Сергей Константинов - «По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Тигров»
– …оправиться.
Гы, вот тебе и пафос.
Оправиться, пожалуй, было бы неплохо, только где тут уборная?
Блин, вот дура! Какая, на фиг, уборная?! Я прям как иностранный турист, который просился в туалет, а когда его высадили около леса, вернулся спустя двадцать минут и сообщил, что «тут ноу тоилет». Хорошо бы хоть кусты какие-нибудь найти, чтобы присесть.
– Леха, ты чего?
Ага, стало быть, меня зовут Леха. Уже что-то. Ах, да, в прошлый раз меня тоже звали Леха. Интересно, я попала в того же самого… персонажа?
Вот же напасть! Какая же я все-таки дура! Мне бы задуматься не о том, тот ли это Леха или просто тезка, а о том, что Леха – это я! Стало быть, я – мужик. Стало быть, чтобы э… пописать, мне совершенно не нужно присаживаться за кустик. То есть присаживаться вообще не нужно, потому как мужчины делают «это» стоя.
Пришла паника. Конечно, я хорошо представляла себе, как мужчины это делают, но представлять – это одно, а попытаться сделать – это совсем другое…
Даже штаны от смущения расстегнуть удалось не сразу. Но когда удалось… Дальше-то что? Доставать… это? Нет, я, конечно, это уже видела, но, скажем так, при совсем других обстоятельствах…
Какой он все-таки странный на ощупь… По крайней мере воспринимается совсем не так, как э… Ну, да, тогда это был не мой… Ё-моё, это что – и в самом деле мой член?! Ну, от осознания того, что – мой, справиться с ним легче не стало.
– Леха, ты чего пялишься? Чужого хрена не видал никогда?
Все ржут; я краснею. Ну, видала. Чужие-то как раз видала, пускай и не много. А вот свой… Я была уверена, что самый главный шок у меня случится, когда начнется бой, когда рядом будут рваться снаряды, когда танк начнет гореть. А оказывается… Интересно, матерное слово, обозначающее э… человека нетрадиционной сексуальной ориентации, возникло благодаря безграмотности Хрущева. А сейчас – в моем настоящем «сейчас», – этому что, нет никакого определения? Должно быть… Но если я сейчас начну спрашивать, ребята точно решат, что это я о себе… С другой стороны – какая разница? Все равно я просто ощущаю себя мужчиной, потому, что в войну женщин-танкистов не было. Ну, может, и были, но поскольку я этого не знаю, то для меня все равно, что и не было. Но все-таки очень не хочется, чтобы обо мне думали… так.
Осторожно кошусь направо – все-таки интересно, как это… должно происходить. Надеюсь, что на это больше не обратят внимания…
«Сосед» встряхивает и застегивает штаны. Я повторяю действие. Что ж так резко-то! Чуть не оторвала! Руки все в каплях. Неприятно. Руки хорошо было бы помыть, но, кажется, сейчас всем не до того. А может, они, ну, то есть, настоящие мужики, умудряются это сделать не забрызгавшись? От чрезвычайно мудрого размышления меня отвлекает очередная команда.
Мы пошли в атаку – шесть десятков пускай и бронированных, но тракторов. Ужасно грохочущих, воющих включенными сиренами и «грозно сверкающих очами», как сформулировал лейтенант «Кролик» – танки шли с зажженными фарами.
Мы шли в атаку без артподготовки, вообще безо всякой артиллерийской поддержки, но «гордые потомки древних римлян» – уж не знаю, обделались они или нет, – бежали как зайцы.
Господи, если бы кто-то попросил описать это сражение, пожалуй, у меня не достало бы слов. Цельная картинка никак не складывалась, сознание выхватывало какие-то отдельные куски, словно прожектор выхватывает из окружающей темени куски пейзажа.
Жуткий грохот – совсем не похожий на тот, с каким обычно идут танки. Не грохот даже, а громыхание. Правда, я видела и слышала их только в кино да на параде, но звук… звук, скорее, говорил о том, что едет что-то очень тяжелое и очень старое, готовое развалиться. Пожалуй, с таким звуком могло бы передвигаться войско конных рыцарей в полном доспехе – лязг, громыхание – несогласованное, разболтанное, но вместе с тем грозное.
Фигурки румын в нелепой форме – рогатые кепки, длинные то ли обмотки, то ли чулки, – бегут, нелепо взмахивая руками.
Стрекочет пулемет – этакая большая цикада, в песне которой – смерть.
Я что-то кричу, не слыша саму себя, кажется, «огонь», но мой экипаж то ли слышит мои команды, то ли сам знает, что нужно делать…
А потом – потом я даже толком не успела понять, что именно произошло. В глазах потемнело, плечу стало слишком горячо, и дышать как-то трудно… Я схватилась за грудь, успела сперва удивиться тому, что груди-то, собственно, в привычном понимании, и нету, – потом вспомнила, что здесь я мужчина, а потом заметила, что ладонь у меня в чем-то красном и мокром, и это красное и мокрое выглядело нелепо и ненатурально, словно в дешевом боевике – что они там используют вместо крови, клюквенный сок, что ли? А потом вокруг стало постепенно темнеть, как будто я была в театре, и свет гас исподволь…
А потом меня словно ударило током, ощутимый такой разряд, и я поняла, что больше не в танке, а в собственном теле в квартире у Витька.
Россия, недалекое будущее. Наталья
В ванной у Витька нашлось зеркало, кажется, чуть ли ни единственное в квартире. Н-да, выражение лица у меня… Сказать, что офигевшее – не сказать ничего.
Прохладные струи смыли пот, страх, который, как ни странно, никак не давал о себе знать во время боя, зато сейчас… Ха, да у тебя, красавица, еще и руки трясутся. Ну-ну. Впрочем, ради сохранения самоуважения можно считать, что это от перенапряжения.
А белье и футболка… Пожалуй, зря я попросилась в душ – от футболки тоже гм, пахнет достаточно ощутимо, а натягивать пропитанную потом вещь на чистое тело не очень-то приятно.
Ладно, в другой раз возьму с собой для смены.
Я решительно оделась. Домой придется идти пешком – не хватало еще, чтобы от меня в транспорте люди шарахаться начали.
Пожалуй, надо сразу домой идти, а то как-то неудобно находиться в квартире молодого неженатого мужика такой «благоухающей» девушке.
– Чай пить будешь? Или сок?
От сока я бы не отказалась – во рту основательно пересохло, только ведь…
– Наташ, что-то случилось?
Я качнула головой.
Виктор хлопнул себя ладонью по лбу.
– Вот дурак! Ты же, наверное, переодеться хочешь. Только… – Он с сомнением посмотрел на меня. – Только у меня ничего такого размера не отыщется, а моя футболка, пожалуй, будет тебе чересчур велика…
Ха, подумаешь – велика? Зато чистая, наверное…
– Ну, если тебя не затруднит…
Он хмыкнул.
– Ну, ты прям на приеме у английского короля. Меня не затруднит.
Футболка оказалась не только чистой, она даже была выглажена как следует. По крайней мере я свои глажу куда менее тщательно. Ну, не футболка – почти платье, но мне ж не на бал ехать, верно?
– Ничего спросить не хочешь?
Пока он не задал этот вопрос, у меня в голове не было ни единой мысли. Но стоило ему спросить…
– Вить, послушай. У меня такое странное ощущение было… Ну, как будто я знаю. Знаю свой экипаж, других… ребят. Как будто мне стоит только немножко напрячься, и я вспомню. И как их зовут, и кто – я… Ну, и…
Закончить фразу было нелегко – поди, сформулируй вслух то, что ты сам не до конца понимаешь.
– И еще… матчасть. Нет, я, конечно, читала, фильмы смотрела, интересовалась. Но одно дело – читать, а другое – когда… когда твое тело само знает…
Я, похоже, окончательно запуталась. Но Виктор, как ни странно, понял.
– Дело в том, что я почему-то забыл тебе объяснить… Твоя матрица – она сливается с матрицей реципиента, а не стирает его матрицу. То есть твоя личность является определяющей, главенствующей, что ли, но и личность реального командира танка – она не пропадает. Она… ну, как бы замораживается, что ли. Я, к сожалению, не силен в терминологии. Но – где-то так.
– Но я ведь не вспомнила…
– Ну, это можно объяснить тем, что ты бессознательно подавляешь матрицу своего реципиента. Для этого тоже есть какой-то красивый термин, но я тебе поясню по-простому: ты уверена в том, что чего-то не можешь знать, и только поэтому ты этого и не знаешь. Уловила?
– А другие игроки…
– Другие игроки, видимо, до этого доходят сами. Я до сих пор никого не курировал.
И что мне теперь – зазнаться от сознания собственной эксклюзивности?
– Ты только Сильвестру своему не слишком распространяйся по поводу того, о чем я тебе говорил. Договорились?
Кем он меня считает? Треплом последним?
– Мы, вроде бы, на эту тему уже с тобой разговаривали и обо всем договорились, – как можно более сухо сообщила я.
Виктор хмыкнул.
– Ну, не обессудь. Мой опыт общения с девушками показывает, что им лучше сто раз напомнить, что кое о чем совершенно не нужно трепаться. Да и то, чаще всего, оказывается бессмысленным.
– Если бессмысленно, то зачем еще раз напоминать? – поехидничала я. – И вообще: ты просто до сих пор не с теми девушками общался.
