Михаил Гуткин - Попадать, так с музыкой — 2 (неокончен)
19
Разместив Костю с его новым пулеметом в коляске и усадив на заднее сиденье Климаша, я не спеша покатила в 24 СД. Она оказалась совсем близко: не далее, чем в полутора километрах от штаба армии. Это понятно, тем более, что, как выяснилось от самой дивизии кроме штаба осталось два неполных полка, а от всего особого отдела остался только один лейтенант-особист. Зато к ним за эту пару недель прибилось чуть менее батальона бойцов из разных разбитых частей фронта. Естественно, что особист смог пропустить за это время всего несколько десятков человек. Один, по словам особиста, оказался шпионом и тут же был расстрелян вместе с двумя дезертирами. Так как внятного объяснения от особиста, по каким признакам он вычислил шпиона, я не получила, то у меня возникли сильные сомнения, был ли расстрелянный действительно шпионом. Но озвучивать эту мысль особисту я не стала — все равно поезд уже ушел. Для себя решила, что пока я в дивизии, то подобные вещи обязательно возьму под контроль. Мои слова про пограничников особиста не очень-то воодушевили, но он вынужден был согласиться, что без толковых помощников нам не обойтись. Поэтому всех погранцов он пригнал мне на собеседование в приоритетном порядке. Костю я, тем временем, направила на занятия с новобранцами, не забыв попросить кроме стрельбы уделить время обучению правильному окапыванию. При этих словах Костя несколько удивленно посмотрел на меня.
— Костя, в чем дело? Ты что, считаешь, что этому учить совсем необязательно?
— Никак нет, товарищ лейтенант? Конечно, обязательно. Просто вы первая, кто специально указывает на это. Согласитесь, что странно подобные указания слышать от сотрудника НКГБ, когда далеко не все наши армейские командиры понимают важность хорошо выкопанных окопов. Впрочем думаю, что теперь это дошло уже до всех.
— Правильно думаешь. А до кого не дошло, так того, скорее всего, уже закопали посторонние.
— Так точно, товарищ лейтенант. Разрешите идти?
— Иди, и тренируй новичков до посинения (их посинения, разумеется).
Костя отправился на занятия, а я пошла в палатку особого отдела и стала ждать пограничников. Оказалось, что всего в расположение дивизии сумели выйти двадцать пять пограничников, но, к сожалению, только десять из них смогли остаться в строю. Остальные попали кто в медсанбат, а кто и в госпиталь. Может быть это было и жестоко по отношению к раненым, но я не поленилась заглянуть и в медсанбат и выдернула оттуда еще пять человек. В условиях отступления каждый человек на счету, поэтому бойцы с легкими ранениями вполне могли заниматься несложной работой, не требующей физических нагрузок. Надо отдать погранцам должное — никто из них не стал ссылаться на ранения и плохое самочувствие. Наоборот, они все горели желанием снова встать в строй и были готовы хоть прямо сейчас идти в атаку. Я их горячность немного остудила, заявив, что теперь граница проходит прямо здесь. Пусть каждого шпиона или диверсанта, попавшего в расположение армии, считают нарушителем границы. Такой подход им понравился, и мне стало ясно, что с этой стороны больше проблем у меня не будет. Кстати, чем еще меня порадовали пограничники, так это тем, что все они были вооружены автоматами. На фоне обычных бойцов, вооруженных Мосинками, мои пятнадцать пограничников выглядели очень внушительно. А еще среди них два бойца были сержантами, что тоже радовало — проще будет управлять всей командой.
Одну пятерку я сформировала из самых здоровых (в смысле не раненых) и в сопровождении Климаша отправила пешим ходом в штаб армии к Астахову. Это ему в помощь. Вторую пятерку назначила в помощь Косте для занятий с новобранцами. А третья пятерка, составленная из бойцов с легкими ранениями, осталась при мне. Я ввела их в курс дела, объяснив, что именно им сейчас придется допрашивать чужих бойцов и отсеивать подозрительных. Особист выделил нам место в некотором отдалении от основной массы бойцов и прислал для допросов всех «посторонних», то есть бойцов, присоединившихся к дивизии за время боев. Кроме того, по моей просьбе он выделил взвод бойцов для охраны возможных арестованных. Я распределила всех допрашиваемых на пять групп и работа пошла. Сама я непосредственно в допросах участия не принимала, а переходила от одной точки к другой, чтобы быстро решать возникающие вопросы. Таким конвейером мы за три часа пропустили около полутора сот человек. Пять подозрительных были арестованы и оставлены для дальнейшего расследования — остальные приписаны к разным подразделениям. Сделали небольшой перерыв на ужин и продолжили. Все закончили к часу ночи. Число арестованных подозрительных возросло до четырнадцати. Надо сказать, что особист не скрывал своего удивления скоростью нашей работы. Кто ему мешал раньше привлечь к этой работе пограничников он так и не сказал. У меня возникло сильное подозрение, что парень либо оказался не на своем месте, либо получил сильный мозговой шок от всего происходящего. А может быть он просто не умеет работать самостоятельно. Но все эти мысли я оставила при себе.
Закончив с допросами, я решила сделать перерыв. Он был просто необходим, поскольку головы у всех нас стали буквально квадратными от этих бесконечных допросов. По моей команде арестованных отвели и загнали в отдельную землянку, а мы, составив график дежурств, завалились спать. К сожалению, выспаться нам не удалось. Наверху вполне резонно решили, что двигаться лучше в темноте, когда риск попасть под бомбежку минимален. Поэтому только моя группа задремала, как пришла команда «выступать». Все быстро собрались и полусонные начали движение. К счастью, все было хорошо спланировано и до рассвета нам удалось «без шума и пыли» пройти несколько километров и даже перейти через большое поле из одного лесного массива в другой. Как только в небе послышался гул самолетов, дивизия моментально замаскировалась и затихла. Бомберы пролетели на восток, и мы уже собрались продолжить движение, но тут в небе появился мой старый знакомый — немецкий самолет-разведчик Хеншель Нs.126. Глядя на него, я с грустью вспомнила свой первый визит в 85 стрелковую дивизию. Как там мы с Васей в день приезда увидели в небе точно такой самолет, который уже тогда безнаказанно летал над позициями дивизии. Но в то время было строго запрещено их сбивать, а сейчас сбивать можно, да только истребителей не хватает. Так что приходится ждать. Вот тут мы и добрали недостающее время сна.
20
У меня всегда голова лучше варит, после того, как высплюсь. Так и в этот раз. Пару часов покемарила и стала соображать намного лучше. Я, наконец, сообразила, что нам следует делать с теми бойцами, кто не прошел первичный просмотр, вызвав определенные подозрения. С собой таскать их нам не с руки, особенно в такой сложной обстановке. А куда их деть? С одной стороны, сейчас с дезертирами и диверсантами разговор короткий, заканчивающийся словом «расстрелять». Но, с другой стороны, даже генерал не может после боя приказать расстрелять такого-то. Во время боестолкновения — можно, а после — ни-ни. Обязательно трибунал. Вот и сейчас, пусть несколько человек взяты под арест, как подозрительные. Но ни дезертирами, ни диверсантами они пока не признаны. Поэтому без трибунала с ними ничего сделать нельзя. Значит нужно провести заседание трибунала. А кого привлечь к работе трибунала? Военюриста — обязательно. Только он может все грамотно оформить. Потом нужен комиссар одного из полков. Третьим — особист, или я, хотя мне этого очень не хочется. И еще нужен писарь для ведения протокола.
С этими мыслями я пошла разыскивать особиста — в конце концов, он здесь главный по подобным вещам. При встрече выяснилось, что мы думаем примерно одинаково, что меня несколько порадовало. А огорчило то, что дивизионный военюрист, по словам особиста, в настоящее время находится в медсанбате с серьезным ранением в ногу. Договорились, что я пойду в медсанбат, а особист будет искать комиссара и писаря. Мы также согласовали, что в качестве помощников при проведении заседаний трибунала будем использовать тех пограничников, которые проводили предварительные собеседования. Ведь именно по их словам те или иные бойцы оказались в списке подозрительных. В медсанбате мне показали носилки, на которых должен был лежать военюрист. Должен был, но не лежал, а внаглую, игнорируя требования докторов, стоял на костылях чуть в сторонке и курил. И вид у него был хотя и бледный, но довольно бодрый. Поэтому я, не испытывая особых угрызений совести, припахала его к работе. Услышав, что будет участвовать в работе трибунала, военюрист скорчил кислую мину, но потом честно признал, что лучше хоть такая работа, чем просто ничегонеделание. По настоящему ему полагалось бы в госпиталь, но где взять госпиталь в процессе выхода армии из окружения. Тут и медсанбат-то одно название — вон вместо кроватей носилки приспособили. Договорились, что ему помогут добраться до места, в котором будет заседать трибунал. Я даже пообещала наличие двух бойцов для переноса носилок. Вдруг, если что. Короче, через час мы начали «трибунальский конвейер».
