Восхождение язычника 3 (СИ) - Шимохин Дмитрий

Слева от меня сидел и вгрызался в ножку гуся мужик с отсутствующим мизинцем на правой руке, мало обращающий внимания на все остальное.

Напротив сидела компания из трех человек и с интересом за нами наблюдала. Обычные бородатые, одетые не шибко богато, но в хорошее сукно с вышивкой. Двое из них были примерно моего возраста, ближе к двадцати, с куцыми бородками, у одного волосы собраны в небольшую косу, у другого же они покороче, до плеч. А вот третий уже постарше. Остальные же сидящие за столом и вовсе не обратили на нас внимания.

Дружинники, что ли, промелькнула у меня мысль.

— А вы кто такие? — раздался зычный голос мужчины постарше.

— Гости мы торговые, князь Владимир на пир пригласил.

— А что же к нему за стол не пойдете, раз уж сам князь пригласил? — с ехидцей поинтересовался один из троицы, волосы которого были заплетены.

— Так он на пир ведь пригласил, а не за свой стол, — таким же тоном, полным ехидцы, ответил я.

— То верно, захочет еще и позовет. А вы откуда, гости-то торговые? Меня Путимиром прозывают, — и он протянул мне руку. — А это Бажен, — и он указал на того, что с косой, а после на другого, — Дириг.

— Яромир, — ответил я на рукопожатие. А после представил и своих друзей. — Из ромейской державы прибыли мы, а так мы из поморян, только Димитр ромей.

— О как, а мы это, значится, из словен, с племянниками в дружине у Володимира, — ответил мне Путимир и с интересом начал разглядывать Димитра.

— И каково у ромеев-то жить? — спросил Дириг.

Я же потянулся к ближайшему кувшину, в котором плескался хмельной мед, а после, найдя себе чистую чарку, наполнил и пригубил. Хорошо пошло, сладко, а после начал отвечать.

— Хорошо, лето у них всегда, а зимы и вовсе не знают, как и снега.

— Как это снега и зимы не знают? — с удивлением проговорил Дириг, а вся троица уставилась на меня с удивлением, как и сосед, что доел гусиную лапку.

— Вот так, нет там снега, жаркие края, вместо зимы у них сезон дождей, с неба льет не переставая. А вся земля превращается в грязь, как у нас по весне в распутицу.

— Чудно-то как, — задумчиво проговорил мой сосед слева.

Я лишь кивнул и бросил взгляд на Гостивита и Далена, которые уже вовсю пробовали еду на столе.

Так что, достав свою ложку, аккуратно завернутую в тряпицу, я потянулся к плошке с красной икрой, зачерпнув полную ложку. Икринки крупные, одна к одной, как на подбор, и, полюбовавшись, закинул себе в рот. М-м-м, вкусно.

— А бабы, бабы там какие, а то слыхивал, что они там другие, не как у нас, вдоль. У них поперек? — с энтузиазмом подключился сосед, у него даже глаза загорелись.

Я сначала не понял, о чем он. А потом как понял, и прыснул со смеху, а подавившись, закашлял.

— Врут, нормальные у них бабы, как и у нас, — со смешком ответил я. — С разными я там возлежал, у всех все одинаково, груди только разные. У одной маленькие, словно яблочки наливные, а другой крупные, будто репа.

— Врут, значит, а я-то и поверил, а вот оно как, — задумчиво ответил сосед и ушел к себе в мысли.

Я вновь потянулся к икре, но тут неожиданно заиграли свирель и бубен. Оглянувшись, я увидел, как двое в разноцветных одеждах вели медведя на веревке. И, подойдя к столам, заголосили вовсю.

— Ой, вы гой еси, добры молодцы, не желаете ли позабавиться. Позабавиться да поразвлечься. Богатыря нашего да побороть. Да заиграли на своих музыкальных инструментах.

А медведь поднялся на задние лапы, и передними давай хлопать, будто аплодирует.

Зазвучал смех, и люди начали показывать на него пальцами.

Я же глядел на медведя, точно не взрослая особь, скорее подросток. А тем временем мотив мелодии изменился, и медведь начал под нее словно отплясывать. Везде раздавался смех и улюлюканье, а мне было жалко медведя.

Народ же начал вставать из-за столов и направился к плясуну. Вот мелодия стихла, и медведь опустился на обе лапы.

А дальше пошла потеха, люди выходили на поединок с медведем и пытались его побороть, у кого-то выходило, у кого-то не очень, и все это сопровождалось музыкой. Медведь рычал вовсю, но никого так и не укусил. Смотрелось, конечно, забавно, но мишку было жалко.

Я отвернулся и запустил свою руку в блюдо с копченой белорыбицей, отрывая себе кусок посочней.

— А там ты тоже торговыми делами занимался? — спросил Путимир, продолжив прерванный разговор.

Остальные за столом наблюдали за потехой и не мешали завязавшемуся разговору.

— Нет, там я в дружине был у воеводы ромейского да лекарскому делу учился, — жуя, ответил я.

— Так ты еще и лекарь, получается, а расскажи о службе. Вот у нас все ладно, да и Володимир весьма щедр, вон какие пиры устраивает. Мы вот по холодку, значится, ходили уроки[2] собирать по погостам[3], да здесь в Новгороде за порядком смотрим, хотя здесь и своя стража есть, вот и вся служба.

— Я в ромейской земле чуть навсегда не остался, мы вместе с Гостивитом и Даленом были в дружине у воеводы, что границу берег. Один раз бунт усмиряли, город восстал, так что пришлось его чистить от всяких поганых людишек, если бы этого не сделали, другой воевода со своими людьми весь город уничтожил бы, чтобы другим бунтовать неповадно было.

— Весь город с детишками и ребятнёй? — пораженно уточнил мой собеседник.

Я лишь кивнул.

— Да как так-то, они ж свои, поди, а из-за чего бунтовать-то начали, голодно, видать, было?

— В том числе, неурожай был, а торговцы цены подняли, да и другие начали всякое разное кричать. Вот город и восстал, когда мы подошли, зачинщик и сбежал. Но там ничего страшного не было, людишек побили лихих, обычных людей и не трогали. Потом с персами бился, вон там думал, что живота лишусь, туго пришлось, — предаваясь воспоминаниям, проговорил я.

— По округе персы начали озоровать. Воевода Андрос поднял людей на конях, да и пошел их наказывать, в крепости около ста бойцов осталось, я тогда из ближайшего городка вернулся. А к крепости персы подошли. Я вышел из крепости, предложить персам бой один на один, они сначала отказались и даже посмеялись, но после согласились. Против меня конный вышел, в полной броне. А у меня в руках копье да щит с топором. Я копье и метнул, попав в коня. Конь пал, и всадник придавил, тот подняться не мог, только направился добить воина, как мне путь преградил воевода персов и попросил их бойца в живых оставить. Сын это его оказался, за мое согласие конем одарил хорошим, — закончил я, чтобы перевести дыхание и продолжить.

Но, как оказалось, слушал меня уже не только Путимир, но и другие.

— И как не страшно было выходить-то? — с интересом спросил сосед слева.

— Сначала-то я и не понял, а как вышел из крепости и к персам направился, не по себе было, тут скрывать не стану, — усмехнулся я, — но не обратно же в крепость бежать.

— А после чего было-то? — с горящими глазами спросил Бажен.

— Персы на штурм пошли, несколько дней на нас накатывали, но нас всего сотня была, а их почти, сорок сороковин. Кровью мы их, конечно, заставили умыться, но и нас меньше стало. После в башню защитную ушли и заперлись. В ожидании помощи с башни сигнал дымом подавали. Они и принялись башню штурмовать, несколько дней в ней выдержали, а потом уже и поняли, что помощи не будет. Нас немного осталось тогда, а я понял, что помирать как пойманная мышь не желаю. С утра пораньше мы вышли во двор, под светло солнышко, там и бились. А в это время воевода подошел наш с людьми, да и из ближнего городка, так что гнали персов они далеко. А из всех защитников крепости почти все полегли, нас только пятеро выжило. Гостивит и Дален как раз с воеводой были. В том бою я и взял меч воеводы персов, который князю Владимиру в дар принес.

— У нас тут такого нет, вон только иной раз пришлые шалят али чухня[4] озорует, но, как Владимир в град пришел, тише себя ведут. Уличане или с разных концов людишки бывают подерутся, или иную замятну устроят, но то завсегда было, — степенно проговорил мой сосед слева. Имени которого я так и не узнал.