София Мак-Дугалл - Граждане Рима
— Не случайную: дело в том, что Нихония сознательно пренебрегает своими обязательствами.
— Этому договору уже больше трехсот лет. И они ни разу не нападали на нас.
— Нападали, — терпеливо произнес Друз. — Нападали.
Марк снова неуютно поежился, но пробормотал:
— Да, но и мы…
— Мы? — спросил Друз.
Нихония заявляла, что самурайские войска необходимы, чтобы защитить ее народ от всяких посягательств — изнасилований, похищения людей и угона в рабство; утверждалось даже, что римские солдаты со Стены рыскают по чужой территории, убивая людей ради забавы. Марк сомневался… По большей части он всему этому не верил; положим, похищения людей могли иногда случаться, — хотя, несомненно, не так часто, как говорили нихонцы. Но он мог представить, каков будет ответ, если в этих историях есть хотя бы доля правды, хотя все наверняка знали, что доныне стена была проницаемой для римлян. Предполагалось, что нихонцы не осмелятся приблизиться к ней.
— Нет, — продолжал Марк, зондируя почву, — но эти мелкие стычки — думаю, невозможно сказать, с чего они начались. То есть я имею в виду, что они не отважатся на настоящее вторжение.
— Все обстоит далеко не так просто, — мягко произнес Фаустус.
— Да, — покорно согласился Марк.
— Мы не можем допустить присутствия действующей армии у самых наших пределов, — сказал Друз.
— Но наша армия — у них на пороге, — заметил Марк.
— Наше присутствие законно, они сами согласились на него еще при Мишигане. Пожалуй, поздновато теперь жаловаться.
До сих пор нихонцы не нарушали соглашения, подписанного Мишиганой, однако укрепляли границу, которую Рим сознательно ослабил.
— Но нам наверняка не следует ожидать, что война ограничится Террановой. А если дойдет до войны между империями, если одновременно произойдет вспышка в Индии, и учитывая, каким оружием и мы и они теперь располагаем…
— Они не настолько глупы, — сказал Друз.
— Это означает мировую войну, — ответил Марк.
— Все равно мы победим.
— До этого не дойдет, — сказал Фаустус. — К счастью, трезвомыслящие люди еще остались. Как, по-вашему, они должны себя чувствовать, когда за соседней дверью живут свободные римляне? Негоже стране быть разделенной на две половины. Эта территория всегда была римской. Вот чего хотят жители Террановы.
— Думается мне — только немногие, — сказал Марк.
— Были убиты римские граждане, — сказал Друз. — Разве это может остаться безнаказанным? — Он сказал это без явного злого умысла, но Марк помнил, как язвительно Друз улыбался, когда он, Марк, даже в детстве, оставался в дураках, вел себя, как глупый мальчишка, и почувствовал, как слабо тлеющий интерес внезапно вспыхнул, разгоревшись ожесточенным пламенем.
— Разве нельзя владеть этой территорией совместно? — спросил он, сам плохо понимая, куда клонит.
Макария посмотрела на него. Фыркнула и сказала:
— И кого ты таким образом собираешься осчастливить?
— Думаешь, Нихония допустит такое? — сказал Друз.
— А кто их спрашивает? — ответил Марк, и вокруг стола ненадолго воцарилось молчание. Марк решил не останавливаться. — В любом случае они ничего не потеряют, равно как и мы, или, по крайней мере, любая потеря будет с лихвой компенсирована. Вы снесете Стену, и больше не будет никакой границы. Они получат доступ на юг, и Рим может предоставить им средства…
— В Синото уже поговаривают, что мы хотим тайком колонизировать их… — сказал Фаустус, но теперь в выражении его лица проглядывала некоторая заинтересованность.
— Но это потому, что обстановка там напряженная; мне кажется, этот шаг все изменит. В прошлом мы оказывали влияние друг на друга; без контактов с нами они не стали бы Империей. Мы до сих пор покупаем у них шелк. Просто не верится, что отношения могут так измениться. У наших народов могло бы быть объединенное гражданство…
— Но как будет действовать такой механизм? Кто будет следить за всем?
— Не знаю, — ответил Марк, приподнимаясь на ложе и стараясь соображать побыстрее. — Нужно создать нечто вроде совета, состоящего из римлян и нихонцев. Надо обсудить эту идею с ними.
— Мне кажется, ты оказываешь им большую честь, настолько им доверяя, — сказал Друз. — Хотелось бы мне, чтобы все оказалось так просто, как тебе кажется, верно, дядя?
Марк почувствовал, что его провели. Склонив голову, он задумчиво сказал:
— Конечно, большая война разрешит проблему рабов.
И правда, проблема рабства существовала. На протяжении целого поколения не случалось крупных войн, а поскольку рождаемость среди рабов понизилась, число их уменьшалось. Уже говорили о том, что уж проще освободить их. Но за столом пробежал тревожный шепоток. Марк понял, что ему не следовало говорить этого. Даже Туллиола выглядела слегка озабоченной, хотя, скорей всего, это было отражением озабоченности на лице Фаустуса.
— Не может быть, чтобы ты и в самом деле так думал, — сказала Макария.
— Послушай, Марк, — вмешался Друз, — умоляю, не будь циником, здесь тебе не театр.
Полное лицо Фаустуса помолодело и выглядело уязвленным.
— Марк, не считаешь же ты, что я… — начал было он, но остановился и спросил упавшим голосом: — А что, Лео тоже так думал?
Марк понял, что в конце концов умудрился победить в споре, но Фаустус выглядел таким несчастным, что он все еще жалел о своих словах. Позднее он не раз задумывался, могло ли это повлиять на то, что произошло потом.
Теперь же он на мгновение замер, а затем дипломатично пробормотал:
— Не знаю.
— Что ж, вижу, ты много размышлял об этом, — вздохнул Фаустус.
— Да нет, не очень, — искренне ответил Марк.
— Так или иначе, — беспечным тоном произнес Друз после паузы, — в рабы нихонцы никак не годятся, они всегда кончают с собой, совсем как римляне.
И рассмеялся.
За все время спора вокруг Террановы Туллиола не произнесла ни слова. Теперь она, как всегда, нежно и вяло шлепнула Фаустуса по руке и сделала вид, что не замечает, как он переплел свои толстые пальцы с ее пальчиками.
— Ах да, Марк, — сказала она, — сегодня мы слышали, что Варий хочет пригласить тебя домой. Но, конечно, еще слишком рано.
Марк, все еще чувствуя себя виноватым перед Фаустусом, постарался скрыть, что ему это приятно.
— Он не сказал почему? Что-то случилось? — спросил он.
— Похоже, много шума из ничего, — строго произнес Фаустус. — Он говорит, что у него кое-какие вопросы по завещанию Лео. Туллиола права, еще слишком рано. Вряд ли тебе захочется ломать голову над всем этим.
— Именно теперь мне следует подумать обо всем этом, — осторожно откликнулся Марк. — Я не могу взвалить все на Вария, это будет нечестно.
Он подумал, что это правда, но ему не понравился собственный тон: слова прозвучали так, будто он захотел представиться этаким бесцветно послушным пай-мальчиком. Марк даже немного скривился, и ему еще больше захотелось домой. Он подумал, что Варий и Гемелла едва ли не единственные люди, которых он был расположен повидать.
Утром накануне отъезда Макария тяжело ввалилась в его комнату, где Марк разбирал собственные книги и книги, взятые в библиотеке Фаустуса, беспокойно наблюдая за тем, как высокий раб складывает его одежду. Макария натянуто выдавила из себя улыбку, как уже привыкла делать, встречаясь с Марком после гибели его родителей.
— Гляди, Марк, у меня тут кое-что для тебя есть. Ты ведь ее любишь, правда?
— Да, спасибо, — ответил Марк. Он не глядя угадал, что в плетеной коробочке лежала медовая нуга. Макария первая привезла из Греции эти оригинальные сласти, когда Марку было лет семь. Ему понравились мягкие маленькие кубики, так что Макария неустанно угощала его ими всякий раз, когда приезжала в Рим или когда был повод делать подарки, пока даже запах нуги не стал ему отвратителен. Обычно он отдавал ее друзьям или слугам, а иногда оставлял в своей комнате, дуясь, пока управляющий не выбрасывал ее.
— Хочу попрощаться, — сказала Макария. — Я тоже еду домой.
Она подразумевала свои виноградники на Сифносе, где жила большую часть времени в упрямом добровольном изгнании. Любовь Макарии к Греции началась, когда она еще девочкой посетила Афины, и окрепла, когда она стала девушкой и ей перевалило за двадцать, поскольку Макария увидела в этом способ позлить отца. Она приняла греческий вариант своего официального имени, Новия Фаустина, и на досуге любила порассуждать об искусстве и истории, восхваляя Грецию в противоположность Риму. Новый брак Фаустуса стал последней каплей. Ни для кого не было секретом, что Макария считает Италию слишком тесной для себя и Туллиолы.
— Когда вернешься? — спросил Марк, кладя сласти на письменный стол и довольный тем, что можно перевести разговор на другую тему.
