Цивилизатор в СССР 1980 (СИ) - Кулаков Игорь Евгеньевич
Тот сон, когда «пришлось отвечать перед соратниками перед Политбюро и самим Брежневым», видимо, был отражением внутренней борьбы.
Промолчать, зная ключевые события на ближайшие годы, попутно лично минимизируя то, что негативно для страны, усиливая свой авторитет, чтобы исключить малейшие риски при будущей передаче власти после предсказанной кончины Брежнева или… рискнуть разделить ношу?
Уж слишком ТАМ, после ноября 1982-го оставалось мало времени лично для себя. Даже если удастся отпетлять ещё на несколько лет от старухи с косой…
«Отрицательный отбор» (как настырно определял, впрочем, не беспристрастным взглядом из будущего «Свидетель» «систему лифтов» в высших кругах СССР), мог сыграть и ПОСЛЕ.
Пусть и не с Горбачёвым, а с кем-то другим.
Этот человек, как отчётливо очевидно стало из рассказов Вяткина, был слаб для поста руководителя страны. Слаб и ничтожен.
Но не было никакой гарантии, что тот, кто сменит Брежнева и возможно, Андропова, не столкнётся с ещё большим ворохом проблем и не окажется таким же малодееспособным и некомпетентным, как прозванный в народе «Мишкой Меченым».
Тяжкие раздумия вылились в решение, которое сам Андропов определил как «с подстраховкой».
Разговору с Брежневым — быть!
Но не только с ним.
Ивашутин ему нынче будет крупно лично обязан… когда примет фантастическую правду.
Предельно осторожно поддавливая на «Свидетеля», Андропов, несмотря на весь внутренний зуд, решил дать собеседнику ощущение, что тот управляет изложением сведений и сосредоточился пока на извлечение максимума объективных сведений о том, что было «до крушения СССР», временно обойдясь краткими рассказами про годы «за 1991-м»…
…ПОКА. Ближайшее новое десятилетие являлось актуальным. Если удастся исправить то, что где-то когда уже случилось, то и последующая история пойдёт по иной, лучшей для Союза колее.
Да и в свете утекавшего ещё быстрее, чем даже своё немногое оставшееся «собственным», время жизни Генсека, всё сильнее отпускавшего из своих рук нити управления государством, требовало быстрейшего взаимодействия с Леонидом.
Пока тот, имея высшую власть в стране, мог прислушаться и вникнуть в то, что Председатель собирался донести до того…
Да, соблазн оставить всё в тайне, предпринимать множество отдельных действий, которые будут казаться окружающим как логичными, так и малопонятными, но ни для кого не складывающимися в единую картину, был велик.
Но… ВРЕМЯ! Его лично у Андропова было немногим больше, чем у Брежнева.
И самое главное — его, похоже, уже не было и у страны!
Помня слова о «Дне милиции» в 1982-м, и видя сейчас, в мае 1979-го, теряющего былой задор и форму Лёню, избежать разговора с ним на страшную тему не выходило никак.
Итоговое решение Брежнева, даже отставив в сторону все сомнения и попытки предугадать первоначальную реакцию Генсека, которого явно не сразу удастся убедить в реальности в высшей степени фантастических сведений от «Свидетеля», Андропов не брался.
Но осознав, что ЭТУ ношу он не вытянет в одиночку никак, иного выхода не видел! Даже пытаясь разделить её с кем-то влиятельным и имевшим шанс сделать многое в будущем, будучи посвящённый в тайну «плохого хода истории», имелась опасность того, что Генсек получит просто материалы о «Свидетеле» позже… с соответствующими оргвыводами в отношении самого Председателя КГБ, умолчавшего об них ранее.
К чему это могло привести лично для Андропова и для страны — страшно было даже представить.
То, что разговор с Леонидом будет тяжёлым, было ясно сразу. Помимо логичных и естественных сомнений Генсека в достоверности того, что собирался излагать Андропов (помнящий своё собственное неверие, начавшее рассеиваться только после личных встреч с «Свидетелем», чей детский облик дико контрастировал с излагаемым им…), у Председателя КГБ уже не было никаких иллюзий насчёт состояния Брежнева!
К маю 1979-го тот стал совсем плох. Сильно давали о себе знать последствия фронтовых контузий, инсульта и нескольких(в том числе давних) инфарктов. Проявлялись отчётливо видимые в поведении Генсека изменения под влиянием известного некоторым личностям (в число которых входил Андропов) пристрастия Брежнева к снотворным.
Последнее, кстати, хорошо складывалось в общую картину с намёками (вспоминавшего про сие обстоятельство «Свидетеля») о возможном отрицательном влиянии данного вида лекарственных средств на приближение кончины Брежнева!
К встрече с Брежневым Андропов передаст докладик — о побочных эффектах снотворного, к которому пристрастился Генсек. Его депрессия и вялость — из-за них.
Было лишь небольшим преувеличением сказать, что, фактически, все главные решения в Политбюро и стране принимались тремя из состава Политбюро, выделявшиеся даже из его неофициальной, «малой части».
Министр обороны Устинов, попавший на вершину партийно-государственной власти СССР три года назад, вместе с занятием высшего поста в МО.
Бессменный министр иностранных дел Громыко.
И… — сам Андропов!
Остальные члены Политбюро обычно сосредотачивались в своей деятельности в отношении курируемых ими отраслей, а сам же Брежнев лишь крепко «держал вожжи» в отношении главных внешнеполитических решений.
Его любимыми детищами были «разрядка» и «борьба за мир»…
То, что «принёс в клювике» «Свидетель» насчёт будущих последствий подписания ОСВ-2 и сопутствующих перипетий, должно было открыть Брежневу глаза на многое…
… хотя уже сейчас многолетние усилия переговорщиков с обеих сторон принесли плоды, позволив согласовать большинство спорных позиций.
Но намеченный важнейший разговор с Генсеком случится парой-тройкой дней позже или вообще в конце месяца. Сначала — Ивашутин…
И ещё. Вяткин, выговорившись про 80-е и 90-е, наотрез отказался назвать даже фамилию и какие либо сведения о том, кто возглавил Россию после Ельцина.
Мотивировка была крайне любопытна — «Если у Вас ничего не выйдет, может, у страны останется шанс на приход ЕГО к власти. Сейчас ОН — обыкновенный советский человек, мало кому известный, ничем особо не прославившийся и Вам вряд ли особо полезный. Кто знает, под воздействием чего формировались его взгляды и характер? Может, именно под влиянием того беспредела и бардака, который устроили в стране, разрываемой гнилыми нацпартэлитками по границам союзных республик?»
Следующий день.
Приглашение Ивашутину на встречу «на природе» от Председателя Комитета выглядело чем-то, что сразу повышало уровень неприятных предчувствий начальника ГРУ, заместителя начальника Генштаба ВС СССР.
Даже не на одной из конспиративной квартир Комитета!
Что-то очень важное, что должно было быть сказано «с глазу на глаз»… и что нельзя передать с помощниками, порученцами, адьютантами или доверить техническим средствам связи.
Две чёрных «Волги» и место в ближайшем Подмосковье, которое согласовали они уже после того, как одна машина «подхватила другую» в обговорённом их порученцами месте в столице!
«Волга» Ивашутина стала ведущей, машина Председателя — ведомой.
В каждой — по водителю, одному охраннику и сами Председатель КГБ и глава ГРУ.
Их встреча теоретически не была встречей равных.
ГРУ, начальником которого являлся Ивашутин, было подразделением Генштаба ВС СССР.
Андропов же возглавлял ведомство, отвечающее за государственную безопасность и являлся членом Политбюро ЦК КПСС.
Но их работа и долг были таковы, что иногда служебная субординация и ранги не были главными…
