Даниэль Клугер - Мушкетер
– Вас сюда никто звал, господин мушкетер! – заносчиво произнес один из гвардейцев. – И почему вы считаете, что этот господин не был зачинщиком?
Атос объяснил, все с тем же невозмутимым видом:
– Мое имя Атос, господа, а господин Портос – мой добрый приятель. И все произошло почти сразу же после того, как мы с ним расстались. Шанлесси затеял ссору перед окнами моего дома – я живу на улице Феру. Привлеченный громкими голосами, я выглянул в окно и стал свидетелем всего конфликта. Я обратил внимание на то, что при выяснении отношений присутствовали два гвардейца из роты его высокопреосвященства. Кстати, вы, случайно, не знаете, кто это был?
Обладатели красных плащей нерешительно переминались с ноги на ногу. Они уже понимали, что арестовать меня просто так не удастся; серьезное же столкновение с двумя противниками их не привлекало. При имени моего нечаянного заступника заносчивость мигом слетела с обоих, – видимо, оно было им хорошо знакомо.
– Господа, – сказал Атос примирительно, – не будем портить друг другу прекрасный день. Вы позаботитесь о своем приятеле – его необходимо перевязать как можно скорее, – мы же с моим товарищем отправимся по своим делам. А все, что здесь произошло, будем считать дружеским состязанием, которое, к несчастью, закончилось не очень удачно. Ведь так все и произошло, разве нет? – Он повернулся ко мне, и я с готовностью кивнул.
– Да, – пробормотал один из гвардейцев, – но что скажет Шанлесси, когда придет в себя? И что скажет Кавуа, узнав, что его родственника отправил в постель какой-то провинциал?
Атос пожал плечами.
– Во всяком случае, не будет взыскивать с тех, кто позволил его родственнику ввязаться в ссору, вместо того чтобы предотвратить поединок, – небрежно заметил он. – И наверняка поблагодарит за заботу о здоровье Шанлесси. Напоминаю – раненый нуждается в хорошей перевязке и нескольких днях покоя. Последуйте доброму совету и действительно позаботьтесь о нем. Завтра я приглашен к герцогу де Ла Тремулю на обед. Там наверняка будет и господин де Кавуа. Если хотите, я расскажу ему обо всем случившемся.
«Красные» мушкетеры уловили скрытую угрозу, прозвучавшую в последних словах, и, не колеблясь более, убрали шпаги в ножны. Атос сделал мне знак, и мы поспешили покинуть место поединка, предоставив им заниматься тихо стонавшим Шанлесси.
Я немного робел в присутствии нового знакомого, так что мы прошли некоторое время в молчании, прежде чем я решился поблагодарить его за своевременное появление. Он отмахнулся:
– Пустяки, совершеннейшие пустяки, сударь. Должен вам сказать, что считал своей обязанностью вмешаться. Всему виной, как я понимаю, стало то, что Шанлесси заметил вас в моем обществе, – и, видя, что я не понял, Атос пояснил: – Ну да, ведь сам-то он относится к друзьям кардинала. – Мушкетер произнес это с легкой насмешкой.
Я еще не знал о соперничестве, существовавшем между «красными» и «синими» мушкетерами. Выслушав Атоса, коротко поведавшего об этом, я воскликнул:
– Так, значит, этот разряженный павлин не просто задирал человека, который ему не понравился! Черт возьми, в таком случае я ничуть не жалею, что ему досталось!
Несмотря на естественное возмущение, я испытал гордость за то, что меня причислили к прославленным воинам, – я усмотрел в том счастливый знак того, что желание мое будет исполнено.
– Да, вы неплохо держались, – согласился Атос. – Но теперь, Портос, вам придется быть настороже – вы обзавелись влиятельными врагами. Есть ли у вас друзья или покровители в Париже?
– Увы, – ответил я. – К сожалению, ни друзей, ни родственников, ни тем более покровителей у меня здесь нет. Я приехал чуть больше месяца назад из… Из Пикардии, – добавил я, назвав провинцию, противоположную моей родине.
– Из Пикардии? – повторил Атос с понимающей усмешкой. – Разумеется, хотя по вашему выговору я бы скорее принял вас за гасконца. Ну что же, из Пикардии – так из Пикардии. Я понимаю. Ведь Портос – вымышленное имя, так же, как и мое…
Я остановился, собираясь возразить ему, но мушкетер поднял руку.
– Ни слова более, я уверен, что у вас есть столь же веские причины носить его, как и у меня – называться Атосом, – учтиво сказал он. – И конечно, в этих причинах нет и не может быть ничего бесчестного.
Мы двинулись дальше.
– И чем же вы намерены заняться? – спросил мой спутник. – Вы хорошо владеете оружием. Единственная серьезная ошибка – вы полагаетесь на свою немалую силу больше, чем на умение. И конечно, вам не хватает хладнокровия. Все это вполне исправимо – постоянными упражнениями и, главное, настоящим боевым опытом. На мой взгляд, в наш век всеобщего повреждения нравов для дворянина есть лишь один достойный путь – стать военным. Но может быть, у вас другие планы? Конечно, сегодня перо судейского или бухгалтерская книга финансиста зачастую опаснее шпаги.
– Нет-нет, – поспешно ответил я. – Вы совершенно правы, Атос. От писчих перьев и бумаг меня бросает в дрожь. – Я вспомнил, что отец мне готовил карьеру стряпчего, и действительно содрогнулся. – В Париж я приехал, чтобы поступить в вашу роту. Я понимаю, насколько это большая честь, но считаю себя вполне достойным ее.
Атос покачал головой.
– Лестно слышать, что наши убеждения совпадают, – сказал он. – Но, боюсь, без серьезных рекомендаций вряд ли вам удастся поступить в мушкетеры. Но посодействовать вам в зачислении на службу в другую гвардейскую роту я, пожалуй, мог бы. Например, в роту барона Дезэсара. Через какое-то время вы сможете перейти к нам. Не сомневаюсь, что вам удастся проявить себя должным образом. Надеюсь, ваша гордость не пострадает от такой протекции, любезный Портос?
– О таком поручителе я и мечтать не мог! – воскликнул я искренне.
Он улыбнулся моему воодушевлению:
– Вот и отлично. А сейчас мы с вами пойдем в Юдоль Печали. В кабаке «Веселая Мадлон» подают отличное бургундское. Выпьем за нашу сегодняшнюю встречу. – Мушкетер дружески похлопал меня по плечу. – Вы пришлись мне по нраву, Портос. Я уверен, что мы станем друзьями.
Мы свернули в направлении хорошо знакомого мне района, который, как я уже знал, был облюбован мушкетерами и гвардейцами для веселых пирушек. По дороге Атос еще раз похвалил мое владение шпагой и дал два-три дельных совета, касающихся фехтования. Поощренный его доброжелательным отношением, я принялся рассказывать об уроках мэтра Паре. Увлекшись, я едва не перешел к рассказу об отце, но тут мушкетер заметил:
– Какие, однако, опытные учителя бывают в Пикардии, никогда бы не подумал! Ваш мэтр Паре, похоже, немало путешествовал – и далеко от родных мест. Во всяком случае, ваша манера фехтовать выдает южанина, возможно испанца, – если только вы не учились у кого-нибудь еще.
Я пробормотал что-то невнятное и замолчал, решив про себя впредь быть более осмотрительным и менее разговорчивым.
Атос выполнил свое обещание. Уже через неделю он представил меня барону Дезэсару, капитану гвардейской роты. Злые языки утверждали (не без основания), что своим положением он был обязан исключительно своей сестре, вышедшей замуж за знаменитого графа де Труавиля, поменявшего свое имя на «де Тревиль». В своих бесплодных блужданиях первых дней я уже слышал об этом достойном человеке (де Тревиле, разумеется) немало: и то, что однажды король, указав на Тревиля, сказал: «Вот человек, который избавит меня от кардинала, как только я этого захочу», и что кардинал всячески стремится уменьшить влияние графа на его величество, и то, что король, высоко ценивший Тревиля, советовал какому-то дворянину, в случае дуэли, пригласить секундантами первым – его самого, а вторым – командира своих мушкетеров. И я все время сожалел о том, что у моего отца с беарнским дворянином сложились неприязненные отношения.
Дезэсар при первой встрече восхитил меня прежде всего своим камзолом. Голубой в серебряном шитье бархат, буквально усеянный бриллиантами, ослепил меня – в полном смысле слова. Край белоснежного отложного воротника сверкал серебряными кружевами – и таким же серебряным был галун на шляпе с пышным плюмажем. Прибавьте к этому стойкий аромат изысканных духов, который был бы уместнее в будуаре красавицы, нежели в штаб-квартире гвардейской роты, – барон являл собою образец придворного, занимающего достойное место в королевской свите. Лишь спустя короткое время я обратил внимание на шпагу барона, обычную солдатскую шпагу, мало сочетавшуюся с этим великолепием – в простых кожаных ножнах, без всяких украшений на эфесе, – и понял, что первоначальное впечатление может быть неполным.
Дезэсар задал мне несколько обычных вопросов. Памятуя о замечании Атоса относительно моего гасконского акцента, я столь старательно проговаривал слова при этом разговоре, что предстал перед своим будущим командиром этаким провинциальным увальнем, испытывающим сильнейшее смущение в присутствии знатных господ. Тщеславие оказывается нечуждым даже вполне достойным господам, к каковым, без сомнения, относился шурин де Тревиля. Мое смущенное и восхищенное заикание произвело на него вполне благоприятное впечатление; рост же и физическая сила, а также рекомендация присутствовавшего при аудиенции Атоса, к которому Дезэсар испытывал безусловное уважение, сделали свое дело. Результатом стало мое зачисление в его роту. Но для перехода в столь желанную для меня мушкетерскую роту, капитан-лейтенантом которой, как я уже говорил, был граф де Тревиль, а капитаном – сам король, мне необходимо было прослужить у барона Дезэсара не менее двух лет. Так что вместо вожделенного голубого плаща с крестами, лилиями и языками пламени, я довольствовался скромной нашивкой слева на камзоле. Правда, нашивка эта представляла собою вензель его королевского величества Людовика XIII.
