Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим

Из дома я вышел улыбаясь, будучи преисполненным оптимизмом и тягой к оперативным свершениям. В мозгу не хватало только одного. Я не имел представления, как ловчее выкрасть с «ликёрки» Алёшу. И, чтобы непременно тихо. Без никому не нужной помпы и ажитации.

Сонина «тройка» меня ждала там, где я её и оставил. В непосредственной близости от ближайшей к дому сберкассы. Между фонарём и почти напротив входа в упомянутое финансовое учреждение. Где всегда светло ночью и мимо которого гарантированно проторены маршруты автопатрулей ОВО и пеших нарядов ППС. Очень уж не хотелось мне остаться без боковых зеркал и колёс. Дворники с лобового стекла я сам вчера предусмотрительно снял и спрятал под сиденье.

Эпоха тотального дефицита, мать его за ногу, диктовала свои ублюдочные порядки. И привычки. Которые, рано или поздно, но становятся второй натурой. В данном случае, натурой плебейской. От которой я давно уже отвык и привыкать по новой не имею ни малейшего желания.

Ну и где вы, со слезами скорби на глазах, ностальгирующие извращенцы-мастурбаторы? Исступлённо дрочащие на вечно голодный, но такой милый вашему сердцу совок? Снова желаете стирать полиэтиленовые пакеты и подтираться «Правдой», наслаивая на свою жопу еë онкологический свинец соцреализма? И остервенело драться в злобно галдящих очередях с себе подобными? За скрепоносный килограмм сосисок или за банку зелёного горошка? Выжившим из ума дрочерам почему-то и в голову не приходит, что сгнивший совок, это одно. А их личная, но, к сожалению, уже прошедшая молодость, это совсем другое. Что ностальгировать имеет смысл лишь по своей молодой голове, когда-то полной волос и зубов. Равно, как по собственной конской потенции советских времён. Ну и по не отвисшим, а торчащим пыром, молодым сиськам ногастых подружек. А тосковать по одинаковой для всех нищете и по штопанным колготкам, это есть ни что иное, как мазохизм и животная тупость.

Но это всë на данный момент непозволительная для меня лирика. Пока что, путь мой простирается в клиническую больницу. В ту самую, из которой, изображая милицейского Подколёсина, я бежал от криминала. И бежал, надо сказать, быстрее лани. Бесславно и даже не отстреливаясь. Почти, как Чапаев от белоказаков.

Логически рассуждая, я грел себя мыслью, что уж коли меня туда привезли на «скорой», то какие-то официальные следы от моего присутствия там должны были остаться. Следовательно, я могу продолжить там своё лечение. Вплоть до полной поправки подорванного здоровья. Которое по моему разумению, должно будет восстановиться не раньше, чем через неделю. За это время я уж как-нибудь, да сумею разобраться с категорически невзлюбившей меня мадам Ирсайкиной. Хитроумно придумавшей привязать к моему хвосту ржавую консервную банку. Дабы еë грохотом я притянул к себе внимание антисоциальной общественности. Эта достойная женщина мудро решила, что пока за мной будут гоняться все страждущие до водовозовских сокровищ, она тем временем будет спокойно купаться в шелках и есть с золота. А, если вдруг спиртовые бандиты меня пристукнут, тем ей еще и лучше. Сразу все концы в воду, а заодно и за надругательства над любимым Алёшей она как бы отомстила! Этакий снайперский дуплет, мать твою!

Вроде бы в общих чертах план оперативных мероприятий в мозгу сложился. Но гладко было только на бумаге. Далее, после того, как я прибыл в больничку, сразу же последовали овраги. И досадные нестыковки в моих дилетантских представлениях о медицинском вспомоществовании. Единственное, чего мне удалось добиться, это направления в госпиталь УВД. В дополнение к которому мне выдали на руки тощие корки моей истории болезни. С этим небогатым приданным я и направился в печально знакомое мне медучреждение. Теперь мне предстояло убедить ведомственных эскулапов в своей телесной немощи и в необходимости предоставления мне медицинских услуг. Но исключительно в амбулаторном формате. Стационар меня категорически не устраивал. По очень многим причинам.

Таки да, зрелый по факту возраст имеет свои неоспоримые плюсы. Он к природному уму, если, конечно, таковой присутствует, добавляет еще долю мудрости и жизненного опыта. Которые незамедлительно мне указали на витрину гастронома, мимо которого я чуть было не проехал. Из храма госторговли я вышел с бутылкой коньяка и килограммовым кульком шоколадных конфет. Теперь, при такой аргументации, я чувствовал себя гораздо уверенней в своих притязаниях на получение медпомощи. И непременно, на моих условиях.

Пускать на самотёк переговоры с врачами-мозговедами я не стал. Вместо этого, я взялся за поиски лучшей в мире медсестры Марины. Не мудрствуя лукаво, искать начал на этаже той самой нейрохирургии, где на больничной койке когда-то провёл целый месяц. Пышущая красотой и обаянием девушка появилась на посту минут через пять. Я сходу протянул ей кулёк с конфетами и еще до первого «Здравствуй!», осыпал её витиеватыми, но искренними комплиментами.

Заглянув в конический свёрток, Марина благосклонно улыбнулась. Пока она шелушила «Белочку» от шуршащих фантиков, я излагал ей свою проблему.

— Не бережешь ты свою голову! — притянув к себе мою бестолковку, осмотрела она затылок. — Зря ты так наплевательски к ней относишься! Попомни мои слова, Корнеев, сляжешь овощем и будешь до самого конца слюни пускать! И под себя ссаться! — с удовольствием надкусывая очередную конфету, выдала она мне свой оптимистичный прогноз.

— Спасибо за добрые слова, любимая! — поморщился я, представив незавидную перспективу, которую мне только что предрекла мечта Кустодиева. — Вообще-то, все свои травмы я не по пьянке и не в кабацких драках получил! Они мне в борьбе с преступностью достались!

На мгновение перестав жевать, медицинская красавица задумчиво окинула меня серьёзным взглядом. Потом поинтересовалась, чем она может мне помочь.

— Ты ведь не в кино меня пришел пригласить? — прищурилась она, добавив почти незаметную тень упрёка в свой подобревший голос. — Корнеев, ты ведь рядом со мной появляешься, только тогда, когда тебе от меня что-то нужно! Или, когда тебя привозят сюда без сознания! — Марина с видимым сожалением вернула в кулёк недоразвёрнутую конфету, которую она почему-то передумала есть.

— Прежде всего, мне ты нужна, душа моя! — с жаром заверил я девушку, накрыв её ладонь своей, — Если бы не подорванное преступниками здоровье, я бы давно уже у ног твоих ползал! В слезах! С предложением руки и сердца! Знала бы ты, как я влюблён в тебя! С самого первого дня, как только тебя увидел!

Барышня, забыв про презентованный ей кулёк, еще больше прищурилась и какое-то время сосредоточенно разглядывала меня. Я напрягся, заопасавшись вдруг, что переоценил критичность её здравомыслия. Однако, заметив лёгкие смешинки в глазах Марины, с облегчением понял, что смотрела она на меня с циничным недоверием. Хотя и с долей надежды на чудо.

— Чего тебе надо? — окончательно вернувшись в суровую и прозаическую повседневность, начала деловой разговор девушка.

— Вот! — потянул я ей свои бумажки, выданные мне в клинической больнице, — И вот! — достал я из внутреннего кармана пиджака бутылку «Аиста». — Больничный нужен!

Внимательно изучив сопровождающие меня документы, Марина обернула ими стеклотару и поднялась из-за своей конторки.

— Жди здесь! — обнадёжив меня немногословной командой, зацокала она каблучками по коридору.

Там, куда она удалилась, насколько я помнил, был кабинет заведующего отделением. Через десять минут я уже отвечал своему давнему знакомому Виктору Филипповичу на его вопросы. Доктор, когда-то поднявший меня на ноги в этом богоугодном заведении, расспрашивал меня очень подробно. И делал он это явно не из благодарности за бутылку «Белого аиста». Под конец нашей беседы он повторил слова Марины. Предупредив меня, что голова у меня одна и ресурс её я крепко уже потратил. Прописав мне внутривенно курс «Ноотропила» и таблетки «Пирацетама», мозговед выписал мне вожделенный больничный.

— Через три дня придёшь! — распорядилась Марина, шурша в кармане фантиком «Белочки». — Он тебе еще на два дня продлит.