начиналось всё с той же пробежки, только теперь, кроме ближайшей охраны Сталина и его детей, казалось, начинает бегать весь Кремль. Молодые подтянутые бойцы из кремлёвской пулемётной школы, что потом станет Московским высшим военным командным училищем, парни из «Особой экспедиции» и даже люди из Спецархива и прочих весьма закрытых учреждений. А началось это после того, как Белов уговорил наконец Сталина, и тот стал по утрам выходить на лёгкую разминку. Пример оказался достаточно впечатляющим, и вслед за главой государства потянулись уже не только молодые, но и люди весьма преклонного возраста.
Белов уже не в первый раз наблюдал волну, которая проносилась по всему Советскому Союзу, буквально от одного брошенного камня, и удивлялся, насколько советское общество внутренне мобильно, мгновенно подхватывая конструктивные идеи и делая их действительно народными.
Точно так же случилось и с Прибором Правды, который ещё называли ПП или «полный …ец».
Сталин первым занял кресло в ПП и перед журналистами центральных изданий ответил на все, даже самые каверзные вопросы. После него в то же кресло, но уже без журналистов, а в присутствии комиссии Партконтроля и трёх членов Политбюро, побывали сначала председатель Совета Народных Комиссаров Серго Орджоникидзе, а после – все наркомы и партийные руководители.
Кое-кто из них прямо из кресла поступал в ведомство товарища Берии, а кое-кто, не дожидаясь такого конца, начинал крайне неаккуратно чистить оружие – со вполне закономерным результатом. Почему? Да потому что так их семьи сохраняли пенсию и пусть урезанный, но все же пристойный социальный статус. Для тех же, кто уже попал в жернова судебной системы, такого исхода – разумеется, в случае обвинительного приговора – не предполагалось.
Происходящее так взбаламутило советскую общественность, что открытие 15 мая первых станций московского метрополитена чуть не оказалось задвинутым на последние станицы газет.
И, конечно, убирая затаившихся троцкистов и просто антигосударственных деятелей, научившихся говорить правильные слова, но так и не научившихся работать, Сталин прежде всего укреплял страну, так как военные приготовления хоть и замедлились после гибели верхушки Третьего рейха, но всё равно продолжались.
Но вот что было потом, не мог предположить даже Александр. После того как через сито Прибора Правды прошёл весь состав высшего руководства страны, включая руководителей республик, к ПП потянулась принудительная очередь из тех, кто отвечал за пропаганду, агитацию и идеологическую работу. Этих в случае чего уже не сажали, а просто понижали в должности или увольняли с пожизненным запретом заниматься партийной и государственной деятельностью.
И уж точно в информационном фоне потонуло сообщение об отъезде большой группы «творческой интеллигенции», лишённой гражданства СССР по результатам проверок. Все те, кто привык «держать фигу в кармане», годами кормясь на ниве культуры, вдруг лишились кормёжки и пополнили ряды русской эмиграции в Париже, Шанхае и Нью-Йорке, где их с распростёртыми объятиями приняли антисоветские организации, а в основном, разумеется, биржи труда.
– …Понимаете, какая штука, – Белов уселся поудобнее, привычно положив руки на стол. – Это совершенно необходимо.
Напротив него сидели и внимательно разглядывали молодого – совсем молодого – человека, уверенно рассуждавшего о необходимости развития производства антибиотиков Бурденко[23], Семашко[24] и Спасокукоцкий[25]. Особенно – последний, поскольку Сергей Иванович особое внимание уделял борьбе с инфекциями.
– Вы имеете в виду пенициллин, молодой человек? Открытие доктора Флеминга?
– И его – в том числе. Но я бы рекомендовал также обратить внимание на амид сульфаниловой кислоты, нитрофураны и тетрациклины. Особенно – на морфоциклин, который обладает не только противовоспалительным действием, но и оказывает обезболивающее воздействие.
Разумеется, Сашка знал, что антибиотиков гораздо больше, но сумел вспомнить только те, с которыми в своё время приходилось сталкиваться полковнику Ладыгину.
– А позвольте спросить, молодой человек, – задумчиво произнес Николай Нилович, – откуда вам известны эти вовсе не тривиальные вещества?
– Спросить вы, конечно, можете, – Белов мягко улыбнулся, – но вот получить ответ – боюсь, что нет. И это не моя прихоть, а просто требование безопасности. Кстати, особо хочу отметить, что работы по некоторым из этих веществ только начались или вообще находятся в планах иностранных лабораторий, так что времени на раскачку нет совершенно.
4
Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является драка…
Джонатан СвифтКаковы перспективы развития культуры в 1935 году? Этот вопрос мы задали знаменитому английскому писателю Бернарду Шоу. «Культура здесь не имеет никакого будущего и живет репутацией довоенного времени. Спасения цивилизации мы ждём от России», ответил Джордж Бернард Шоу.
Газета «Правда», 18 апреля 1935 годаВесна пришла в Москву неожиданно и повсеместно – жарким солнцем и ручьями, превращавшими улицы в потоки воды, в которых детвора пускала самодельные кораблики.
А у взрослых были игрушки посерьёзнее.
Высокая комиссия из представителей Наркомата обороны и членов Центрального Комитета на полигоне в Алабино принимала новые образцы бронетехники: тяжёлый танк, САУ, колёсную боевую машину «Гром», средний танк Т-36 и несколько грузовых машин.
КБМ получилась довольно приземистой, с огромными широкими двухкамерными колёсами и мощным вооружением, так что она лихо резвилась на мартовской грязи, расстреливая мишени из автоматической пушки и крупнокалиберного пулемёта.
Потом настал черёд танка, на совершенно новой платформе, с торсионной подвеской, большими катками и многими другими прогрессивными решениями. Танк получился тоже относительно невысокий, со стремительным силуэтом и семидесятишестимиллиметровой длинной пушкой, способной пробить любую существовавшую на то время броню.
И бронемашину, и танк доводили практически под руководством Белова, который для этого много раз приезжал на заводы и часто изменял уже готовые решения. Конструкторы и заводчане были первое время недовольны, но Александр умел находить нужные слова, и в итоге рычаги управления не елозили по ногам механика-водителя, сами танкисты не сидели друг у друга на головах, а фары на машине обзавелись нормальной защитой в виде стальных жалюзи. Десятки подобных решений изменили облик и возможности машины настолько, что в учебном бою пара машин первого варианта была однозначно побеждена одной машиной третьей версии.
