Роман Злотников - Генерал-адмирал. Тетралогия
— Ну, точных сроков исполнения своего распоряжения он нам не поставил, — отозвался лейтенант, — но думаю, чем раньше вы его посетите, тем будет лучше. И для вас тоже, — усмехнулся он, явно намекая на зажегшийся в глазах штабс-ротмистра интерес.
Канареев несколько мгновений буравил молодого человека напряженным взглядом, а затем снова рассмеялся:
— Да уж, вы правы. Если я явлюсь завтра с утра, это будет удобно?
— Да, только приходите не ранее десяти. Завтра до десяти у его императорского высочества еженедельный врачебный осмотр. — Лейтенант поднялся. — По прибытии попросите вызвать лейтенанта Нессельроде, и я вас провожу к его высочеству.
Оставшееся время до вечера и почти половину ночи Канареев потратил на то, чтобы собрать сведения о великом князе. Узнал он не слишком много — уж больно фигура была высокопоставленная, и пристальное внимание к ней могло выйти боком. В дела подобных господ нос совать чревато. Но кое-что выяснить удалось. Однако ничего из того, что штабс-ротмистр сумел разнюхать, так и не дало ответа на вопрос, за каким чертом его императорскому высочеству понадобился жандармский офицер. Великий князь был типичным представителем царствующего семейства. Достаточно молодой человек с приличным образованием, боевой офицер, как, впрочем, и все Романовы, понюхал и пороху во время русско-турецкой войны, и соленых брызг в дальних океанских походах, бывал и в Америке, и в Китае. Светский лев… ну да еще бы, с таким-то происхождением! Транжира… опять же вполне объяснимо! Известный дамский угодник… ну а как иначе-то? Все ж таки родной брат государя — да такому дамы сами на шею вешаются. Но не пропащий, не картежник… На кой черт ему строптивый жандарм?
Так что следующим утром штабс-ротмистр Канареев в отутюженном мундире спрыгнул с пролетки около особняка, занимаемого великим князем и генерал-адмиралом Российского флота, по-прежнему теряясь в догадках относительно того, зачем он нужен столь высокопоставленной особе.
Лейтенант Нессельроде уже его ждал.
— Идемте, — нетерпеливо произнес он после короткого приветствия. — Врачи закончили, и его высочество вас ждет.
— Ждет?
— Да, — кивнул лейтенант, — я доложил ему о вас еще вчера. А сегодня, буквально пару минут назад, он вызвал меня и велел встретить вас и немедля проводить к нему.
— Вот как? — удивился штабс-ротмистр, и у него засосало под ложечкой. С чего бы это великому князю испытывать такое нетерпение в ожидании жандармского офицера? Ох не к добру сие, не к добру…
Великий князь встретил Канареева в небольшом кабинете — стоял у окна, опираясь на трость, и смотрел на улицу. Штабс-ротмистр вытянулся и с порога бодро отрапортовал. Его императорское высочество молча выслушал рапорт и расслабленно махнул рукой, указывая на кресло у большого двухтумбового стола. Канареев, отчеканив четыре шага, сел, сохраняя прямую спину. В кабинете установилась настороженная тишина.
— Вероятно, гадаете, почему лейтенант встретил вас при входе? — Голос великого князя оказался глухим и сиплым. Впрочем, возможно, это были последствия болезни. О том, что его визави слег после неудачного падения с лошади, штабс-ротмистру было известно давно. В середине мая это происшествие несколько дней составляло содержание первых полос большинства столичных газет. Да и сейчас время от времени появлялись сообщения о том, что его императорское высочество все никак не выздоровеет.
— Никак нет-с, — вскинулся Канареев, — я…
— Гадаете, — оборвал его великий князь, — а ответ прост. Я увидел вас из окна и решил не мурыжить в приемной.
«Мурыжить…» Штабс-ротмистр автоматически засек незнакомое слово, но счел за лучшее промолчать. Если его императорскому высочеству захотелось объяснить вышеприведенный факт, значит, так тому и быть. У Канареева никаких возражений нет и быть не может. Да и если бы были, он еще не сошел с ума, чтобы их озвучивать…
Между тем великий князь прошелся по кабинету, развернулся и, окинув напряженно замершего жандармского штабс-ротмистра спокойным и даже каким-то неуловимо насмешливым взглядом, сообщил:
— Вот доктора советуют ходить, утверждают, что после столь долгого неподвижного лежания мышцы нуждаются в упражнениях. — И совершенно без перехода, тем же тоном, каким, говорил о рекомендациях врачей, попросил… а вернее, приказал: — Расскажите о себе, ротмистр.
— Конечно, ваше императорское высочество! — мгновенно отозвался Канареев, вскакивая на ноги.
— Сидите, — махнул рукой великий князь.
— Как пожелаете! Я родился пятнадцатого сентября одна тысяча восемьсот…
— Интересно, — задумчиво пробормотал его императорское высочество спустя несколько минут после того, как штабс-ротмистр закончил свой рассказ. — У вас в отдельном корпусе жандармов все такие?
— Какие-с?
— Ну, умеют наговорить много слов, ничего не сказав по существу, — усмехнулся великий князь. — Я считал, что подобным даром обладают дипломаты и придворные. Да вы, оказывается, полны неоткрытых талантов, Викентий Зиновьевич.
Штабс-ротмистр едва не вздрогнул. Вот как, великий князь запомнил его имя… «Интересно, что еще он знает обо мне?»
— Многое, — отозвался его императорское высочество.
И на этот раз жандарм действительно вздрогнул — не удержался. А вы бы удержались, услышав ответ на вопрос, заданный лишь в собственной голове?
— Но главного я пока не знаю, — продолжил великий князь. — А именно — подходите ли вы мне. — И он воткнул в штабс-ротмистра испытующий взгляд.
Канареев молча встретил его и в свою очередь дерзко уставился в лицо представителю императорской фамилии. Несколько минут они бодались взглядами, не уступая друг другу, что со стороны жандарма являлось откровенным вызовом, а затем штабс-ротмистр отвел свой. Но именно отвел, а не сдался… И похоже, великий князь понял это. И оценил. Потому что усмехнулся, после чего, постукивая палочкой, подошел к креслу, стоящему за столом, и уселся — впервые со времени начала беседы.
— Расскажите мне о себе, ротмистр, только по-настоящему. Я хочу знать, что вы за человек. Что вас волнует, что нет, о чем вы мечтаете, что ненавидите, а к чему равнодушны. Я понимаю, что для вас это сродни… канкану. [6]Но все же рискните. Мне надобно понять, насколько вы мне подходите.
— Для чего? — напряженно спросил штабс-ротмистр.
— Для моих целей, — довольно жестко сказал великий князь. — Кстати, о ваших разногласиях с Григорием Порфирьевичем Судейкиным можете не упоминать. Он мне сам поведал о них не далее как вчера вечером. Кстати, он намерен подать прошение об увольнении вас со службы.
Канареев стиснул зубы. Вот, значит, как… Ну что ж, об этом подумаем позже. Сначала удовлетворим любопытство его императорского высочества. Причем, похоже, можно уже особенно и не скрывать свои взгляды — все одно карьера кончена…
Когда штабс-ротмистр замолчал, его императорское высочество еще некоторое время сидел, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, затем выпрямился и помассировал шею.
— Я расскажу вам одну историю, — негромко начал он. — В одной далекой стране умами молодых отпрысков из богатых семей завладела идея… — Великий князь сделал эффектный жест, ранее штабс-ротмистру не встречавшийся: согнул левую руку в локте и щелкнул вскинутыми вверх пальцами. — Назовем это идеей всеобщего счастия. Нынешние времена благосклонны к наукам, которые демонстрируют поразительные успехи во всех областях. Успехи химии дают нам возможность пользоваться различными веществами и материалами, каковых никогда не было в природе. Успехи механики позволяют нам пересекать океаны, опускаться в водные глубины, преодолевать огромные леса и бескрайние степи в мгновение ока. — (От внимательного взгляда ротмистра не ускользнул легкий намек на усмешку, как будто на самом деле его высочество совершенно не считал это «мгновение ока» таким уж мгновением.) — Успехи в области электричества позволяют нам обмениваться молниеносными сообщениями, находясь за тысячи верст друг от друга. — Великий князь усмехнулся эдак печально. — Вот многие и решили, что и вопрос, как сделать всех счастливыми, тоже можно решить по науке. Высчитать, так сказать, счастие алгеброй. Создать настоящую теорию полного человеческого счастия и совершенной справедливости. — Он запнулся и отчетливо скрипнул зубами, отчего штабс-ротмистр слегка ошалел.
«Столь сильные чувства по отношению к каким-то отвлеченным теориям?.. Впрочем, те же народовольцы были уверены, что убивают во имя светлого будущего. Неужели его высочество…» — тут Канареев отбросил все свои мысли и жадно уставился на сидящего перед ним человека.
