Заур Караев - Место, которое есть
После описанных событий я спустился вниз и подошел к автомобиля, из багажника коего спустя несколько секунд извлек труп Марии Йамады. Под ее телом лежала длинная веревка, которая была специально заготовлена мною заранее. Этот предмет также был прихвачен.
Ноша, не предоставлявшая особых трудностей в процессе транспортировки, была поднята на второй этаж и опущена на кровать рядом с усыпленными людьми. Я схватил карлика за ногу и стащил его с кровати на пол, затем же на освободившееся место уложил труп убитой Ипполитом мученицы. Ее надо раздеть: так картина будет куда более красочной! После того, как мне удалось наконец-таки закончить с мертвой, мой взор вновь обратился к становившемуся почему-то все более и более ненавистным коротышке. Я взял и расположил его поверх Марии так, чтоб вдвоем они походили на младенца и мать, держащую свое чадо на руках. Статичность полученной конструкции из человеческих тел придавала упомянутая веревка, которой мои руки крепко обвязали две части диковинного произведения искусства. Великолепно! Для того, чтобы сделать все более насыщенным, я порылся в сумочке шлюхи и обнаружил там красную губную помаду. При помощи нее на стены было нанесено несколько сатанинских узоров. В качестве же последнего безумного штриха была оставлена на теле карлика следующая надпись: «С любовью. От господина уродов и прекрасных».
На этом кончилось мое небольшое приключение…
Я вышел и сел за руль, а после направился домой, упиваясь хитроумностью и качественным выполнением выбранного плана. Зачем же все это было сделано? Для того, чтоб спастись и максимально далеко отвести подозрения от себя. После того как горбунья оправится от действия снотворного, пред ее глазами предстанет страшное зрелище — карлик, изрисованный губной помадой, привязан к трупу какой-то женщин. Крохотное создание будет кричать и пищать, но высвободиться самостоятельно никак не сможет: уж я-то привязал все накрепко. Далее проститутка первым делом кинется либо развязывать своего временного кавалера, либо позовет на помощь полицейских. Что бы она не выбрала, стражи порядка рано или поздно появятся на месте преступления. И какой же вывод будет напрашиваться сам собой? Большинство здравомыслящих людей, озирая взглядом всю комнату и расспрашивая потерпевших, придут к выводу, что ночью в доме Хелена Медвия поработал маньяк, которого не избежала участь быть сумасшедшим. Если последнее суждение верно, то можно спать спокойно — никто и подумать не посмеет, что в городе действует группа из пары человек, которая уже достаточно давно промышляет похищением женщин с целью проведения научных опытов. По-моему, все сделано как нельзя лучше. Остается лишь ждать, пока течение времени не приоткроет занавесу будущего.
Я без каких бы то ни было трудностей вернулся домой и первым делом принялся за снятие грима, потом же мне захотелось побеседовать с доктором и рассказать ему об успехе дела. В лаборатории Ипполита не оказалось, а это говорит о том, что ученый находится где-нибудь в одной из комнат и забавляется игрой с самим собой в шахматы. И действительно, войдя в просторное помещение второго зала, я застал моего соратника именно за этим занятием. На доске перед ним находилось всего четыре фигуры — два короля и кони разного цвета. Зачем он работает над столь странными игровыми ситуациями? Мат при таких условиях можно поставить только в том случае, если противник имеет серьезное намерение проиграть. Впрочем, мне наплевать, да и шахматы не особо привлекают меня.
— Друг мой! — воскликнул я громко торжественным тоном, стараясь привлечь таким образом внимание шахматиста, не заметившего из-за увлечения игрой моего появления.
— Да, что случилось? — отстраненно поинтересовался тот, к кому я обращался.
— Дело сделано. Все идеально! — и после этого я рассказал, призвав на подмогу все свое красноречие, о случившемся.
— Отлично. Теперь же остается лишь ждать. Ты думаешь, что никаких сложностей возникнуть не должно?
— Какие сложности?! Ты о чем?! — будучи немного оскорбленным таким неверием в идеальность детища моего разума, воскликнул я. — Что-либо лучше никогда не исполнялось! Уж мы-то точно вне подозрений окажемся. Представь себе негодование полицейских, когда карлик скажет, что перед тем как его сознание отключило содержимое воткнутого в него шприца, он видел никого иного как господина лейтенанта Кита Лера! Хотел бы я там присутствовать во время дачи показаний.
— Не будь слишком возбужденным. Мне в тебе это очень не нравится. Ты будто юный парнишка, затянутый веселой игрой. Ид, это далеко не шутки. На кону многое. — ученый вдруг вздумал вразумлять меня, позабыв, что он сам и повинен в моем азарте.
— Игрой, говоришь? — передразнивающей интонацией произнес я. — Скажи мне, а что это такое на самом деле? Не забавное ли развлечение? Ты, мать его так, не понимаешь, что мы тут людей убиваем? От великой ли жажды?
— Я о том тебе и говорю, а ты…
— Ты мне говоришь! — почувствовав, что гнев становится основной моей эмоцией, прервал я собеседника. — Скажи мне, скольких ты убил собственноручно? Двадцать-тридцать? или больше?! И что же тебя заставляло всякий раз обращаться вновь и вновь в доставщика смерти? Я скажу. Тут два варианта. Либо ты испытываешь удовольствие от того, что забираешь жизни, либо ты идиот сумасшедший! Я бы еще и третий вариант озвучил, но к тебе он неприменим… А, вот, ко мне — другое дело! Я давно превратил в забавное развлечение все эти похищения и опыты… Понимаешь, не могу я быть хладнокровным убийцей. Соверши я одно в состоянии, когда рассудок чист и ничем не увлечен, второе бы уже превратилось в последние, и я бы обратился в безумного. Нет! Я вытеснил кровожадность и хладнокровие усилием над собой — теперь мой мозг забавляется.
— О Ид, — будто слегка жалобно вымолвил доктор, — Ты не справедлив ко мне. Думаешь, что я испытываю наслаждение ото всего этого? Нет, ты так не просто думаешь, в тебе есть уверенность. По-твоему, всякое дело должно увлекать человека каким-то образом, иначе оно им будет быстро оставлено. Но ты ошибаешься, говорю я тебе. Есть еще долг!
— Долг? — решив успокоиться, переспросил я. — Какой долг? Кто определил мне такую участь? Господь Бог? Или быть может, ты? Ну, Великого Создателя, что-то явно перестаравшегося с создание нынешнего человека, я ни разу не видывал, и что-то не припоминаю, чтобы Он каким-то образом отправил мне послание со следующим содержание: «Ид, ты новый пророк, иди и меняй мир, неся в массы мою волю». Но несмотря на отсутствие подобного указания, мои руки почему-то выпачканы в крови многих агнцев. Зато передо мною постоянно маячит твоя кривая физиономия, из прорези в которой постоянно вылетают слова назидательного и педагогического характера. Значит, ты обязал меня творить нечто, заявив, что это, дескать, мой долг. Нет, друг мой, так не пойдет!
— Ид, остановись! — трубным, совсем нехарактерным для него голосом сказал Ипполит. — Ты говоришь как изнеженный сопляк. Неужели ты до сих пор понять не можешь, чем мы здесь занимаемся?! Мы делаем будущее!
— Ага, уже долгие годы, да ни черта не получается. — вставил я ехидной интонацией.
— А ты думал, что поймав первую встречную мадам, мы сразу же достигнем успеха?! Тогда я скажу, что ты инфантильный дурак, не годный для серьезных дел. — эти слова ужалили меня, потому как нечто подобное мне говорила и Ева, когда делилась частью своих мировоззрений, сидя за столиком в баре. — Всякое великое дело, которое должно быть сделано наверняка, куется годами, а то и веками. Однако всегда нужен тот, кто положит начало… Не знаю, пробовал ли кто-нибудь до нас браться за такое, но точно могу сказать, что после, даже если мы не достигнем успеха, будут еще многие. Если же все получится, то и в этом случае понадобится время и осторожность. Кстати сказать, последняя редко бывает подругой разгоряченных азартом игроков, так что тебе ради конечной цели стоило бы убавить свой глупый задор.
Не знаю, с чем связано то, почему я вновь так легко отступил под натиском не очень-то и убедительных доводов Ипполита, но ему удалось заставить меня почувствовать некую вину. Может, ученый происходил из когорты великих манипуляторов, а может, все дело в моем нутре, склонном пасовать перед человеком, которого обычно удается держать в своих руках, стоит только ему заговорить о долге, справедливости и моем участи во всей этой возвышенной дребедени. Так часто бывало и раньше — я всегда горазд сломить его, но когда дело касается нашей, как говорит дорогой доктор, миссии, из спора победителем выходит он. Видать, где-то в глубине меня и в самом деле есть нечто, убежденное в верности и величии нашего занятия. Если так, то стоит ли мне радоваться за себя? Мол, мне действительно суждено нести таковой крест, и быть в своем роде избранным. Лучше оставить эти мысли, ибо они как-никак тоже относятся к вопросам, имеющим метафизические начала, а уста мои, помнится мне, как-то молвили, что покушаться на эту великолепную вещь никак нельзя.
