Игорь Николаев - 1919
— Я стараюсь радоваться… — честно признал Дрегер. — Но получается плохо. Эти железные ящики перестреляют в первые час-два. Немцы уже давно не разбегаются от «брони» с воплями ужаса.
— Так следите, черт возьми! — взорвался Натан. — Сколько можно повторять, что танк без пехоты и пехота без танков по отдельности — покойники! Уилл, не дай господь, вы заляжете за броней, ожидая, пока танкисты сделают всю работу…
Шум моторов заглушил его слова, вынудив замолчать. Мимо двигалась колонна тяжелых тракторов, лязгая гусеницами и обдавая выхлопом сторонящихся солдат. Тягачи тащили вереницу гаубиц, грязная, почти черная вода плескала из луж под массивными колесами лафетов. Лейтенант с тоской проводил взглядом технику, представив, как хорошо эти солидные орудия смотрелись бы в тылу его части.
— …Это раньше вы могли тихо приползти, тихо уползти и вознести бошей прямо на небо, — закончил мысль майор. — Теперь другие времена. Придется идти вперед по земле и под огнем. И надеяться, что вы хорошо учились. — Он остановился и испытующе посмотрел в глаза лейтенанту. — Уильям, вы ведь хорошо учились и не разочаруете старого еврейского майора?
— Скоро узнаем, — ответил Дрегер. — Очень скоро…
Глава 6
За три дня до начала UR
Легкий ангар, возведенный на скорую руку, был заполнен до отказа, но никто из примерно двух сотен молодых людей не думал жаловаться на тесноту. У каждого на груди была нашивка со стилизованными крылышками.
Они, не отрываясь, смотрели на немолодого усталого мужчину в темно-зеленом мундире, стоявшего с указкой у большой карты Европы, испещренной цветными линиями и пометками. Он никогда не отличался искусством оратора и сам знал это, поэтому говорил медленно, с расстановкой, выделяя каждое слово.
— Нет нужды говорить вам, что положение на фронте, несмотря на подготовительные мероприятия, остается крайне тяжелым. — Взмахом указки выступающий обозначил линию на карте. — Наши войска, несмотря на все усилия, могут не прорвать их оборону. Танковый корпус… Ему придется крайне тяжело, так же как и нашей атакующей авиации.
Командующий Независимыми ВВС окинул взглядом ввалившихся из-за болезни глаз окаменевшие лица слушателей, словно заглядывая в душу каждому, и произнес:
— Поэтому мы здесь.
Тишина воцарилась в ангаре. За воротами технические шумы сплетались с человеческими голосами, рычали генераторы, перекликались клаксоны машин снабжения, но все звуки большого мира словно вязли в гофрированных стенах ангара.
Командующий помолчал с минуту, обдумывая дальнейшие слова, те, что проникнут в сердца и души сидящих перед ним. Его слушатели так же молча ждали.
— Мы должны нанести Германии такой удар, какого еще не знала история. Самое главное — мы должны так напугать немцев и Большого Вилли, чтобы он вытянул с фронта как можно больше зенитной артиллерии, — продолжал он. — Последние данные разведки говорят о том, что немцы до сих пор не подозревают о нашем присутствии, это большая удача и труд множества людей. Но такое везение не может продолжаться вечно. Премьер-министр и президент Воздушного совета полностью одобрили предстоящую… акцию.
Его секундная пауза не осталась незамеченной, но все понимали, что предстоящему трудно подобрать надлежащее определение. Операция? Действие? Слишком мелко, слишком… просто.
— Вылет — сегодня, в десять часов вечера. Цель… — Указка в его руке взмыла вверх и устремилась к карте подобно разящей рапире. — Наша цель — Берлин!
Внезапно командующий усмехнулся. Такая улыбка не сулила противнику ничего хорошего.
— Джентльмены, я не знаю, поставим ли мы завтра Берлин на колени или нет, но в любом случае мы определенно изменим его планировку.
Вечер.
Привычными скупыми движениями Пол Холман, штурман, натягивал летную одежду. Каждый раз эта процедура напоминала ему схему из старой книги по истории британского рыцарства — порядок облачения в доспехи. Шерстяные носки, летные сапоги по колено, свитер, шарф и большой серо-зеленый макинтош с черным воротником из бобра. Все потертое, ношенное уже больше года.
«Забавно, — подумал он, завязывая летный шлем, — я давно уже превратился в ночного жителя, как вампир. Так же боюсь света и люблю ночь. И даже летаю».
Не забыть очки, перчатки… Готово.
Мы любим тьму и боимся света
и с мрачною ночью обручены…
Насвистывая первые такты любимой «песенки ночников», он похлопал по груди и бокам, проверяя, хорошо ли подогнано снаряжение.
Холман в последний раз посмотрел на три фотографии, выстроившиеся в ряд на тумбочке у кровати, — небольшие черно-белые прямоугольники в металлических рамках. Почему-то каждый раз при взгляде на них он чувствовал себя трусом. Привычные предметы здесь, в этом месте, казались окнами в какой-то другой мир. Мир, где есть просто друзья, а не коллеги и боевые товарищи. Где можно не спеша пройтись по серым лондонским улицам…
Когда-нибудь он туда вернется… Когда-нибудь…
Но это будет не сегодня и не завтра.
Усилием воли Пол запретил себе сегодня думать о доме и Англии. Ностальгия — вернейший путь на тот свет, это он запомнил накрепко на примере более сентиментальных. Отправляясь в бой, следовало уподобить себя оружию — функциональному, надежному, лишенному эмоций, — только так можно было выжить. Одно мгновение душевной слабости — и твоя пуля найдет тебя вернее верного.
Окинув прощальным взглядом комнату, он одернул куртку и решительно вышел.
Штурман прошел за линией ангаров, в лунном свете их черные прямоугольные громады казались стадом гигантских животных, уснувших в ряд. Звук прогреваемых моторов разносился далеко вокруг. «Мурлыкание» — так называл его механик Уоттс. Пол не понимал, как можно было услышать уютное кошачье урчание в дробном перестуке цилиндров, но само сравнение ему нравилось.
Чуть не споткнувшись у ворот ангара о какую-то железяку, Пол зашел внутрь «своего» ангара. Даже предки новой боевой машины были огромны, но этот самолет… Механики, хлопотавшие вокруг исполина, как заботливые дядюшки, стоя на земле, не доставали головой даже до нижнего крыла. Щуплая фигура светловолосого пилота, терпеливо ждущего, пока механики закончат отлаживать двигатели, казалась карликовой на фоне самолета.
От рыка запущенных на полную мощность «Иглов» содрогались стены ангара, выхлопные газы царапали горло и легкие, несмотря на настежь открытые ворота. Казалось, что оба самолета, размещенных в ангаре, вздрагивающие в деревянных колодках, как стреноженные рысаки, вот-вот развалятся на части. Языки голубого пламени и тысячи багровых искр, рвущихся из докрасна раскаленных патрубков, осветили весь ангар.
«Штатный режим», — говорили на инструктаже инженеры «Роллс-Ройса». Штурман не мог спокойно слышать эти слова, после того как промозглой ноябрьской ночью в Норфолке зарево на месте падения бомбардировщика осветило полнеба. Отказали все четыре двигателя (так сказали усталые механики, покопавшись в обломках). Осень прошлого года, первая попытка рейда на Берлин.
Новейший аппарат, в один миг уподобившийся низвергнутому с небес ангелу, также взлетал «в штатном режиме». Там был Энтони, старый друг Энтони…
Затем последовали месяцы новых тренировок, потом тайный перелет во Францию, затем в Италию, потом куда-то еще… На авиабазе, спешно создаваемой где-то в горах неведомой страны, кипела лихорадочная работа. Каждую бомбу, каждую пинту бензина надо было тащить через половину Европы в строжайшей тайне. За все время подготовки экипажи даже мельком не видели никого из местных жителей.
Пол пожелал пилоту удачи, захватил фонарик и планшет с картами, обошел бомбардировщик спереди и, цепляясь за лесенку, забрался в кабину. Взгляд привычно обежал кабину изнутри, автоматически отмечая — все ли на месте. Блокнот, ручка, плитка шоколада, ракетница — под рукой. Давление топлива, судя по циферблатам, в норме. Бензин, вода и масло уже залиты, бомбы подвешены.
Пройдя в глубь машины, штурман осветил их — тридцать толстых желтых сигар, наполненных аматолом, с заостренными бронированными носами. Бомбардировщик, эта чернобрюхая птица из стали, ели и ясеня, одна несла больше смертоносного груза, чем пара дневных эскадрилий. Тридцать «Супер Н» — все, что смогла дать империя за месяцы подготовки.
Ничтожно мало, если сравнивать с общей численностью авиации на фронтах Великой войны. Невероятно много, если смотреть на боевую нагрузку и знать цену каждого самолета. Ту цену, что измеряется не фунтами, а тяжким трудом тысяч людей и десятками жизней, заплаченных испытателями и неудачливыми экипажами за великий технический прорыв…
