Надежда Попова - Ведущий в погибель.
— Зато приятная, — возразил Конрад, и он, мгновение помедлив, коротким движением распахнул ставню.
— Ой ли? — усомнился Курт, когда птенец с шипением забился в оковах, пытаясь уйти из четкого, ровного, точно вырезанного из желтого полотна, солнечного прямоугольника. — Сдается мне, приятного-то немного.
— Закрой! — выкрикнул тот сквозь болезненное рычание, и он медленно притворил ставню, изобразив сострадающий вздох:
— Понимаю. Непривычно и противно отчитываться перед смертной овцой или кто я там. Однако придется, Конрад; эта смертная овца может доставить тебе много-много досадных минут или часов, и способов сделать это — несчитано. Мне даже не придется напрягаться, и exsecutor для этого не понадобится. А еще — ты мне сердце вынуть пытался, не помнишь? советую подумать о том, что я, выражусь так парадоксально, имею на тебя зуб и не упущу возможности поквитаться за ту ночь в замке. Человек существо низменное, знаешь. Мстительное и бессердечное. Можешь считать, что в моем лице ты видишь воплощение всех подобных пороков.
— Убери руку от ставни, — выдавил тот напряженно, и Курт кивнул, отведя ладонь и шагнув от окна в сторону:
— Если тебе так будет легче говорить — хорошо… Брось выделываться, Конрад. Ты, отмечу очевидное, уже немолодой дядька, не дурак, в жизни уже немало повидал и понял. Что такое Инквизиция — знаешь; и то, что я рано или поздно ответа добьюсь — понимаешь. Ты, к слову, от всех прежних моих испытуемых выгодно отличаешься тем, что при любой жесткости допроса, если тебя подкармливать, через день-другой — как новенький и готов к продолжению. Я тебе, как орел Прометею, буду каждый день выклевывать печень, покуда не добьюсь того, что мне нужно. Колись. Что вы тут затеяли с вашим мастером?
Птенец молча смотрел в пол, не отвечая, но сейчас Курт не стал его торопить — кем бы ни был Конрад фон Нейшлиц, а многое в нем осталось человеческим; и тень в прозрачных глазах была узнаваемой, такой же, как и у многих других, у простых смертных, побывавших в его положении, вот так, напротив майстера инквизитора Гессе. Эта тень во взгляде всегда означала одно: сейчас будет сказано все, и сказано правдиво; когда молчание пройдет некий незримый и неслышимый рубеж, зазвучат слова, которые сейчас собираются в мыслях. Это значит, что допрашиваемый уже готов ответить и сейчас примиряет самого себя с этой мыслью, доказывая самому себе, что иного выхода просто нет.
— Это не наш план, — наконец, разомкнул высохшие губы тот, отвернув обожженное солнечными лучами лицо. — Не Арвида. Фогт и все прочее — это не он придумал.
— Арвид исполнял чьи-то распоряжения? — уточнил фон Вегерхоф. — Не могу в это поверить.
— Не распоряжения, — возразил птенец тихо. — Это был договор. Сделка. Соглашение, заключенное с одним человеком.
— Вы ввязались в какую-то авантюру, затеянную смертным? — неверяще переспросил Курт. — Исполняли его указания? Что ж вам надо было предложить, чтоб вы до такого опустились?
— Не нам. Арвиду. Он… Тот человек однажды явился в одно из наших укрытий; не знаю, как он сумел найти нас, откуда что-то мог понять, как догадаться или от кого узнать о нас. Не знаю, а он не говорил. Арвид был тогда один; он попытался напасть, и… Словом, не вышло. И взять его под контроль — тоже не удалось.
— И с таким человеком он полез в переговоры вместо того, чтобы велеть собраться и атаковать всем скопом?
— Вспыльчивость не в его характере, если ты не заметил, — с усталой насмешкой отозвался Конрад. — И тебя он не приказал убить, когда ты не поддался на давление. Он никогда не уничтожает то, что ему не понятно, пока не изучит, не узнает больше. До встречи с тобой я полагал, что это правильно, но сейчас жалею. Лучше б ему быть буйным параноиком…
— Так что с человеком? — напомнил Курт. — Разговора своего мастера с ним, как я понял, ты не слышал.
— Не слышал, — подтвердил тот. — Знаю лишь то, что рассказал Арвид. Тот человек… старик, не знаю, скольких уже лет… он magus. Сильный и опытный. Он знал, что еще до обращения Арвид уже кое-что умел; старик сказал — он это почувствовал, но что на самом деле, не знаю. Возможно, солгал, а возможно и нет. Среди нас найти тех, кто уделяет внимание волшбе — случай редкий, такие прячутся и не высовываются, найти кого-то достойного среди людей — и того сложнее, а тут предстал такой случай… Старик обещал научить Арвида всяким колдовским штучкам. Он сказал — «особая магия, доступная лишь стригу». Он назвал это «магией крови». Он сказал, что талант есть, и недостает лишь умений, которые он может дать. В этом и был договор с его стороны.
— Обучение… — медленно произнес фон Вегерхоф. — Новые высоты… Новые познания… Стриг-чародей; страшная сила. И за такой бесценный дар — что он хотел в ответ?
— Ульм, — ответил птенец коротко; Курт приподнял брови:
— В каком смысле?
— Старик этот из тех, что мутят воду здесь, в Германии. Наверняка ты лучше меня знаешь, о чем я говорю. Разжигание недовольства среди подданных, заговоры и восстания; только действовать он может не одними лишь подкупами и выведыванием слухов.
— Восстания… — повторил он. — Восстания в предместьях Ульма — они имеют к тому старику отношение?
— Не знаю. Возможно.
— Вот как, — отметил Курт, переглянувшись с фон Вегерхофом, и тот едва заметно передернул плечами. — Хорошо. Итак, каков был план?
— Он предложил нового птенца — дочь местного фогта. Старик сказал, что девчонка ему приглянется, и сам Арвид после подтвердил это. Хелена могла бы… Впрочем, я это уже говорил, — устало оборвал тот. — Это было первым шагом. Второй шаг — подчинение наместника. Арвид должен был сделать все, чтобы фогт не лез в дела города, что бы в городе ни происходило.
— А в городе происходили нападения стригов… Это тоже часть плана, или просто девица вышла из-под контроля?
— Птенец, вышедший из-под его контроля? — улыбнулся Конрад. — Это невозможно.
— Стало быть, часть плана. Для чего?
— Для Арвида это была неплохая возможность дать ей испытать свои силы, выпустить на охоту — под надзором, но все же на охоту самостоятельную, не опасаясь последствий. Хорошая возможность обучить птенца. Для старика же… он сказал, что это должно будет вызвать панику, слухи, сплетни… Вы застали нас фактически на тюках — мы должны были покинуть эти места через неделю-другую. В этом и был план. Просто пошуметь в Ульме, навести страх и — исчезнуть спустя время. Когда все успокоились бы, фогту припомнили бы, что он ничего не сделал, что ставленник Императора погрязал в праздности, когда подданных убивали. Потом без Арвида ему должно было стать невмоготу, а это не могло бы не привлечь внимания, и inspector от Императора, явившись сюда, увидел бы невменяемого наместника, исчезнувшую в никуда его дочь, пропавшую стражу. Информация об этом должна была пойти в люди, все стали бы говорить о том, что императорский ландсфогт связался со стригами и кормил их горожанами — быть может, за деньги; не знаю таких деталей. Как я понял, все это какая-то политическая игра, и только.
— «И только», — покривился Курт. — Конечно; по-вашему, серьезные проблемы — это короткая ночь и тесный гроб… Так стало быть, эта, с позволения сказать, операция есть фон для беспорядков в предместьях Ульма.
— Уже сказал — не знаю. Наверняка. Нам было все равно.
— Ты сам лично видел того старика?
— Не совсем, — замявшись, не сразу отозвался птенец. — Однажды я присутствовал на встрече с ним, и тот явился такой… таинственный. В балахоне, похожем на монашью рясу. Я видел только руки — в морщинах, и слышал голос — очень тихо. Сомневаюсь, что узнал бы его, если б услышал снова.
Сухие морщинистые руки, едва видные из-под рукавов, тихий шепот, гулко звучащий под сводами кельнских катакомб, спрятанных под живым городом…
Déja-vu, сказал бы фон Вегерхоф…
— Он называл свое имя?
— Нет. Возможно, Арвиду; не знаю. Я не спрашивал. Если Арвид не сказал чего-то сам — на вопрос он не ответит; и я не спросил.
— Вы должны были встретиться с ним после завершения вашей операции?
— Да, — кивнул тот и покривил посеревшие губы в усмешке: — Но если ты надеешься на то, что я укажу его укрытие — ошибаешься. Не знаю. Он сказал «я сам тебя найду».
— И твой мастер не возразил?
— Возразил, — неохотно ответил Конрад. — Но толку от этого было мало.
— Допустим, все так, — согласился Курт неспешно. — Но тогда к чему было подбрасывать то письмо?
Птенец нахмурился, переведя непонимающий взгляд с него на фон Вегерхофа.
— Письмо? — переспросил он растерянно. — Что еще за письмо?
— Конрад, — остерегающе произнес Курт, шагнув к окну и тронув ставню; тот вздрогнул, непроизвольно рванувшись в сторону.
— Ни о каком письме мне не известно, — четко, явственно выговорил стриг, силясь сохранить остатки выдержки. — Я просто не знаю, о чем ты спрашиваешь.
