Александр Громов - Исландская карта. Русский аркан
Однако удалось обменяться взглядами, а это уже много.
Быть может, нарочно позволили это сделать?
— Нынче бал в городском собрании, — проинформировал Еропка, делая вид, будто рассматривает натюрморт в резном багете, а сам скосил глаза на барина: почему тот молчит уже который час? То присядет, то молча ходит по коврам, то, насупившись, как сыч, курит у окна. И молчит. — Я вот что спрашиваю, барин: фрак вам почистить?
Лопухин вынул изо рта папиросу.
— Бал, говоришь? Да, бал. В восемь. А ты пригласительный билет видел?
— Нет, — честно признал Еропка. — Но ведь принесут, верно я говорю?
Лопухин невесело усмехнулся.
— Не жди, не принесут. Я на балу не нужен.
— Это как же так? — возмутился слуга.
— Обыкновенно. Вычисти пепельницу, лодырь. И сделай милость, помолчи.
Еропка только вздохнул, сообразив, как видно: чем сильнее он будет надоедать барину, тем раньше барин вспомнит о непрочитанной слугой «Одиссее». И ведь погонит невинного человека в книжную лавку, и заставит купить, и посадит читать эту чепуховину, и проверит, действительно ли прочел или так, страницы листал… Барин — он такой!
Пускай лучше думает. Авось надумает что-нибудь. На это он мастер.
Так и вышло. Не успел Еропка добрести до кровати, вожделея всхрапнуть часок, а лучше два, как барин вновь обрел голос:
— Подай саквояж…
Великий князь Дмитрий Константинович не любил танцев. После полонеза с супругой градоначальника он посчитал свою миссию выполненой. Пусть гости веселятся, пусть маменьки высматривают женихов, а молодые щеголи во фраках и мундирах с аксельбантами сводят с ума местных простушек. И пусть любезный братец взбадривает себя шампанским в окружении подпевал и подхалимов — сильно поредевшем, надо сказать, окружении. Но он даже этого не замечает… Экий феномен природы!
Постаравшись незаметно выскользнуть из залы, великий князь поспешно направил стопы в кабинет, где на столе третий день лежал присланный адмиралом Грейгоровичем проект современного морского порта с планами, чертежами и сметами. Суммы потребных расходов приводили в ужас. При покрытии их только из отпускаемых краю казенных сумм строительство порта растянулось бы лет на двадцать пять. Где взять денег? Ввести в городе драконовские штрафы за нечистоту в трактирах, за курение на улице, за сквернословие в общественных местах?.. Капля в море. Увеличить налог на вывоз трепангов и морской капусты? Упадет вывоз, останешься в убытке. Проще всего было бы договориться о лесных и рудных концессиях с иностранными компаниями, деньги появились бы сразу, но этот вариант Дмитрий Константинович берег на самый крайний случай. Пусти козла в огород…
Доносящаяся из залы музыка вдруг смолкла — кончился следующий танец. Только по этой причине великий князь расслышал шепот. Нет, даже два шепота — мужской и женский. Шуршание платья… Звук поцелуя…
Кому-то приспичило уединиться в одной из пустующих пока комнат. Ну что ж, бал есть бал, и нет ничего экстраординарного в том, что сюда залетел купидон… Великий князь прошел бы мимо, если бы не одна мысль: а где сестрица? К гостям она пока не выходила, объявила, что появится позже…
Он рывком распахнул дверь. Успел заметить в неосвещенной комнате две фигуры. Женская ахнула голосом великой княжны — мужская же в два прыжка достигла раскрытого окна, тенью перемахнула через подоконник и была такова. Дмитрий Константинович успел заметить лишь широкие штаны и косичку. Китаец? Что-то уж больно рослый…
— Ну и что все это значит? — спросил великий князь. Внутри у него все клокотало. — Целуешься? С китайцем целуешься? И что, любопытно мне знать, произошло бы дальше, если бы я не вошел?
— Не твое дело, Митенька. — Как обычно, Екатерина Константиновна мгновенно овладела собой. — С кем хочу, с тем и целуюсь. Разве китайцы не люди?
— Он такой же китаец, как я папуас. Не морочь мне голову. Говорить с тобой на эту тему я больше не желаю. Я уже все сказал. Приведи себя в порядок и ступай к гостям.
В этот вечер проект порта так и не дождался внимания наместника. Его мысли были заняты другим. А с причинами, вызывающими такие мысли, нужно разделываться как можно скорее, иначе не стоит браться ни за какое настоящее дело — эту истину Дмитрий Константинович усвоил еще в детстве.
Он вызвал Лопухина на следующий день. Был любезен, выслушал рассказ о походе, о пиратской неволе, о покушении на жизнь старшего брата, о японских обычаях. Задавал вопросы. Благодарил. Пообещал написать государю письмо с просьбой оценить по достоинству заслуги графа. Улыбался. А потом нанес удар:
— Не смею вас более задерживать во Владивостоке. Завтра после торжеств отправляется первый поезд, послезавтра — второй. Поезжайте любым из них, лучше первым.
«Вон отсюда», — хотелось сказать ему. Катись в Москву, оттуда в Петербург, слушай колесный стук. А взбалмошная сестрица останется здесь еще по меньшей мере на месяц. Удержать — не ловить. Теперь за нею будут следить как следует.
— Простите, ваше императорское высочество, но я предпочел бы задержаться во Владивостоке, — поклонился наглец.
— Чего ради? — делано удивился великий князь. — Вы исполнили поручение государя, и исполнили превосходно. Забота о безопасности цесаревича теперь на совести подполковника Огуречникова. Не ваш ли прямой долг лично отчитаться перед государем? Нет-нет, поезжайте.
— В противном случае ваше императорское высочество прикажет выдворить меня силой? — учтиво осведомился граф, и великий князь невольно вздрогнул. Да, это противник! Идет ва-банк. Тем решительнее надо дать ему отпор. Понадобится — раздавить. Хотя и жаль.
— Возможно, — ледяным тоном произнес Дмитрий Константинович. — Остается, еще, однако, надежда на ваше благоразумие…
— Если вашему императорскому высочеству будет угодно, я могу подсказать выход из создавшегося положения, — ровным голосом проговорил Лопухин, сразу заметив, как заинтересовался великий князь. — Завтра у меня встреча с полковником Розеном. Вопрос чести. Мешать нам бесполезно, дуэль все равно состоится раньше или позже. Полковник — превосходный стрелок. Думаю, если я буду убит, он отделается легким наказанием, ведь так? Что-нибудь вроде выговора по службе и церковного покаяния? И превосходно. Я тоже ходатайствую о смягчении наказания. А главное, все вопросы будут решены однозначно и бесповоротно. Честь имею!
Резко повернувшись, он вышел.
К черту! К дьяволу! Плевать на поведение, граничащее с оскорблением члена императорской фамилии. Будь что будет. Теперь он чувствовал себя незащищенным, будто рачок-отшельник без своего домика, и вовсе не думал сокрушаться по этому поводу. Наоборот, стало очень легко. Удобный всем выход найден и подсказан, остальное зависит только от великого князя. Надо быть очень дремучим человеком, чтобы не знать, что Дмитрий Константинович раз в сто умнее и талантливее Михаила Константиновича. Но унаследовал ли он порядочность государя, своего отца?
Если да, то завтрашняя дуэль скорее всего окончится ничем. Если нет, тогда и жить незачем. Племянники и кузены только обрадуются. А великая княжна… всплакнет и, надо надеяться, со временем забудет графа Лопухина.
— Я могу уделить вам только десять минут времени.
Морской министр Лазарь Спиридович Грейгорович не счел нужным подняться из-за заваленного бумагами громадного стола навстречу посетителю. Он лишь боднул воздух широким лбом и качнул обширной раздвоенной бородой, обозначая приветствие. Тот факт, что посетитель служил в Третьем отделении, не имел для адмирала никакого значения. Служишь? Вот и служи. Кто ты там? Статский советник? Служи, статский. Дослужишься до канцлера — тогда так уж и быть, я перед тобою встану. А пока ты никто. Молокосос. Да еще в гражданском чине. Бацилла мелкая.
— Я просил о беседе без свидетелей. — Лопухин покосился на секретаря.
— Ах, вы просили! — Голос прославленного адмирала был густ и могуч. Таким зычным басом он командовал во время артиллерийской дуэли с неприятельской эскадрой, и комендоры его слышали. Тем резче в его голосе звучал сарказм. — Скажите, пожалуйста! Вы просили! А что, Пахомов, может, уважим? Иди погуляй. Тут сам господин Не-Помню-Как-Вас-Там просить изволит. Не приказывает, заметь, просит. Видать, деликатный человек. Ступай, Пахомов, ступай…
Судя по тому, как глубоко секретарь втянул голову в плечи и как проворно он исчез за дверью, такие шуточки министра были ему не внове. Сейчас должен был грянуть шторм в двенадцать баллов. Или ударить главный калибр.
— Ну? — сердито прогудел Грейгорович.
